В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы - Япъян Зеберг

глава нашей экспедиции. В этих каютах было несколько иллюминаторов, из которых можно было смотреть вперед. В каюте Боярского было полно народу. Они сидели в складных креслах и даже на столе. Боярский, невысокий 52-летний мужчина с небольшой аккуратной бородкой и улыбкой на лице, с довольным видом располагался за своим столом. Сотрудничество с русскими – это не просто дружеские рабочие контакты: в любой момент надо быть готовым к тому, что придется выпить за компанию. Совместное застолье сплачивает коллектив и открывает путь к сердцам, которые в обычной обстановке закрыты наглухо. Участникам предлагается по очереди обратиться к присутствующим, что нередко выливается в бесконечные и малопонятные речи. Именно в такие моменты возникает взаимное доверие или, наоборот, неприязнь. Мало кто может позволить себе отказаться от участия, поскольку от этого будет зависеть всё дальнейшее сотрудничество. Хотя выпито немало, Ержи держится молодцом, произнося достойные и доброжелательные речи, что закладывает основу для дружбы и сотрудничества. Это очень важно, поскольку русские не слишком доверяют нам как специалистам и смотрят на наше оборудование с подозрением.

«Русским не нужны компьютеры, они полагаются только на себя», – поднявшись, произнес Боярский, а Юрий Мазуров перевел нам его слова. Боярский не пил, потому что ему не позволяло здоровье. Наши российские коллеги оказались на удивление суеверными или, по крайней мере, глубоко верующими. Многие из них носят маленькие православные крестики. Неожиданно было слышать, как, опрокинув стопку-другую, люди с университетскими дипломами и учеными степенями углубились в разговоры о мерцающих огнях и таинственных явлениях вроде летающих тарелок. Когда я наконец осилил спуск по крутому узкому трапу на нижнюю палубу, я услышал у себя за спиной пение и звук гитары. К Евгению и Константину, которые жили напротив нас с Хенри, зашли матросы Александр (Саша) и Андрей. Увидев меня, парни радостно замахали руками, приглашая войти, и подвинулись, чтобы я мог усесться между ними. Обнимая видавшую виды расстроенную гитару с изношенными струнами, Саша играл русские народные песни, которые как нельзя лучше отвечали моему настроению в тот момент: страстные и порой меланхоличные звуки, неприкрашенные и искренние. При этом он, как Джими Хендрикс, играл на гитаре большим пальцем. Андрей пел о черном вороне, кружащем над долиной, которая станет полем брани и покроется белыми костями. Он протянул нам сигареты и закурил сам. Русские тексты для меня непонятны, даже когда Саша смотрит мне прямо в глаза, чтобы подчеркнуть смысл каждой строчки. Взявшись за руки, Евгений и Константин прыгали по маленькой каюте, размахивая руками. Евгений – он просит называть его Юджином или Юргеном, но все зовут его Женей – стройный молодой человек лет тридцати с бородкой клинышком, как у Ленина. Константин, его молодой помощник, напротив, полноват и всегда держится рядом с начальником. Из ящика под койкой Константин достал сыр и колбасу. Нарезая закуску, он синхронно переводил тексты песен на немецкий. Иногда он пропускал несколько строк, и тогда Саша прерывал пение, и вместе они проясняли смысл: «Когда твоя девушка больна» или «Об Ивановской гавани». В Ивановской гавани девушки такие страшные, что твоя подружка пожалеет тебя, если узнает, что у тебя там кто-то есть.

19 августа 1995 года, суббота

«Ну что, стало потише?» – спросил я Хенри в 8 часов за завтраком. По его измученному выражению лица я понял, что выспаться ему так и не удалось. «Нет, – ответил он. – Они всю ночь орали, горланили песни и хлопали дверьми».

Я дал себе слово, что больше никогда в жизни не буду пить ничего крепче воды. Надо было готовиться к высадке. Я сидел за небольшим столом, освещенным настольной лампой. Утреннее солнце светило через иллюминатор прямо мне в лицо. Вся стена была обклеена разными картинками: тут было и распятие, и царский двуглавый орел, и вкладыши от жвачки с изображениями автомобилей. Если не считать небольшой вибрации пола и раскачивающихся проводов, ничто не указывало на то, что корабль идет полным ходом. Судно – это маленький замкнутый мир, приводимый в движение мощным дизельным двигателем. Океан никогда не вызывал у меня особого восхищения, так что для меня это было совершенно новое чувство. Вдалеке по-прежнему виднелась полоска земли. Наш переход через Белое море займет целый день. Ожидается шторм. Теперь, когда я сижу так спокойно и пишу, до меня наконец дошло, что все наши приготовления благополучно завершены и мы на пути к Новой Земле. На борту было несколько книг по истории освоения Арктики, которые мы успели собрать за несколько месяцев. Я подержал в руках несколько пыльных, пожелтевших томов и открыл один из них.

Это была книга «На бескрайнем Юге», вышедшая в 1921 году [Ponting 1921]. Ее автор – Герберт Понтинг – был фотографом в экспедиции Роберта Фолкона Скотта (1910–1913). Книга определенно затронула какие-то струны моей души. Для целого поколения школьников Роберт Скотт стал трагическим героем покорения Антарктиды. (Это, возможно, чересчур личное, но первое, что приходит мне в голову, когда я думаю об этом, это фильм, снятый студией Диснея, «Остров на вершине мира», с которого всё началось. Мне было восемь лет, и я первый раз в жизни попал в кино. Я не видел подвесных тросов, удерживающих скверно сделанные модели. Я видел дирижабль, косаток, льдины и извержение вулкана.) Фотографии Понтинга стали хрестоматийными, это самые потрясающие снимки Антарктиды из всех, что я когда-либо видел. И, если задуматься, это была первая знаменитая исследовательская экспедиция, от которой до нас дошли визуальные свидетельства. Другой известный полярный фотограф – австралиец Фрэнк Хёрли (1885–1962) – был участником Британской антарктической экспедиции (1914–1916), которую возглавлял Эрнест Шеклтон. Среди снимков Хёрли, остающихся в памяти раз и навсегда, – гибель экспедиционного судна «Эндуранс» и спуск на воду шлюпки «Джеймс Кэрд», на которой Шеклтон с командой из пяти человек совершил переход через Южную Атлантику. Плавание Эрнеста Шеклтона через антарктические моря имеет много общего с возвращением нидерландских моряков с Новой Земли на открытых шлюпках в 1597 году, а фотографии Фрэнка Хёрли служат тому впечатляющим изобразительным свидетельством [Hurley 1925; Alexander 1998]. Возможно, самым близким аналогом нидерландской арктической эпопеи можно считать зимовку Бенджамина Ли Смита и экипажа «Эйры» в 1881–1882 годах на острове Нортбрук, самом южном острове архипелага Земля Франца-Иосифа. За год до этих событий Ли Смит, один из «джентльменов-исследователей», осматривал южные острова архипелага, чтобы выбрать подходящее место для постройки зимовья. 6 августа 1881 года британцы начали строительство сборного деревянного дома на острове Белл. Ставший