Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье - Федор Панфёров

После Николая Кораблева выступил Рыжов. Этот вроде ходил из угла в угол, и было непонятно, который же из углов ему по нраву. Он только то и дело повторял: «У меня, к сожалению, нет под руками трудов Ленина, иначе я зачитал бы вам соответствующие места…» Потом выступил вспыльчивый Опарин и обрушился на Сухожилина, но говорил главным образом о строительстве Большого канала, уверяя, что «все остальное приложится, колхозники уходят в город потому, что нет хлеба. Дадим хлеб — и баста», и потому вопрос, выдвинутый Акимом Моревым, им был обойден.

Аким Морев тянул с заключительным словом. Ссылаясь на жару, он объявил перерыв, то и дело вызывал Петина, сердито о чем-то спрашивая; ему нужна была справка от прокурора Раздолинского района по делу Гаранина, Ивашечкина и Семина.

— Справку! Справку! — говорил он Петину.

— Справку? Цитату, что ли? — вмешался Пухов. — Николай вот Степанович без цитат разгромил Сухожилина. Логикой. Хотя его не только логикой, но и обухом не прошибешь.

— Прокурор! — отворяя дверь, возбужденно, точно долго ожидавший и наконец дождавшийся поезда, прокричал Петин.

В кабинет вошел человек высокого роста, подтянутый, в поношенном военном костюме. Подойдя к столу, кивком головы поздоровавшись со всеми, он выложил из портфеля перед Моревым огромную папку и сказал:

— Простите, раньше закончить дело не мог.

— Спасибо. Нам это очень нужно сегодня. Заключение ваше есть? — спросил Аким Морев.

— Да. В конце дела.

— Я вас прошу, повремените немного у товарища Петина. Вы, возможно, через несколько минут понадобитесь. Товарищи, начнем работу, — обратился Аким Морев ко всем, но сам не сдвинулся с места. Перелистывая протоколы допросов, он «вытеребил» из всего дела заключение прокурора, прочитал его и, сдерживая «кипение в груди», начал, как будто очень спокойно, говорить о том, что с большим вниманием выслушал выступление Сухожилина, что корреспонденты, пожалуй, правы в своей критике работы обкома.

— В том, что в ряде колхозов дела у нас тревожные, виноваты мы, члены бюро обкома. Не беда, что корреспонденты не смогли вскрыть тех тормозов, которые мешают проведению в жизнь решения Пленума ЦК. Их обязаны вскрыть мы. На это ныне мы и направим все свое внимание, все свое усилие…

Рыжов в это время подумал: «Напрасно я не выступил в защиту Сухожилина».

Опарин молчал, но по всему было видно, накалялся на что-то злое и решительное.

Аким Морев продолжал:

— Давайте на минуточку представим себе, что мы колхозники, ну, например, колхоза «Партизан». И в течение ряда лет за свой труд ничего не получаем. Верим в колхозный строй, любим Советскую власть… и ничего не получаем. А у нас дети. Да и самим надо обуваться, одеваться. Что же нас кормит? Огородики. Поймите, товарищ Сухожилин, огородики. Базар. Кто же загнал нас на огородики? Члены бюро обкома? Да, они виноваты, что вовремя не разоблачили тех, кто оттолкнул колхозников от колхозных полей и загнал на огородики, на базар… Так вот, ныне мы, члены бюро, стремимся вскрыть виновников. Сухожилин тянет нас к самобичеванию: возьмите, дескать, всю вину на себя и убирайтесь из обкома, вы «нутряки-марксисты» и дайте ход нам, знатокам. — Аким Морев повернулся к Николаю Кораблеву. — Вы, Николай Степанович, правы, доказывая, что Сухожилин — плохой знаток марксизма, но не правы там, где утверждаете, что Сухожилин все сводит на личную дребедень. Нет. Сухожилин и подобные ему являются по существу противниками решения Пленума ЦК. Они, догматики, долдонят: не смейте двигаться вперед, потому что колхозы в том виде, в каком они есть, — навечно, МТС — навечно, совхозы — навечно.

— Да, это киты, на которых зиждется наше социалистическое сельское хозяйство, — наконец прорвалось у Сухожилина. — А что вы взамен предложите? Хутора? Фермерство по американскому образцу?

— Слышали, киты? В былые, не столь далекие времена люди, подобные Сухожилину, утверждали, что Земля стоит на китах, а киты — на водах, а там дальше, за водой… черт знает что. И тех, кто научно доказывал, что Земля круглая и вертится, сжигали на костре.

— И эти готовы инакомыслящих на костер, — проговорил Пухов.

— Да. На костер. И еще у них один кит — трудодень. Утверждают: трудодень — идеальная единица измерения труда в колхозах, порожденная социалистическим строем. Батюшки! Глупость-то какая!

— А вы как думаете, товарищ первый секретарь обкома? — Сухожилин, как шахматист, ожидающий непременной оплошки партнера, даже хрустнул пальцами обеих рук.

— Как я думаю, не играет роли. А вот колхозники считают, что система трудодня за последние годы внесла несусветную путаницу, потому ныне в передовых колхозах ее вытесняет денежная сдельщина. А у вас все киты да киты. МТС — кит, совхоз — кит, трудодень — кит. Не трогайте, не прикасайтесь к этим китам. Беда наших начетчиков типа Сухожилина в том, что они мыслят от цитаты к цитате, поэтому и мир в их сознании отражается искаженно. А жизнь — это бурная река, то и дело меняющая свое русло. — И тут та мысль, которая до этого еще больно жалила Акима Морева, снова овладела им, и он невольно, как бы самому себе, сказал: — Это вы, начетчики, привыкли подкреплять свои нелепые, оторванные от жизни выкладки ссылками на авторитет Маркса или Сталина!

При упоминании имени Сталина все примолкли, а Сухожилин прорвался басовитым хохотом:

— А вы что же, против всяких авторитетов? Вы, значит, не хотите верить авторитетам? Вы и раньше так о Сталине думали?

Аким Морев было спохватился, не напрасно ли он высказал такую мысль и не лучше ли обойти этот острый и больной вопрос, но обойти его уже было невозможно. И потому он, глубоко вздохнув, откровенно и таким мощным голосом, словно желая приглушить в себе все сомнения, сказал:

— Нет! Мы любили его! Да! Мы преклонялись перед Сталиным. Да! Мы считали его непогрешимым.

— И теперь все свои грехи сваливаете на него? — уже язвительным тоном произнес Сухожилин.

— Это ложь. Мы и ныне не забываем заслуг Сталина. Но вот партия открыла нам глаза на ошибки Сталина. Признаюсь, я не сразу принял эти ошибки.

— Ага! Почему? — угрожающе выкрикнул Сухожилин.

— Сердце кровью обливалось: не хотелось ошибок Сталина. Ныне мы убедились в некоторых, довольно крупных ошибках Сталина. Одна из главных его ошибок, как думается мне, заключалась в том, что он слишком светлыми глазами смотрел на жизнь в деревне.

— Вот это уже действительно ложь! — снова выкрикнул Сухожилин, привстав, собираясь возразить Акиму Мореву, но тот придавил его доводом:

— Почему ложь? Вы и ныне стоите на том же, на чем стояли и тогда. Те же киты, все тот же истошный крик: «В колхозниках прорвалась мелкобуржуазная стихия!»

Сухожилин понял, что Аким Морев видит его насквозь, и потому снова вскочил было со стула, готовый дать демагогический отпор, но Аким Морев уже гремел, как на площади с трибуны:

— Да, вы заодно с такими, как Гаранин. Вы в области теории всякого инакомыслящего тащите на костер. А Гаранин в колхозах таких людей, как учитель Чудин, тащит на костер, а с ним вместе и всех колхозников… Гаранин с пушкой пришел в революцию? — Голос у Акима Морева зазвенел. — Приедет вот из города кто-нибудь вроде Сухожилина, и Гаранин ему: «Я с пушкой в революцию пришел», — и приехавший в умилении растопырится перед Гараниным… За то, что Гаранин в прошлом беляков громил, хвала и честь ему, как хвала и честь Иннокентию Жуку, который вместе с ним громил беляков. Но ведь ныне-то Гаранин громит не беляков, а колхозы и колхозников!

— Это выдумка. Это фантазия, граничащая с преступлением! — сорвались у Сухожилина злые слова.

Аким Морев чуточку подождал и, сдерживая себя, снова, с виду спокойно, сказал:

— Я был бы рад, если бы это оказалось выдумкой и фантазией. Но вот заключение прокурора. — И прочитал то, что было написано прокурором.

Оказалось, что, по данным бухгалтерии, в колхозе «Партизан» зерна, оставленного на току, числится сорок тонн, а фактически его оказалось только восемь. Остальное зерно Гаранин, Ивашечкин и Семин пропили. «Зная, что за воровство им грозит тюрьма, они выдумали стихийное бедствие и остатки зерна сгноили. Все это проделывалось на глазах у колхозников. И не впервые».

Зачитав заключение прокурора, Аким Морев спросил Сухожилина:

— Что вы теперь скажете о человеке, который с пушкой пришел в революцию? Да его судить надо! Громко! На всю страну!.. Мы, выполняя наказ народа, строим Большой канал. Государство, выполняя наказ народа, строит ряд крупнейших гидроузлов на Волге, Каме, Дону, Днепре, Ангаре. Выполняя волю народа, партия, правительство двинули в деревню технику, лучших людей города — все это, вместе взятое, и есть наступление на нужды, беды колхозников и злые силы природы, в первую очередь на суховей — этот страшный бич сельского хозяйства. А что делают гаранины? Пьют. Э! Мы не ханжи. Мы не кричим: «Товарищи, бросьте пить водку! Пейте лампадное масло». Нет. Пей, но в меру. Пей, но за свой счет. Пей, но общенародное дело не пропивай. Гаранины не только пропивают общенародное дело, но и калечат души, о чем тут так хорошо говорил Николай Степанович… калечат души колхозников и, стало быть, вредят нашему всенародному движению в коммунизм…