Бег по краю - Галина Таланова

Он считал себя примерным семьянином и был уверен, что с ним этого не произойдёт никогда… Он никогда не сбросит на землю поклажу, что будто тяжёлый рюкзак пригибает его к земле, превращая в смешной знак вопроса.

Он всегда был против служебных романов, которые мешали нормальной работе и отвлекали от дела не только двоих, но и всех наблюдающих, втягивая их невольно в свою светящуюся сферу, вызывая зависть, склоки и пересуды.

Он боялся признаться даже себе, что бежит на работу, словно мальчик, – совсем не потому, что его ждёт не сделанный в срок заказ… Перепрыгивая через две-три ступеньки, по двум пролётам этажей взлетал к себе в кабинет, оставляя сослуживцев толпиться у лифта в ожидании возвращения курсирующей вверх-вниз кабинки. Взгляд его скользил, будто по накатанному льду, разбегаясь от двери лаборатории и выделывая фигурные па, и останавливался, только споткнувшись о белую фигурку Оксаны, напоминающую заиндевевшие песочные часы. Постоянно до звона в ушах вслушивался в её голос, то тут, то там птицей присаживающийся на ветку в распускающемся саду его желаний, что становился всё более заросшим и походящим на тёмный лес…

Как-то незаметно для себя он стал руководить её научной работой. Ему просто доставляло удовольствие сидеть с ней рядом и слушать её голос, журчащий, словно ручеёк из-под оттаивающего снега, весело сметающий все препятствия на своём пути, и думать о том, что молодость миновала… Нет, он чувствовал себя ещё молодым, но возраст узнаёшь по вырастающим детям; по тому, что жизнь входит в колею, свернуть с которой уже трудно; по пропаже из жизни ошеломительного; по желанию праздновать Новый год дома, завалившись на диване перед телевизором, завернувшись в верблюжье одеяло; по всё более частым изматывающим походам по врачам и по безвозвратной утрате возможностей реализоваться, ухватить журавля в небе и заставить его петь в клетке на подоконнике окошка в мир. Но, как оказалось, ошеломительное в его жизни было ещё впереди… Он бы никогда не подумал, что будет всерьёз скучать по склонившемуся над офисным столом профилю, закрытому от него, будто вуалью, струящимся чёрным шёлком волос, или, что станет захлёбываться от счастья, купаясь в льющемся ключевой водой голосе, возвращающем его бумажным корабликом к берегу его юности.

Вечерами он, как и раньше, подолгу засиживался на работе, но теперь он не корпел, уткнувшись носом в бумаги, пытаясь сверстать очередной отчёт, чувствуя, что буквы постепенно превращаются в рой комаров-толкунцов, повисший смазанным и пульсирующим облаком… С неясным предчувствием чуда он шёл в бокс, за одной из прозрачных перегородок которого сидела молодая женщина, наблюдающая за блужданиями пера самописца по миллиметровой бумаге. Осторожно толкал стеклянную дверь, отражающую его долговязую фигуру, будто застывшее озеро в безветренный день, входил и приземлялся в кресло, откидываясь на его спинку, точно путешественник в самолёте в ожидании воздушных ям.

Кружево разговора было причудливо и витиевато, воздушные петли накидывались одна за другой ловким сальто гимнаста, взлетающего под купол шапито. Тонкий луч света, исходящий из глубины женского взгляда, следовал по траектории его движения, будто страхующее полотнище шёлковой ткани.

Всё чаще образ Оксаны возникал перед глазами, когда он растягивался на диване с газетой «Коммерсант» после работы, проступая, будто в альбоме для рисования для самых маленьких: когда окунаешь кисточку в водопроводную воду, налитую в баночку вместо краски, водишь ею по белому листу бумаги – и внезапно видишь, что проявляется нежная картинка в пастельных тонах. Он блаженно улыбался, заслонившись от домочадцев газетой. «Жизнь человеческая так коротка… – думал он. – И почему же не позволить себе впустить в жизнь огни ночного праздничного города, что растворяются без следа, окунувшись в подступивший дневной свет?»

Получив приглашение на очередную конференцию, он предложил Оксане отправить туда тезисы, так как для защиты диссертации ей нужны были публикации. Конференция проходила в правительственном пансионате в Подмосковье, в сосновом лесу, пустовавшем в холодную январскую пору. Прогулки по сугробам его не вдохновляли, но, прочитав, что в пансионате есть большой бассейн и сауна, он подумал, что можно позволить себе три дня релаксации от городской суеты, плавая в бассейне, а заодно и, возможно, завязать контакты для интересного сотрудничества. То, что туда едет и Оксана, вносило в его жизнь забытое предчувствие счастья, будто от ожидания подарка под ёлкой и калейдоскопа сказочных представлений, что были в его детстве, когда ещё он не думал о том, что срезанные ёлки не могут быть вечнозелёными…

Ложечка бренчала о стакан в такт колёсам, стучавшим швейной машинкой; поезд дёргался на стыках рельс, но не снижал скорость; повешенное на плечики над полкой, а не у двери, женское платье качалось маятником – и от этого кружилась голова так, что Андрей старался не смотреть на это неуёмное качание, чувствуя, что начинает терять точку опоры. Он думал о том, что, в сущности, вся наша жизнь вот такое же равнодушное качание и дёрганье на стыках судьбы, где незнакомый стрелочник может перевести поезд на другие рельсы, но почему-то не делает этого – и, несмотря на все свои шатания, поезд идёт по положенному маршруту к конечной станции, всё набирая скорость, отчего качание становится всё сильнее и сильнее. Пили чай с галетами и конфетами «Школьные», напоминающими варёный сахар, тающий на горячем языке. Их попутчиками была молодая пара: ребята сразу после отхода поезда забрались каждый на свою верхнюю полку и завалились с книжками. Андрей пустился в воспоминания о своей защите… Ему почему-то казалось, что это всё было совсем недавно и он всё тот же тщедушный мальчик, перед которым вся жизнь впереди, надо только суметь правильно ею распорядиться. Молодая женщина сидела напротив и смотрела на него зелёными глазами, напомнившими ему зацветшую воду, создающую иллюзорность дна под ногами. Женщина смотрела на него восторженно и влюблённо, огни пробегающих станций отбрасывали на её лицо свой свет, порхающий, будто солнечные зайчики. Он подумал, что молодость миновала и его жизнь состоялась, но почему-то хочется скомкать исписанный убористым и аккуратным почерком листок своей жизни, разорвать его на мелкие кусочки и выпустить из разжатого кулака горсткой пепла, подхватываемого ветром, что смешается с летящим за окном снегом. Неожиданно он услышал стук в окно, какофонически вплетающийся в азбуку Морзе, выстукиваемую вагоном. Глянув на окно, темнеющее заплаканной заплаткой, он понял, что за окном начался дождь. Капли ударялись с размаху о стекло, будто насекомые, летящие на свет, и сползали вниз, сливаясь с другими. Дождь был не ко времени и не по сезону, взявшийся невесть откуда, превращающий законченную цельность и неповторимость налипших на окошко снежинок в единый кристалл льда.

69

И всё-таки Оксана утащила его гулять по ледяному бору, что за полчаса дождя превратился в стеклянный, нежно звенящий хрусталём сказочный лес. Обледеневшие ветки казались искусственными заизолированными проводами, тянувшимися к зелёным стеклянным светильникам, раскачивающимся на ветру. Выглянувшее солнце играло на этом богемском стекле слепящими глаза бликами, создавая впечатление иллюзорности и ненадёжности счастья. Искрящийся на солнце наст чудился залитым катком, на котором можно выделывать головокружительные фигуры… Но это был обман. Блестящий лёд, как только они нечаянно сворачивали с натоптанной тропы, легко обламывался под тяжестью походки, затягивая в спрятавшийся под коркой льда сугроб, будто прорубь. Обволакивающая тишина и белизна наполняли душу восторгом и обдавали сердце ледяным воздухом мироздания, где ты казался себе снежинкой, медленно планирующей вниз. Скользили по накатанной тропе, раскинув руки, ровно крылья, балансируя, точно канатоходец на канате с чувством странной раздвоенности. С одной стороны, ноги, устав от напряжения, казались деревянными, как у Буратино, у которого бедро и голень соединялись металлическим шарниром, грозя сложиться перочинным ножиком, а с другой, на душе было так легко, словно она была невесомым семечком, то скользящим, то парящим по ледяному насту. Андрея точно несло по тонкому льду: остановиться было уже нельзя: лёд тотчас же обломится… Оксану неожиданно занесло – и она легко коснулась его, будто прижимаясь, дальше они вместе покатились вниз по довольно крутому склону. С обеих сторон из-под их ног летел снег, как летят искры от затачиваемого лезвия, она чувствовала холодок через подошву. Андрею показалось, что его жизнь перетирается в мелкую пыль. Он попробовал слепить снежок – получилось, и кинул его в девушку, ускользнувшую от него вперёд по тропе. Оксана легко увернулась, как юла на одной ноге, – и, обернувшись к нему смеющимся лицом, подхватила следующий его снаряд прямо в подставленный ковшик ладоней. Заливаясь хрустальным смехом, бросила назад, точно мячик… Увернуться он не сумел – поймал снежок своей широкой грудью, там, где сердце. Андрей покачнулся и сел на землю… Но тут же с хохотом вскочил на ноги, проворно свалял новый ком снега – и запустил им в свою обидчицу. И опять промазал… Оксана нагнулась – и снежок пролетел над её головой, попав в сплетенье сосновых ветвей, точно в баскетбольную сетку, да так и остался там, будто нахохлившийся воробей. И снова он слепил снежок – и снова снежок пролетел теннисным мячом рядом с Оксаной, разбившись о шершавый ствол сосны в ледяную пыль… Новый Оксанин снежок снёс с его головы лёгкую кепку, что плавно спланировала где-то позади него. Захлёбываясь раскатистым смехом, что возвращалось к ним эхом, похожим на плач, побежал за кепкой – и получил снежный шлепок по заднице.