Лев - Жозеф Кессель

Из горла Патриции вырвался сдержанный, но страшный вместившимся в нем откровением крик. Для девочки из Королевского заповедника не существовало более внятной информации, чем круги, вычерчиваемые в небе грифами. Патриция знала с самого раннего детства, что если уж они собираются вот так вместе, то это всегда лишь для того, чтобы ринуться вниз, на труп сдохшего животного. Она перевидала за свою жизнь столько мертвой плоти – антилоп, буйволов, зебр, слонов, – что до сих пор это казалось ей самой простой, самой естественной вещью, идеально отвечающей заведенному в бруссе порядку… Труп – это труп… Падаль – это падаль… И больше ничего.

Даже если это Ол Калу. Даже Ориунга.

А вот Кинг – нет! С Кингом такое было невозможно! Ведь она любила его, а он любил ее. Они были необходимы друг другу. Между тем он лежал, распростершись в своей привычной позе защитника, в позе нежного партнера по игре и с каждым мгновением уходил все дальше и дальше. Уходил как бы в самого себя, как бы погружался в глубь самого себя. Он уходил… Но куда? Куда же он ушел, уже ушел, потому что грифы кружили совсем близко и все приближались, чтобы наброситься на него, на него, всемогущего?

Все главные чувства – материнство, дружбу, власть, вкус крови, ревность и любовь – Патриция познала благодаря Кингу. А теперь вот благодаря ему же, льву-исполину, она открыла для себя еще и чувство смерти.

Девочка затуманенными от страха глазами искала человека, который помог бы ей что-то сделать с навалившимся на нее ужасом, с обрушившейся на нее тайной. И нашла только иностранца, по сути прохожего. Он, по крайней мере, еще не успел ее ранить.

– Увезите меня, увезите меня отсюда! – закричала она мне.

Я подумал, что она имела в виду только то место, где мы находились. Но девочка продолжала кричать:

– Я больше не могу видеть моего отца, не могу видеть этот заповедник!

Я постарался, чтобы мои руки как можно мягче опустились на ее узенькие плечи.

– Я сделаю все, как ты захочешь, – сказал я Патриции.

Тогда она крикнула:

– Отвезите меня в Найроби.

– А там куда?

Патриция искоса, с ненавистью посмотрела на Буллита.

– В пансион, где я уже была, – холодно произнесла она.

Поначалу я решил, что она сказала так в порыве гнева, желая отомстить, и скоро передумает. Я ошибался.

XV

Мы отправились в Найроби еще до появления на небе луны. Так потребовала Патриция. Теперь она направила граничившую с истерией страсть, которую раньше нагнетала, чтобы задержаться в Королевском заповеднике, на то, чтобы как можно быстрее покинуть этот же самый заповедник. Только теперь эта страсть обрела у нее характер яростного безмолвного наваждения. При одной только мысли о том, что ей придется задержаться дома еще на одну ночь, у девочки начинались конвульсии, которые могли нанести вред ее физическому и психическому здоровью. Пришлось уступить. Мы решили остановиться на ночь в какой-нибудь гостинице Найроби, а потом мне предстояло отвести Патрицию в тот пансион, где она находилась в прошлый раз.

Патриция не позволила никому укладывать ее вещи. Для дороги она сама выбрала легкое шерстяное платье, твидовое пальто и круглую фетровую шляпку. Она сама отобрала и сложила одежду, которую брала с собой. В ее багаже не оказалось ничего – комбинезончики, ботиночки для бруссы, – что напоминало бы ей о ее блужданиях по заповеднику.

И вот небольшой чемодан и портфель с тетрадями и учебниками уже лежат между нами на заднем сиденье машины. Бого завел ее, и мы поехали. Два вооруженных рейнджера сидели рядом с шофером. Им было поручено проводить нас до того места, где кончался заповедник. Ведь бывают опасные встречи. До сих пор ни одному посетителю не позволялось тревожить животных в ночные часы.

Исчезла из вида моя хижина. Потом – негритянская деревня. Мы поехали по средней дороге. Патриция, сжавшаяся в комок, забившаяся в угол, казалась под своей круглой шляпкой всего лишь маленькой смутной тенью. Голову она держала так, чтобы смотреть все время только внутрь машины. И сидела совершенно неподвижно. Можно было подумать, что она даже не дышит.

Больше всего меня пугало ее молчание. Необходимо было заставить ее выйти из этого ужасного одиночества. Я задал ей первый пришедший мне в голову вопрос:

– Почему ты не разрешила матери хотя бы проводить тебя?

Патриция ответила сквозь зубы, оставаясь в той же позе:

– Она хотя и плачет, хотя и переживает за меня, но все равно рада.

Это было действительно так. Хотя Сибилла и мучилась, видя, как страдает Патриция, в ее слезах угадывалась радость. Она хотела добра своей дочери, и вот это заветное желание начало осуществляться, когда она совсем было уже потеряла надежду.

– С ней остался отец, и она с удовольствием станет утешать его, – добавила Патриция голосом, который тяжело было слышать.

И это тоже было правдой. Переживания Буллита теперь чудесным образом занимали ум и сердце Сибиллы. Она с помолодевшим лицом уже начала выполнять свою задачу. Что же касается Буллита, то у него остались его любовь, его работа, его виски.

А вот у Патриции не осталось больше ничего. По ее собственной вине? В чем эта вина? У нее был лев. И был еще моран. И ей просто хотелось заставить их поиграть в ту игру, про которую ей столько раз рассказывал ее горячо любимый отец.

Фары автомобиля постоянно вырывали из темноты неровности дороги, шершавые стволы деревьев, подлесок. Внезапно дорогу нам перегородило некое подобие двигающейся скалы. Бого резко нажал на тормоза и остановил машину. Рейнджеры что-то крикнули ему. Он выключил фары. Огромный слон, еще более черный, чем сама ночь, стоял, повернувшись в нашу сторону. Хобот его медленно, смутно покачивался.

– Одиночка, наверное? – спросил я у Патриции.

Девочка не ответила. Она даже не взглянула на гигантскую массу. Она отрекалась, отказывалась от Королевского заповедника и от всех его жителей.

Слон сдвинулся с места, прошел мимо нас, углубился в колючие заросли.

Бого повез нас дальше. Патриция сидела неподвижно, наклонив немного вперед голову в круглой шляпке. Внезапно она схватилась за ручку дверцы, приоткрыла ее, собравшись было выскочить наружу. Какие бы отчаянные попытки она не предпринимала, замыкаясь в себе, она ощутила, что мы подъехали к тому месту, где от дороги отходила тропинка, ведущая к дереву с длинными ветвями.

Я не пытался удержать ее. Я все думал о том, что ожидает ее в Найроби: общая спальня, столовая, тюрьма приличного общества. Однако Патриция сама захлопнула дверцу и опять забилась в угол, еще глубже. Но теперь она дрожала.

Я хотел взять ее ладонь и через ее маленький чемоданчик протянул к ней руку. Но она спрятала ее в кармане своего пальто.

Когда мы подъехали к расположенной в центре Королевского заповедника огромной круглой поляне, представлявшей собой дно высохшего озера, луна была уже высоко. От ночного света по ее гладкой, блестящей, покрытой травой поверхности то и дело пробегали серебристые волны. И в этом лунном мираже, простиравшемся до самой стены Килиманджаро, играли дикие стада, соблазненные привольем пространства, свежестью воздуха и сиянием неба. Более тяжелые и более сильные животные вроде гну, жирафов и буйволов передвигались по краю заколдованной впадины спокойно. А вот зебры, газели Гранта, импалы, бушбоки кружились все вместе в нескончаемом хороводе посреди высохшего озера, невесомые и нематериальные. Эти бесплотные, словно нарисованные тушью на серебряном фоне ночи существа, скользили по поверхности астральной жидкости, бегали, пускались вскачь, становились на дыбы, поднимались в воздух, улетали с такой скоростью, с такой грацией и непринужденностью, каких в дневные часы в их движениях, даже самых благородных и очаровательных, не было. Это был безумный и божественный хоровод, который водил лунный свет.

Между тем дрожь, напавшая на Патрицию, не проходила, а все усиливалась. И теперь уже она сама схватила мою руку и держалась за нее, словно утопающая.

– Он там один, – жалобно протянула она. – Совсем один. И всегда будет один.

Первый всхлип дался ей тяжелее всего и походил на хрип. Потом по проторенному пути рыдание полилось более свободно.

Патриция плакала, как плакала бы любая другая девочка, как плачет вообще любое дитя человеческое.

А животные все танцевали и танцевали.

Примечания

1

Булл – бык, буйвол (англ.).