Легенда о гетмане. Том I - Валерий Евтушенко

— Ему — то, чего не быть спокойным, — с легким раздражением подумал гетман. — Татары заполучили за один месяц столько добычи, сколько в прежние годы и за пять лет не имели. Да еще уведут с собой и русский полон в Крым. Конечно, Тугай-бей будет ратовать за продолжение военных действий и хана будет к этому подбивать.

Он перевел взгляд на сидевшего по левую руку от него Кривоноса. Тот держал в руке кубок, но лишь пригубливал его, внимательно вслушиваясь в разговор, ведущийся за столом. И у запорожцев, и особенно у примкнувшего к ним восставшего люда Кривонос пользовался непререкаемым авторитетом. Хмельницкий знал, что тот ненавидит шляхту лютой ненавистью и является настоящим народным вождем. В борьбе с поляками он не признавал никаких компромиссов и не скрывал своего убеждения в том, что от них необходимо полностью очистить всю Украйну.

— Понятно, Максим будет настаивать на продолжении войны, — с горечью подумал Богдан, начиная осознавать, что хотя он и гетман, и верховная власть в Войске принадлежит ему, но против мнения того же Кривоноса он пойти не может.

— А ведь еще есть и Кречовский. За ним стоят реестровики, — .Хмельницкий перевел взгляд на своего кума и старого приятеля. — О чем он интересно думает?

Но полковник сидел с непроницаемым выражением на лице, лениво потягивая венгерское вино из своего кубка.

Между тем, мысли Кречовского были созвучны думам самого Хмельницкого. Полковник не был сторонником продолжения войны, так как лучше многих знал какой могучей и беспощадной может стать Речь Посполитая, если ей будет угрожать по — настоящему смертельная опасность. Кречовский, как и сам Богдан, остро понимал необходимость прекращения дальнейших военных действий и максимального использования средств дипломатии. Сейчас можно было еще всю вину в происшедшем свалить на Потоцкого и Конецпольского, представить Запорожское Войско жертвой агрессии со стороны коронного гетмана, добиться увеличения реестра и возврата казацких привилегий.

— А вот как обернутся дела, если не воспользоваться этим выпавшим нам уникальным шансом, — размышлял он, — еще вилами по воде писано. In obscures, quod minimum est sequimur (в делах сомнительных мы следуем тому, что наименее сомнительно).

Но это было лишь его мнение. Он не хуже Хмельницкого понимал, что рядовые казаки, да и большинство полковников, будут настаивать на продолжении войны.

Действительно, среди пирующих все чаще раздавалось: «Батько, веди нас на ляхов!».

Гетман, слыша эти возгласы, продолжал внимательно всматриваться в лица гостей. Вот обычно немногословный Колодка что-то оживленно доказывал Таборенко, а тот слушал его, согласно кивая бритой головой с ухарски закрученным за ухо оселедцем. Громко звучал бас великана Нечая, стучавшего эфесом сабли по столу, и призывавшего вырезать всех ляхов до ноги. Никого не слушая, что-то выкрикивал Иван Донец, склонившись к Чарноте, который уже, судя по его раскрасневшемуся лицу, был прилично пьян. Иван Ганжа, о чем-то тихо разговаривал с Федором Богуном, который его внимательно слушал. Склонив друг к другу чубатые головы, толковали между собой Морозенко, Хмелецкий и Иван Богун. Менее сдержанные полковые есаулы и приглашенные на банкет наиболее заслуженные сотники, время от времени в полный голос выкрикивали: «Смерть ляхам!».

Хмельницкий продолжал делать вид, что не слышит этих восклицаний из-за стоявшего в шатре гомона, но тут со своего места с кубком в руке поднялся Остап.

— Дозволь, ясновельможный гетман, слово молвить, — обратился он к нему, и Богдану ничего не оставалось, как милостиво улыбнуться и кивнуть головой в ответ.

Остап произнес тост за здоровье Хмельницкого, сравнив его с Моисеем, который вывел иудеев из египетского плена, завершив его словами: «А теперь веди нас на Варшаву! Не вложим сабель в ножны, пока хоть один лях останется на Украйне!». Все полковники и остальная старшина диким ревом подхватили эти слова Остапа, повторяя их, как заклятие. Гетман вымученно улыбнулся, но вынужден был осушить свой кубок до дна.

После этого за столом только и говорили, что о необходимости продолжения военных действий, как об уже решенном вопросе. Гетман улыбался, раскланивался на все стороны, но на душе его было тревожно. Он впервые начал осознавать, что, подняв русских людей против польских поработителей, вынужден теперь идти вместе с ними до конца, иначе рискует стать жертвой выпущенной им на свободу, не поддающейся контролю и управлению стихии.

В последующие дни. Хмельницкий не торопился созывать раду, надеясь оттянуть время принятия окончательного решения. Это было тем проще сделать, что неотложных дел, действительно, накопилось много. Прежде всего, необходимо было поделить захваченные у поляков трофеи, формировать новые полки из прибывающего пополнения, организовать обучение новобранцев. Назрела пора заняться и административной реформой, так как освобожденными от поляков местностями надо было как-то управлять.

Хмельницкий рассчитывал, что в ближайшее время ход событий сам даст ответ на вопрос о том, как ему поступить в дальнейшем и эти надежды гетмана, действительно оправдались.

Пока же он приказал из трофеев отобрать для него несколько возов самых дорогих товаров, затем под охраной Ганжи отправил все захваченное у поляков имущество в Чигирин, который планировал сделать своей ставкой. Там часть трофеев предполагалось отдать татарам, часть отправить на Сечь, а остальное поделить. В спешном порядке шло обучение новобранцев, формирование новых казацких сотен и полков.

Несколько дней спустя к нему прибыл гонец от князя Вишневецкого. Воевода русский писал из Лубен, сразу после получения известия о битве при Желтых водах. Избегая величать Хмельницкого его нынешним титулом, князь, тем не менее, просил гетмана не допустить, чтобы татары перешли на левую сторону Днепра в его земли. Богдан направил ему ответ, уведомляя о поражении коронного гетмана в битве под Корсунем и о том, что Тугай-бей возвращается в Крым, поэтому опасаться появления татар на Левобережье нет оснований. До поры запорожский гетман не желал осложнять отношения с Вишневецким, зная его как отважного и грозного воителя, поэтому проявлял максимум дипломатичности.

Не успел уехать гонец воеводы русского, как Хмельницкий получил неожиданное послание от брацлавского воеводы Адама Киселя.

Имя этого польского вельможи было хорошо известно в казацкой среде. По национальности был он русин, выходец из не особенно знатного рода, но при вступлении на польский трон Владислава 1У возвысился, получив должность «королевского дворянина». Родовое имение его было в Гощи и, убывая под Смоленск, молодой король поручил ему охрану Северской земли, с чем Кисель отлично справился. Вскоре после этого он стал подкоморием черниговским и возглавил комиссию, которой было поручено рассматривать жалобы казаков на панское своеволие. Хмельницкий в бытность свою войсковым писарем не раз в связи с этим встречался с Киселем и в целом у них сложились хорошие отношения, хотя Кисель был на десяток лет постарше. В казацкой среде подкоморий черниговский пользовался определенным влиянием, так как оставался в числе тех немногих русин, кто сохранил веру своих отцов и не перешел в католичество. Но Хмельницкий хорошо знал, что Кисель, хотя внешне и симпатизировал казачеству, но, в первую очередь, являлся польским патриотом, пусть и не таким фанатичным, как, например, тот же Иеремия Вишневецкий.