Дети оружия - Виктор Ночкин

— Мутанты ей по ночам снятся! Тоже сбежать думаешь, как Ляков? Гляди, курица, насквозь тебя вижу. Если только попытаешься свалить — поймаю и шкуру спущу… А Ляков мне еще попадется. Я его найду, старого дурня, сюда притащу… чтобы все видели, что я ему тогда… как я его казнить буду! Поняла?

Женщина побледнела до синевы, и Левану стало лучше, страх отпустил.

В дверь постучали.

— Это я, Снулый.

— Санка, отвори ему.

Мрачный бандит вошел и потоптался на пороге — как всегда, собирался с мыслями, прежде чем выдавить из себя хоть слово. Наконец надумал:

— Никого. Всё обшарил.

— И что ж теперь получается, а, Снулый? Кто-то прятался у нас сегодня ночью? Так?

— Не так. Может, не сегодня, может, вчера или еще днем раньше.

— А может, на прошлой декаде?

— Не-е, тогда бы пыль собралась. А пыли не было. Там, внизу.

— Ладно… — Теперь и Леван задумался, чего бы сказать. Ему как атаману полагалось быть самым проницательным и догадливым, а никакого объяснения случившемуся у него не нашлось. — К некрозу это всё. Кто был чужой, все с Ляковом сбежали. Ты, Снулый, это… ты пойди поспи там, отдохни. Ночью будь настороже. И замок себе на дверь навесь, что ли.

Снулый махнул рукой и утопал. Можно было не сомневаться — о замке даже не подумает. Сана тут же заперла дверь за ним и испуганно оглянулась на Левана, но тот уставился в потолок и обдумывал, что еще нужно сделать до начала дождей. В голову ничего существенного не приходило.

Снулый вернулся к себе и тоже завалился в кровать. Денек выдался суматошный, в самом деле не мешало бы поспать. От южанина, жившего в этом помещении при прежнем атамане, осталось немало добротных красивых вещей, Снулый ими не пользовался и без сожалений выкинул бы, если потребуется освободить место. Остались зеркало, изящный стол на тонких изогнутых ножках (Снулый вещицу не оценил — хлипкая). На кровати — вышитое покрывало, края которого свисали почти до пола. Края украшала разноцветная бахрома. Должно быть, покрывало нравилось прежнему жильцу, но Снулый к подобным красотам был равнодушен. Он ни разу не сдернул покрывало, чтобы раздеться и лечь в постель, спал всегда одетый, укрывшись собственной курткой. Вот и сейчас разулся и плюхнулся на вышитую красоту. Поглядел в окно — уже темнеет. Закрыл глаза и вскоре задышал ровно и размеренно. Заснул он спокойно и тихо — точно так же, как вел себя, когда бодрствовал. И спал крепко, как человек с чистой совестью.

Потому и не услышал, как из-под вышитого полотнища, приподняв бахрому, поднялась черная тень.

Глава 9

ВЕЛИКИЕ ГЕРОИ

Когда медленно сходящиеся створки ворот остались позади, Чак скинул мешковину, которой был укрыт с головой, и снова направил обрез на Лякова.

— Как забор кончится — сворачивай, человече! — велел он. — Очень неприятно на душе, когда за спиной твои дружки. Еще разберутся, что к чему, и пальнут вслед.

Ляков послушно свернул. Покосился на спутника, наткнулся взглядом на дуло обреза и поежился.

— А теперь куда?

— А теперь снова свернешь, потом на дорогу вернемся. Здесь же один выезд из долины, верно?

— Так и есть.

— Вот туда и кати, чего спрашиваешь? Я, человече, собираюсь отсюда подальше оказаться. Не нравится мне это место, народ здесь недобрый. Гостей плохо принимают… и вообще.

Пока Ляков велел бандитам отпирать ворота, пока заводил сендер и медленно выруливал по двору, Чак прятался в мешке, целился в старика из старого обреза и волновался — а ну как дед передумает? Теперь карлик приободрился, к нему возвратилась обычная самоуверенность, но обрез он по-прежнему держал направленным на Лякова.

Сендер прогрохотал мимо спящих фермерских хозяйств. Сумерки расстилались вокруг и окрашивали в серое и без того небогатую красками округу. Заборы и крыши над ними проплывали справа и слева, наконец впереди показалась седловина между двумя холмами, туда и вела колея.

Сендер нырнул в лощину, миновал ее, теперь перед беглецами лежала равнина.

— Дальше куда? — буркнул Ляков. Вроде все прошло гладко, но вид направленного на него ствола старику был не по душе. — И перестал бы ты меня на прицеле держать, что ли? Тряхнет на ухабе, ты палец не удержишь — и привет, застрелил зазря.

— Я, старичок, зазря ничего не делаю, — самодовольно улыбнулся Чак. — Так что не сомневайся: если пристрелю, то исключительно за дело. Теперь на север держи.

— Может, лучше по дороге? Если повезет, проскочим мимо кочевых, выберемся к жилью, а там…

— На север, старичок, на север! — Чак качнул обрезом. — Ты ж помогать обещался, а не спорить.

Ляков послушно свернул. Сендер выкатился из наезженной колеи.

— На севере ничего, — осторожно заметил старик. — Плохая земля, ядовитый пар из ущелий валит. Зачем туда?

Ответить Чак не успел — на гребне дальнего холма промелькнули силуэты всадников на манисах. Показались и пропали — кочевые спустились с вершины в тень. Можно не сомневаться, что спустились именно по эту сторону холма.

— Ну вот, заметили нас, — с тоской промолвил Ляков. — Что делать будем? Девка говорила: не бежать.

— Это она там говорила, — объяснил Чак, — а мы-то здесь. Нам отсюда лучше видно, как быть. Гони дальше к северу.

— Да что тебе там?

— Не твое дело, старичок. Гони знай.

Ляков добавил газу. Сильно разгонять сендер он опасался — и так трясет на бездорожье, подвеска лязгает, корпус дрожит и, кажется, вот-вот на куски развалится. А дикари на манисах слишком далеко — не догонят, их зверям не под силу долгая скачка с такой скоростью. Но вскоре появилась еще одна группа верховых — и гораздо ближе.

— Они своим дали знать, — забеспокоился Ляков, — теперь обложат, будут гнать.

— Ага, — согласился Чак и легонько ткнул обрезом старика под ребра. — И ты гони себе, ни о чем не беспокойся.

Карлику было плохо видно — он сидел низко, так что голова едва торчала над бортом. Но погоня его как будто совсем не беспокоила. Он время от времени привставал и глядел вперед — там уже показалась темная зубчатая полоса, над которой небо дрожало и переливалось. Та самая плохая земля, о которой толковал Ляков, скалы и ущелья, на дне их есть выходы ядовитого газа. Этот газ и стелился над скалами, создавая иллюзию движения в небесах.

Дикари маячили позади, медленно отставая. Они манисов не гнали — берегли силы. Ляков вертел головой по сторонам, ожидая подвоха, и дождался. Из-за холмов справа вынырнула новая группа кочевых, многочисленнее прежних. Эти визжали и понукали ящеров, словно всерьез вознамерились догнать беглецов. Ляков повернул руль, забирая левее, — тут-то наперерез ему выскочили новые преследователи. Старик уже не щадил сендер, вдавил педаль газа на полную и снова вывернул руль, бросая машину вправо. Столкновения с визжащими дикарями он избежал, но те, что присоединились к погоне последними, теперь отставали всего на четыре десятка шагов и азартно колотили манисов пятками, стремясь сократить расстояние.

Сендер заходился хрипом и лязгом, что-то в задней подвеске дребезжало, вот-вот старая машина могла отказать…

Впереди выросли скалы, местность изменилась, сендер теперь мчался по ухабам — казалось, что он перепрыгивает с кочки на кочку.

— Что делать?! — заорал старик. — Настигнут ведь! Здесь не разгонюсь!

Чак привстал и глянул вперед.

— Левей бери, там участок ровный, — велел он. — И гони на полную!

— В скалы упремся!

— Слушай меня, старичок, все будет хорошо!

Последняя фраза сопровождалась новым тычком под ребра.

Ляков уже не пугался обреза — людоеды были куда страшнее, он надеялся, что у мелкого имеется какой-то план.

Сендер вылетел на ровную каменистую площадку и покатил резвее. Погоня немного отстала, но дикари видели, что впереди скалы, и уверенно мчались следом. Деваться-то сендеру некуда…

— Держи вон на ту кручу с двойной вершиной, — распорядился Чак. — У скал тормози.

— А потом что? — Голос Лякова сорвался. Нервы старика были на пределе, слишком много всего с ним приключилось за это утро.

— Потом кричи: «Улла-Халгу!»

Больше Чак ничего не стал объяснять, да и времени уже не оставалось — пологий подъем закончился. Сендер, окутанный пылью и плюющийся камешками из-под колес, подлетел к каменистой гряде и встал.

— А теперь счастливо оставаться, дедуля! — пискнул Чак, отворяя дверцу, и скользнул вниз.

Он ни разу не обернулся, бежал вперевалку к каменному лабиринту со всей скоростью, какую могли позволить его короткие ноги.

Ляков встал, держась одной рукой за руль, второй схватил «гатлинг». Дикари верещали уже в паре десятков шагов — старик не успел бы нацелить тяжеленное оружие. Сердце колотилось бешено, как пойманный катран, подпрыгивало, казалось, к самому горлу и грозило выскочить наружу. Старик поднял «гатлинг» обеими руками над головой и изо всех сил заорал: