Каменный пояс, 1978 - Александр Кутепов

Наутро в вахтенном журнале сменщики нашли запись:

«Дуга поет! С чего — неизвестно! При режиме таком-то…»

Так в обиходе исследователей появился термин «поющая дуга», а в цехе прошел слух, что из плазменной печи наконец-то получился… музыкальный ящик.

— С чего бы это? — недоуменно пожимали плечами специалисты.

— Очередной фокус, — говорит Поздеев. — Придется в физику элементарных частиц поглубже вгрызаться.

Приходит на ум фраза одной из книг:

«Плазма — настолько сложное состояние вещества, что даже с помощью современных ЭВМ трудно надежно предсказать ее поведение».

Практика еще раз подтвердила это.

Жар холодных чисел

Мы любим все; и жар холодных чисел.

Что происходит в печи? Какие силы влияют на дугу? Как разгадать загадочность?

Вопросы, вопросы… А с микроскопом не заглянешь в микромир плазмы. Цеховики давно уже стащили отовсюду литературу, которая хоть каким-то боком касается плазменной темы, — отечественных авторов и зарубежных. Не густо. Нет ответа на вопросы, что ставит практика.

Длинной вереницей движутся формулы. Мастер Азбукин исписывает листок за листком. Потом все это в кулак — и в корзину. Не то!

В маленьком кабинетике допоздна горит огонек.

После очередного броска в корзину идет на печь. Отвлечься, проведать, взглянуть еще раз на неподдающуюся практике плазму.

Уже за полночь. В цехе безлюдно. Встречается начальник смены.

— И домой, наверное, не уходил? Так от тебя жена откажется…

— И то верно, — подтверждает Зубакин. — Шел бы, Валерий Дмитриевич, до дому, утро вечера мудренее.

— Подожди, Василий Николаевич. Ты же знаешь, как днем трудно работать, не до нас в цехе, кран все время занят. Давай с тобой проверим всю плавку от загрузки до слива. Надо узнать, когда дуга начинает петь.

В глухую ночь в цехе дремотно, гул действует убаюкивающе. Азбукин уже зарисовал дугу в разных стадиях расплава.

— Иди, отдохни пару часов, — предлагает ему Зубакин, — там я лежанку за щитом соорудил. Только смотри, чтоб дома не попало…

Татьяна Борисовна была в курсе всех плазменных дел мужа. Поначалу сетовала на его задержки.

Приходил пораньше, да толку-то. Засиживался снова за книгами, считал, писал, а ночью беспокойно ворочался.

Знала его с институтской скамьи, вместе учились. Если уж ухватился за какую задачку, не отпустит, пока не одолеет.

К плазме ревновала, как к сопернице, но вскоре поняла, что муж нашел именно то, что отвечает его характеру. Чем труднее поиск, тем осмысленнее становится жизнь. Он был рад тому, что нашлось стоящее дело, ведь это тоже личная жизнь. И она перестала сердиться. Вроде даже привыкла. Дочку Леночку утешала:

— У папы важная-преважная цель. Надо помочь ему. Чем? А вот учись хорошо, и ему веселей работать будет.

А когда папа приходил, Леночка жрала на пианино вновь разученные песенки, и Валерий забывал о всех треволнениях дня.

И, конечно, не ради удовольствия приходилось специалистам по плазме сутками пропадать в цехе, иной раз до утра не сомкнув глаз. Не было здесь самопожертвования. Лишь упрямая сила творческого азарта, сознание ответственности за идею, которая уже обошлась государству в копеечку, манящая даль перспективы заставляли идти и идти за миражом плазмы, то ощутимо реальной, то снова исчезающей.

Ученые из ВНИИЭТО бывали наездом, их командировки едва хватало, чтобы ознакомиться с уже пройденным.

Музыкальное амплуа плазмы — было тайное тайных для исследователей. Такое услышали впервые. Что означает печальная песнь дуги? Как ведут себя электроны, ионы газа в условиях высоких температур? Дилетантскими знаниями не объяснишь физику элементарных частиц. Формулы получились сложные, требовалось учесть все влияния на плазму.

И вот однажды расчет показал, какова должна быть дуга в идеальных условиях. Значит, этих условий ей нет в печи. Надо искать причину.

А вот еще катодные пятна — вроде хвостатых головастиков. Они нарушали режим, ухудшали стойкость плазмотрона. В одной из записей в журнале долго упражнялись сталевары, перебирая синонимы, стараясь поточнее отразить суть этих «насекомых».

«Работать не дают всякие пауки, тарантулы, каракурты, фаланги, скорпионы — одним словом, вся эта тварь зловредная».

Надо иметь поистине стоическое терпение, чтоб выдерживать ежедневное испытание этого смутного времени. А длилось оно не дни — месяцы и годы! И если бы к сталеварам, как космонавтам, приставить датчики, то кривая их ночных бдений отразила бы резкие психологические перепады.

И вот в самый критический момент, когда истощались все запасы оптимизма, в цехе появлялся директор Н. А. Тулин. Каждый раз он привозил ворох идей и планов, а главное — уверенность. Несмотря на свое сверхзагруженное время, он никогда не забывал о трудном детище — плазменной. Где только можно, доставал последние сведения, делился с цеховиками своими расчетами, а уезжая, забирал с собою нерешенные задачи, чтобы дома, в ночной тиши, теорией пробить очередную брешь в трудноподдающейся стене практических проблем.

Впрочем, в расчетах участвовали и Н. П. Поздеев, и Ф. А. Гермелин. Каждому хватало работы. Невольно так втянулись в исследования, что по отдельным разделам могли бы чуть ли не на равных спорить с физиками-теоретиками.

Постепенно в тетрадях «плазменников» стали вырисовываться схемы-диаграммы работы плазмы. В разных условиях, режимах. Накопленный опыт помогал все смелее отбрасывать малонадежные варианты.

Иногда замысел упирался в детали, которые днем с огнем не сыщешь не только на заводе, но и в городе, и неизвестно существуют ли таковые вообще в природе. Тогда начальник цеха вручал Азбукину командировку, тот брал рюкзак на плечи и отправлялся за тридевять земель. Побывал на Украине, в Грузии, Средней Азии, в Сибири. Не раз по поручению директора завода наведывался в Москву за помощью в министерство.

И спокойный, немногословный Зубакин, и непоседливый прямолинейный Воинов, и ершистый Редькин, и податливый Федякин — все они как-то дополняли друг друга мудростью ветеранов и дерзостью молодости.

И революция была сделана. Битва за идею, длившаяся более двух лет, была выиграна. Плазма покорилась. Все меньше становилось простоев, все больше стали. И вот уже во всех графиках появилась на равных плазменная печь: для шихтовщиков, разливщиков, крановщиков. На печь уже выделен государственный план. Увеличивающийся поток плазменной стали до конца растопил холод недоверия. Верь не верь, а печь — вот она. Плавит сталь, и нет ни шуму, ни дыму. Вот уж действительно чудо: о том, что печь работает, можно узнать лишь по сигнальным лампам. Храбрый спорщик, обещавший перебить струю голой рукой, обходил печь десятой улицей.