Ледяное озеро - Эдмондсон Элизабет

— Что касается вещей твоей матери, то ими занималась бабушка. Могу предположить, что ей помогала Труди. Это грандиозная, поистине устрашающая задача — разбираться с имуществом того, кого уже нет в живых.

— Украшения — это не одежда и щетки для волос. Ювелирные изделия имеют ценность.

— Да, ими занимались душеприказчики, опекуны — лица, которым доверено заниматься имущественными вопросами. Так всегда обстоит дело в подобных случаях, это нормально.

— Дедушка, но ведь одно из доверенных лиц ты.

— С таким объемом юридических вопросов, да еще таких сложных и запутанных, — когда твоя бедная мать погибла в аварии через несколько месяцев после гибели Невилла в Андах… Большой проблемой были налоги, я хорошо помню, что это задало работу адвокатам на значительное время.

Аликс была слишком похожа на своего деда, чтобы позволить себя заморочить.

— Драгоценности, ее драгоценности? Что с ними стало?

Он нахмурился.

— Видишь ли, она погибла в Америке. При ней были ее драгоценности, или многие из них. Ее семья…

— Ты хочешь сказать, что семья забрала драгоценности? С какой стати им было это делать? Адвокаты никогда не допустили бы подобного, у них должны сохраниться записи всех страховых сумм и даже чеки на те украшения, которые, как ты говорил, мой отец ей покупал. Он был человек аккуратный и методичный.

— Не все изделия, разумеется, но те, что были с ней… я полагаю, они остались в Америке. — Он говорил твердым тоном, в котором присутствовала доля нетерпения и раздражения. — Я переложил заботы об этой стороне дел на твою бабушку, моя дорогая. Тебе, право же, лучше спросить у нее, я ничем не могу тебе помочь.

Итак, Аликс осталась ни с чем. Она соскользнула с подлокотника широкого кожаного кресла и пересела на сиденье. Дед смотрел на нее без энтузиазма, перекладывая какие-то бумаги с одного края стола на другой. Потом большим пальцем открыл и закрыл откидывающуюся на шарнирах крышку массивной серебряной чернильницы.

— У тебя ко мне еще какие-нибудь вопросы? Я занят сегодня. Когда возникнет подходящий момент, поговори об этом с бабушкой. Хотя я бы не стал беспокоить ее сейчас, у нее много забот с подготовкой к Рождеству. Не вполне подходящее время. Спроси ее позже, после Нового года.

Аликс размышляла, как бы она поступила, окажись на месте матери. Хелена недавно овдовела и повезла свою выздоравливающую после болезни дочь в Америку, погостить у родных. Изабел чувствовала себя неважно на Новый год, и весной из школы ее привезли, не дожидаясь окончания семестра, тоже нездоровой. Потом наступили пасхальные каникулы, уже без Изабел, которая находилась на лечении. Где? Бог ведает. Им не говорили. Весь этот отвратительный период прошел под знаком захлопывания дверей перед носом у нее и Эдвина, бесконечного шепота «только не при детях», а вскоре пришло известие, что их отец погиб в горах при восхождении.

Будь она Хеленой, она не стала бы брать в Америку все драгоценности. Отобрала бы несколько предметов, подходивших к темным, траурным одеяниям, которые взяла с собой. Мать поехала одна, без горничной, Аликс хорошо помнила, как кто-то из слуг в «Уинкрэге» делал комментарий на сей счет.

— Был ее портрет, где она с ниткой жемчуга на шее.

— Прекрасный жемчуг, — задумчиво промолвил дедушка. Мыслями он был далеко, в том невозвратном времени. — Истинное великолепие. Свадебный подарок родителей.

«Его-то она, вероятно, и взяла с собой, но не бриллианты, конечно, нет. Должна остаться бриллиантовая диадема — однажды я надевала ее, когда была маленькая, и вертела на голове, изображая Золушку на балу. Мама, помнится, тогда очень смеялась». Еще Аликс помнила, как позднее мать надевала диадему по какому-то важному случаю. Красное платье. На ней было темно-красное платье со шлейфом, по моде тех лет.

Аликс заставила себя вернуться к настоящему.

— Она, несомненно, оставила некоторые драгоценности дома. В «Уинкрэге».

— И твоя бабушка знала, как распорядиться ими наилучшим образом. Они завещаны дочерям Хелены и находятся в составе доверительной собственности. Ты получишь их, когда тебе исполнится двадцать пять лет.

— Значит, они у бабушки?

— Осмелюсь предположить, они хранятся в банке.

— И Утрата тоже унаследует свою часть, когда ей исполнится двадцать пять лет. А значит, ей придется ждать еще десять. Если я получу через год свою долю, то поделюсь с ней. У нее нет вообще ничего, ей даже нечего надеть с новым платьем, кроме медальона.

При столкновении с конкретной проблемой выражение дедушкиного лица переменилось.

— А разве ты не могла бы одолжить ей ожерелье, браслеты, брошь? — Его вдруг пронзила внезапная мысль: — Я полагаю, у тебя тоже нет украшений?

— У меня есть. Я унаследовала несколько предметов от двоюродной бабушки. Деньги она поделила между нами поровну, но Эдвину вдобавок досталась квартира в Лондоне, а мне — драгоценности. У Утраты тоже есть своя часть, но ничего этого нельзя трогать до двадцати одного года. Большую часть своих изделий я переделала на новый лад, и у меня еще есть кое-какие собственные приобретения. Но ничто из этого Утрате не годится.

— Может, Труди…

— Не беспокойся, дедушка, — сказала Аликс, встала и наклонилась к нему, целуя в голову.

— Имей в виду, Аликс, что твоей бабушке не нравится, когда упоминают Хелену. Она переживала потерю весьма остро.

Аликс улыбнулась и покинула кабинет. Очевидно, бабушка и испытывала какие-то острые переживания, но только не по поводу покойной матери Аликс, это уж точно.

— Тетя Труди, я спрашивала дедушку о маминых драгоценностях.

Труди была в цветочной комнате, когда-то давно использовавшейся для высушивания трав из сада, а теперь это было еще и место, где она кормила собак. Тетка посмотрела на Аликс, держа пакет собачьих крекеров, готовясь насыпать их в щербатые эмалированные тазы.

— Аликс, разумно ли это? Мне кажется…

— Я лишь хотела знать. Ведь у нее были ювелирные украшения, которые должны перейти ко мне и Утрате? Где они? Дедушка говорит, что передал их бабушке, чтобы она о них позаботилась. Значит, они вне досягаемости. И я предполагаю, что она не захочет их отдать, даже когда мне исполнится двадцать пять лет. Скажет, что они не подходят для незамужней женщины. Другие попечители не станут интересоваться, куда она их дела, а дед не собирается в это вмешиваться. Но зачем они ей? У нее множество своих.

— Ей, наверное, пришлось положить их в банк. Нет смысла беспокоиться о них, пока тебе не исполнилось двадцать пять.

— Мне исполнится двадцать пять в следующем году.

— Правда? Господи, как летит время! Ну что ж, тогда она позаботится, чтобы ты их получила.

Аликс не почувствовала в словах тети Труди убежденности.

— Дело не только в драгоценностях. У нас вообще мало вещей, принадлежавших маме. Лишь один снимок, где они с папой. Похоже, все остальное куда-то исчезло.

— Многое из ее одежды и прочего отослали в благотворительные организации. Она сама бы так захотела. Тебе тогда были не нужны ее платья, ведь ты была слишком мала.

— Я разговаривала с дедушкой по поводу ее жемчуга. Был мамин портрет, маслом, где она в этом ожерелье.

Или ей привиделись и картина, и жемчуг, и даже лицо?

Труди издала негромкий звук, что-то вроде вздоха, и, зачерпнув дурно пахнущего мясного варева из ветхой кастрюли, положила его в собачьи миски.

— Этот портрет был написан художником Тэннером. Он имел такое сходство, что у меня сердце разрывалось смотреть на него, когда она… когда до нас дошли вести из Америки. Портрет заказал твой отец и был от него в восторге.

— Что с ним сталось?

— Думаю, он в банке.

— В банке?

— Он мог бы расстроить вас с Эдвином, постоянно вызывая грустные воспоминания.

— А драгоценности? Неужели мама забрала их в Америку, когда поехала туда с Изабел?

— Так тебе сказал дедушка?

— Да, а потом отвлек меня, посоветовав обо всем спросить бабушку, — он, мол, не имеет к этому никакого отношения. Что может оказаться правдой, а может беззастенчивой ложью — когда речь идет о нем, наверняка никогда не знаешь. Вот почему он сколотил такое состояние: это как в игра в покер.