Лев - Жозеф Кессель

Патриция хотела еще раз повторить это смешное слово, но ее мысли уже переключились на другое. Вдали, среди высоких трав, возникла и стала приближаться к нам рыжая масса в таком же рыжем ореоле. Кинг не торопился. Он полагал, что пришел раньше времени. Каждый его шаг подчеркивал необыкновенную мощь его плеч и царственное величие его походки. Он не смотрел вперед. Он даже не нюхал ничего. Зачем бы он стал это делать? Время охоты еще не подошло. И других животных ему нечего было бояться – бояться должны были они. А человек в этом заповеднике был его другом.

Вот почему лев-исполин шел беззаботной и одновременно величавой походкой, а если он и ударял время от времени хвостом по собственному боку, то лишь затем, чтобы прогнать мух.

Патриция смотрела на него, затаив дыхание. Можно было подумать, что она видит его впервые. Такое было ощущение, словно она боится разрушить чары. В золотых львиных глазах сверкнуло солнце. И тут девочка не сдержалась. Она издала привычный призывный крик. Грива Кинга поднялась вверх. По саванне прокатился радостный рев, заменявший ему смех. Лев-исполин спокойно, как бы даже небрежно прыгнул, потом еще раз и после третьего прыжка был уже рядом с нами.

Кинг лизнул Патрицию в лицо, а мне протянул свою морду, чтобы я почесал ему между глаз. Более узкий, более вытянутый глаз, мигнул, как мне показалось, еще дружественнее, чем раньше. Потом лев лег на бок и поднял одну переднюю лапу, чтобы девочка устроилась возле него на своем обычном месте.

Но Патриция не собиралась делать этого. Настроение ее и ее поведение сразу вдруг стали какими-то странными. Если до этого момента она казалась ласковой, безмятежной и совершенно не заботилась о времени, то с приходом Кинга ей вдруг овладело нетерпение, граничившее с яростью.

Она выбежала из-под ветвей и, приставив ладонь козырьком ко лбу, стала всматриваться в даль, изучая бруссу во всех направлениях. Затем она вернулась и присела на корточки между львом и мной, встала, снова села. Я хотел спросить ее. Она знаком запретила мне говорить.

Кинг, распластав морду на траве, глядел на Патрицию и время от времени звал ее приветливым рычанием. Он был тут, под их деревом, и Патриция была рядом, но при этом она как бы не замечала его. Он не понимал.

Лев очень деликатно протянул лапу и коснулся плеча Патриции. Она же, пристально всматриваясь в горизонт, от удивления вздрогнула и отбросила лапу. Лев задрожал от удовольствия. Наконец начиналась игра. Он дотронулся до девочки немного сильнее. Однако на этот раз Патриция оттолкнула льва, ударив его изо всех сил, и грубо закричала на него:

– Лежи спокойно, дурак!

Кинг медленно отодвинулся от нее и лег на живот. Его глаза, почти полностью прикрытые тяжелыми веками, превратились в тоненькие желтые ниточки. Теперь он походил на сфинкса. Но это он вопрошал своим взглядом Патрицию. Никогда еще он не видел ее такой.

Он немного вытянул вперед морду и легонько лизнул щеку девочки. Она ударила его кулаком по ноздрям.

Кинг легонько тряхнул гривой, потом, не выразив ни малейшим звуком своего недовольства, встал, опустил голову и сделал шаг, собравшись уходить.

– Ну нет! – закричала Патриция. – Ты не бросишь меня здесь! Не такой сегодня день!

Она побежала за Кингом, схватила его за гриву, стала обеими руками тянуть ее к себе, прижалась своим разгоряченным лицом к ноздрям льва. И Кинг опять засмеялся, и снова лег на бок. Счастливые глаза льва снова стали золотыми глазами. Патриция легла рядом с ним. Но она не отрывала взгляда от далекой опушки, за которой начиналась брусса.

До нас донесся звук заводимого мотора. Я инстинктивно встал.

– Не шевелитесь, – раздраженно сказала Патриция. – Наверное, это у вашего недотепы-шофера от такого долгого одиночества поджилки затряслись.

Черты ее лица, на котором была заметна раздражавшая ее работа мысли, исказились. Она прошептала:

– Но ведь он не один… С ним Кихоро.

Я мог бы сказать ей, что старый одноглазый следопыт со своим готовым ко всяким неожиданностям ружьем находится где-то тут, совсем близко. Но мне было запрещено сообщать об этом Патриции.

Мы помолчали немного. Наконец из дальнего леска выступила фигура человека, которого девочка ждала с таким нетерпением и о котором я знал, что он придет, с того самого момента, когда мы покинули маниатту.

Однако поначалу я не узнал его силуэт. Казалось, он появился из тьмы времен. Впереди двигался огромный щит, который человек нес на вытянутой руке, а сияющую медно-глиняную каску над его головой венчал, развеваясь на высоте острия копья, царственный ореол львов.

В убранстве и с оружием, освященными незапамятными обычаями, моран Ориунга пришел, чтобы подвергнуться испытанию, превращающему масая в мужчину, и чтобы завоевать тем самым Патрицию.

И будучи более горячим, более храбрым, более сильным, чем предки, он пришел один.

Патриция и Кинг мгновенно встали. Через рефлексы этого хрупкого тела, все движения и все запахи которого он знал с первых дней своего существования, лев почувствовал приближение чего-то необычного, тревожного, угрожающего. Теперь девочка и Кинг стояли рядом и вместе смотрели, – она, держа его за гриву, он, слегка сморщив губы над страшными клыками, – как растет фигура приближающегося к ним воина-масая.

Я отошел назад и прислонился к стволу большого тернистого дерева. Я уверен, что сделал это не из трусости; если бы мной владел страх, я не постеснялся бы в этом признаться. Однако ни это чувство, ни храбрость уже не имели смысла после всего того, что заставила меня испытать и узнать Патриция и что происходило в это мгновение.

Это был конец игры.

Девочка внезапно поняла это. Ее лицо не выражало больше ни радости, ни любопытства, ни веселости, ни гнева, ни печали. Впервые в ее чертах отразились испуг и удивление перед лицом надвигающейся судьбы, ничем не прикрытое детское отчаяние в ожидании события, которое уже никак нельзя предотвратить.

Она стала выкрикивать какие-то слова на языке масаи. Я понял, что она приказывает, что она просит Ориунгу не приближаться. Но Ориунга потряс копьем, поднял щит, мотнул прикрепленной к его волосам рыжей гривой и пошел еще быстрее.

Я искал глазами Кихоро. Ведь он же здесь, в пределах досягаемости пули. И он должен показаться. Должен помешать. Мне показалось, что я вижу, как на обочине тропинки, между двумя кустами блеснул металл ружья. Его ствол вроде бы повторял все движения морана. Но блеск погас. А Ориунга был уже в нескольких шагах от нас.

Глухое, но леденящее кровь рычание сотрясло затылок и ребра Кинга. Хвост колотился теперь у него по бокам, словно боевой цеп. Лев узнал запах морана. То был запах врага. И у врага на этот раз были сверкающее копье, ярко раскрашенный кусок шкуры и самое главное – эта грива.

– Спокойно, Кинг, спокойно, слушай меня, слушай меня, – говорила Патриция.

В ее голосе теперь не было ничего повелительного, и он звучал просто как мольба. Тем не менее, поскольку она боялась и поскольку она умоляла его, Кинг послушался.

Ориунга остановился. Он прижал щит к телу и издал такой пронзительный крик, что, как мне показалось, он вознесся к самому небу.

– Кинг, нет! Кинг, не шевелись, – прошептала Патриция.

Кинг и на этот раз послушался.

Ориунга откинул плечо назад и поднял руку, как это испокон веков делали все метатели копья. Длинный стержень из сверкающего металла с заостренным концом взлетел вверх.

И в то мгновение, когда железо вошло в тело Кинга, когда появилась кровь, Патриция закричала так, словно это была ее собственная плоть и ее собственная кровь. И вместо того, чтобы изо всех своих физических и духовных сил удерживать Кинга, как она делала до этого, она отпустила его, подтолкнула, бросила его на чернокожего человека.

Лев поднялся в воздух с какой-то немыслимой легкостью, и вся его ощетинившаяся рычащая масса обрушилась на Ориунгу. Две гривы, мертвая и живая, соединились.

Моран свалился на землю, но щит закрыл его. Не чувствуя ни веса льва, ни уже добравшихся до него когтей, он вслепую яростно бил куда попало своим мечом.

Патриция вплотную приблизилась к терзавшим друг друга противникам, едва не касалась их сплетенных в объятиях тел. Ей даже и в голову не приходило, что, повинуясь какому-то своему упрямому и изощренному инстинкту, именно она и пожелала этого боя, сама подготовила его и спровоцировала. Ей сейчас не приходило в голову ничего, кроме того, что человек осмелился поднять руку на Кинга и что за это человек должен умереть. И слово «смерть» в это мгновение было для нее пустым звуком.

Поэтому Патриция стояла с раздувающимися ноздрями и, широко раскрыв рот, что было сил кричала льву:

– Убей его, Кинг, убей!

Уже все сильнее зиял, несмотря на три слоя кожи, разрываемый острыми когтями щит, и жалкое темное подобие человеческого тела уже извивалось и отбивалось от готовой вот-вот схватить его пасти смерти.