Саван для соловья - Филлис Джеймс

Делглиш взял кусочек печенья с предложенной тарелки и заметил, что некоторые полагают, будто Фоллон имела и другие, помимо своей беременности, причины для суицида. Возможно, это она добавила в молоко кислоту, ведь в критический момент ее видели в Найтингейл-Хаус.

Он выдвинул это предположение исподволь, ожидая ее реакции. Оно не могло быть для нее новостью, оно приходило в голову многим в Найтиигейл-Хаус. Но она оказалась слишком недалекой, чтобы удивиться, что старший детектив так откровенно обсуждает с ней этот случай, и чтобы задать себе вопрос, почему он это делает.

Она с презрительным смешком отвергла его предположение:

— Только не Фоллон! Это был глупый трюк, а она не была дурочкой. Говорю вам, любая студентка их курса знала, что это вещество — смертельный яд. И уж если вы предполагаете, что Фоллон собиралась убить Пирс — только зачем это ей?! — то я сказала бы, что она последний человек на земле, который стал бы страдать от угрызений совести. Если бы Фоллои решила кого-то убить, она не стала бы потом мучиться раскаянием, не стала бы убивать себя из-за этого. Нет, смерть Фоллон достаточно понятна. У нее была депрессия после заболевания гриппом, и она не могла избавиться от ребенка.

— Так вы думаете, что обе покончили с собой?

— Ну, насчет Пирс я не уверена. Нужно быть сумасшедшей, чтобы выбрать такую мучительную смерть, а Пирс казалась мне довольно здравомыслящей. Но это возможное объяснение, не так ли? И мне кажется, вы не сможете доказать иное, сколько бы вы здесь ни оставались.

Ему послышалась в ее голосе нотка самодовольства, и он кинул на нее быстрый взгляд. Но на худом лице он не прочел ничего, кроме обычной смутной неудовлетворенности. Она ела печенье, с хрустом откусывая его острыми, очень белыми зубами. Она сказала:

— Когда одно объяснение не подходит, самое неправдоподобное может оказаться действительным. Нечто в этом духе сказал кто-то из известных, кажется, Честертон. Медсестры не убивают друг друга. Коли на то пошло, они вообще этим не занимаются.

— Была такая медсестра Уоддингхем, — сказал Делглиш.

— Кто это?

— Лишенная предубеждений отвратительная женщина, которая отравила морфином одну из своих пациенток, мисс Бегли. Кто-то посоветовал мисс Бегли оставить медсестре Уоддиигхем свои деньги и собственность в обмен на пожизненный уход и проживание в доме этой медсестры. Это оказалось неудачной сделкой. Ну а сестру Уоддиигхем повесили.

Сестра Гиринг картинно передернулась от отвращения:

—С какими ужасными людьми вам приходится иметь дело! В любом случае, должно быть, она была из неквалифицированных медсестер. Вы не сможете убедить меня, что эта Уоддингхем состояла в списке Главного совета медсестер.

— Если подумать, то вряд ли. Даже пытаться не стану. К тому же я и не занимался этим случаем. Это произошло в 1955 году.

— Ну, вот видите, — удовлетворенно ответила сестра Гиринг.

Она потянулась, чтобы налить ему еще чаю, затем уселась поудобнее на своей подушке и прислонилась спиной к подлокотнику его кресла, так что волосами коснулась его коленей. Делглиш поймал себя на том, что с интересом изучает узкие пряди темных волос по обеим сторонам пробора, где краска уже смылась. С высоты его роста ее лицо казалось старше, нос острее. Ему были видны сплетения морщинок под глазами и склеротические пятнышки на коже скул, багровые нити, только отчасти скрытые косметикой. Она была уже немолодой женщиной, это он знал. А из ее досье он узнал еще много чего. После нескольких неудачных попыток задержаться на должности секретаря в различных фирмах она поступила учиться в школу медсестер в одной из больниц на восточной окраине Лондона. Ее карьера медсестры была изменчивой, а характеристики с мест работы — подозрительно уклончивыми. Возникали некоторые сомнения относительно перехода ее на должность клинического инструктора, похоже, ее не столько привлекало стремление заниматься обучением студенток, сколько желание получить более легкую работу, чем у палатной медсестры. Он знал, что у нее проблемы с месячными. Он знал о ней больше, чем она представляла, больше, чем, по ее мнению, он имел право знать. Но он еще не знал, была ли она убийцей. Занятый своими мыслями, он чуть не пропустил ее следующие слова.

— …странно узнать, что вы поэт. В комнате У Фоллон есть томик ваших последних стихов, верно? Мне сказала об этом Рольф. А скажите, трудно совмещать занятия поэзией с работой полицейского?

— Вот уж никогда об этом не задумывался. Она застенчиво улыбнулась:

— Вы прекрасно понимаете, что я имела в виду. В самом деле, это несколько необычно. Никогда не подумала бы, что полицейский может быть поэтом.

Разумеется, он понял, что она хотела сказать. Но он не собирался обсуждать этот предмет. Он сказал:

— Полицейские такие же люди, как и представители других профессий. Если уж на то пошло, разве так уж много общего у вас, у трех медсестер? Например, трудно быть такими разными, как вы и сестра Брамфет. Даже представить себе не могу, чтобы сестра Брамфет угощала меня такими вкусными бутербродами и домашним печеньем.

Как он и ожидал, она отреагировала на это замечание мгновенно:

— О, Брамфет — прекрасный человек, когда познакомишься с ней поближе. Правда, она отстала лет на двадцать. Как я сказала за ленчем, молодежь нашего времени не намерена внимать всей этой болтовне насчет послушания, долга и призвания. Но она великолепная медсестра. Я не допущу и слова против Брам. В этой больнице четыре года назад мне удаляли аппендицит. Операция прошла не совсем удачно, и рана начала гноиться. Затем туда попала инфекция, которая не поддавалась лечению антибиотиками. Начался настоящий кошмар. Не помогали никакие усилия нашего Куртни-Бригса. Я чувствовала, что умираю. Как-то ночью у меня начались страшные боли, я ни на минуту не сомкнула глаз и была уверена, что утра уже не увижу. Меня охватил ужас. Это был самый настоящий страх умереть. Говорят о страхе смерти! В ту ночь я поняла, что это значит. Затем около меня появилась Брамфет. Она сама ухаживала за мной, не разрешала студенткам ничего для меня делать, когда была на дежурстве. Я спросила: «Ведь я не умру, правда?» Она посмотрела на меня. Она не стала меня уговаривать, чтобы я не говорила глупостей, не стала, как обычно это делают, лгать и успокаивать. Она просто сказала своим обычным ворчливым голосом: «Если это зависит от меня, ты не умрешь». И эти ее слова сразу положили конец моей панике. Я поняла, что, раз на моей стороне сражается Брамфет, я выкарабкаюсь. Звучит как-то легкомысленно и сентиментально, но так я тогда подумала. Она всегда так себя ведет с серьезными больными. Говорят про доверие и уверенность! Вот Брамфет заставляет вас почувствовать, что одним только желанием воли она оттащит вас от края могилы, даже если все дьявольские силы будут тянуть в обратном направлении, как в моем случае и было. Но им уже не удалось загнать меня на тот свет.

Делглиш что-то пробормотал, выражая свое согласие, и немного помолчал, прежде чем перевести разговор на мистера Куртни-Бригса. Он наивно осведомился, неужели операции хирурга часто так плохо заканчиваются. Сестра Гиринг рассмеялась:

— Нет, конечно! Операции Куртни-Бригса обычно проходят так, как он того желает. То есть не так, как этого хотел бы пациент, если бы ему было все известно. Таких, как К.Б., называют героическими хирургами. Если бы спросили меня, я бы сказала, что в основном героизм приходилось проявлять его пациентам. Но он действительно делает исключительно важную часть работы. Он один из последних великих хирургов. Вы знаете, когда человек приобретает популярность, чем более безнадежный случай ему подворачивается, тем лучше. Мне кажется, хирурги чем-то сродни адвокатам. Какая ему слава, если он защитил кого-то, кто был явно невиновен? Но чем больше вина обвиняемого, тем больше славы достается адвокату, который добился его оправдания,

— А какова миссис Куртни-Бригс? Я уверен, что он женат. Она бывает в госпитале?

— Не очень часто, хотя считается членом лиги его друзей. В прошлом году она должна была раздавать премии, когда в последний момент выяснилось, что принцесса не сможет прибыть. Она блондинка, очень интересная и изящная. Моложе нашего К.Б., но начинает сдавать. А почему вы спрашиваете? Вы же не подозреваете Мюриэл Куртни-Бригс? В ту ночь, когда умерла Фоллон, ее даже не было в госпитале. Наверное, спала у себя в своем очень милом доме недалеко от Селборна. И у нее определенно не было никаких причин убивать бедняжку Пирс.

А для убийства Фоллон, выходит, у нее могли быть причины. Связь мистера Куртни-Бригс, вероятно, была более известна, чем он думал. Делглиша не удивило, что сестра Гирииг знает о ней. Ее острый нюх не мог упустить запах сексуального скандала.

Он спросил:

— Интересно, она ревнива?

Сестра Гиринг, не подозревая о том, что сказала, довольная собой, продолжала болтать: