Таша (СИ) - Янышева Ольга

Мне было не до шуток.

В голове, как пожарная сигнализация, вопило только два слова: «Ташка в Питере!!!»

Вскочив с места, чуть ли не побежал на выход, но выросший из ни откуда Рыжий, преградил путь:

— Здрасьте! А где стратегия? Обговоренный тип поведения? Заготовленный самоконтроль?! Я так не играю!

— Макаров, дай пройти, — сжав кулаки, прорычал недовольно я.

— Нет, не дам! Я тебе не тёлка, чтобы давать! А, кроме шуток, Рус… ты хочешь опять с ней шашни крутить!? Да таких, как твоя Машкова… я бы их на кол сажал, прежде чем в любви признаваться. Ведьма персидская.

— Что ты несёшь? Машкова счастливо живёт в Штатах, оставь девочку в покое. Лучше скажи, где Ташкевич остановилась!

— У меня для тебя новость, бро… Воропаева звонила, дрянь такая. Созрела сделать признание, так сказать. Ташкевич твоя — приёмная дочь этому Роману Ивановичу будет. Маленькая стерва на тебя приезжала посмотреть, чтобы заново познакомиться, с детства-то времени много прошло. Видать не понравилось Ташке что-то в ваших отношениях, раз она так и не сказала, что «Машкова» — это фамилия её прошлого… ммм… а теперь и настоящего. Это она, Рус… она и есть твой Цветочек… Не «просто Таша», как наплела в той записке лживая стерва, а реальная Машкова.

В первые минуты, мне показалось, что я потерял пульт управления от своего собственного тела, как только оно сначала сделало пару шагов назад, а потом стало крушить всё вокруг, не останавливаемое никем.

Когда в кабинете целым ничего бьющегося не осталось, я совладал с собой, подошёл к окну, одёргивая вертикальные жалюзи в стороны, словно обычные шторы, и, не замечая, как бисеринки отлетают на пол, открыл окно, вдыхая полной грудью прохладный осенний воздух.

— Ты как? Норм? — Макаров тихо приблизился ко мне. — Пар выпустил? Теперь можно ехать глупышку твою встречать…

— Ты специально меня вывел, кретин? — На плечи навалилась усталость от произошедшего выброса адреналина и ярости, поэтому последующее пояснение друга я встретил более чем адекватно, заходясь в диком хохоте над самим собой.

— Конечно, специально. Ты меня сейчас обидел прямо до глубины души, — Тоха манерно приложил к груди ладонь, хлопая длинными рыжими ресницами. — Она летит, чтобы поговорить с тобой, сделать признание, наконец — повзрослеть, пусть и после пинка Воропаевой, а ты, услышав такое, страшно даже подумать, что наворотил бы. Отелло рядом с тобой нервно курит. Поехали, теперь можно за тебя не беспокоиться!

Я не двинулся с места.

— «Повзрослеть», говоришь? Хм… — хищная улыбка расползлась по губам, сильно нервируя Антона. — А сгоняй-ка ты за Ташкевич сам… да не забудь убедительно заверить, что ничего мне не сказал о «подставе» Воропаевой… хочешь, даже поугрожай…

— Ящеров! Я вас не узнаю!? Кто Вы такой?

— Тот, кто заслужил билет в первом ряду на спектакль «Последствия для эгоистки»!

— Места свободного рядом нет?

— Нет. Прости, Тоха, но это — театр одного зрителя…

— Ну и ладно. Мне будет неплохо и в роли второстепенного героя-злодея!

— В этом месте торжествующего голоса доктора Зло не хватает, — больше не сдерживая себя, захохотал.

— А-ХА-ХА-ХА-ХА!!! Пойдёт?

У меня в животе закололо в приступе новой волны хохота.

На душе было легко и спокойно.

«Она едет, чтобы извиниться… теперь птичке никуда не деться!»

— Что тут у вас… матерь Божья! — Степанида Альбертовна переступила порог кабинета, с открытым от изумления ртом разглядывая окружающий нас погром. Строгим голосом учительницы, секретарша спросила: — это что?

— У Руслана Максимовича стресс…

Игнорируя довольное лицо Антона, женщина посмотрела на меня:

— Мой вам совет, господин Ящеров: не умеете снимать стресс? Не надевайте! Хотя… дизайн кабинета мне не понравился сразу, поэтому без лишних нравоучений пойду, вызову обслуживающий персонал и завхоза.

Крутанувшись на месте, Фёдорова удалилась с важным видом, а мы, переглянувшись, опять заржали.

— Ладно. Полетел я за Наташкой! Не будем девушку терзать неведением предстоящих душевных терзаний!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Удачи.

Я мрачно улыбнулся, наблюдая за Рыжим, который внезапно остановился в дверях, чтобы задать вопрос:

— Русик, а ты петь умеешь?

— Нет. Зачем?

— Эх, жаль! Ташка танцует… если бы ты умел петь — крутой мог получиться водевиль!

— Иди уже, сценарист-любитель! Опоздаешь.

— Да… Я, действительно, уже опаздываю.

Макаров посмотрел на часы и быстро выскочил из кабинета, пока я, тихо смеясь, стал собирать разбросанный, залитый кофе отчёт, проникаясь каким-то игривым настроением. Хотелось пошалить.

Недолго думая, нажал на кнопку селектора, приказал строгим голосом:

— Степанида Альбертовна, а вызовите-ка мне аналитический отдел. Хочу продемонстрировать им, каким я бываю, когда мне подсовывают фиктивную статистику по продажам из автосервисов!

— Слушаю и повинуюсь…

Глава 2. Женщина необыкновенно склонна к рабству и вместе с тем стезя её — порабощать

 «Чувство мести — чувство раба.

Чувство вины — чувство господина…»

*Бердяев Н.А.*

Только объявили посадку, мы с бабушкой Олей обменялись телефонами, зная, как легко потеряться в очереди утомлённых пассажиров, проходящих паспортный и таможенный контроль по прибытию в долгожданную точку «В».

Ольга Альбертовна, за эти двенадцать часов, стала, будто родная.

Сколько нового мне довелось услышать о мужчинах, женщинах, таких же влюблённых и глупо поступающих, как я! Десятки историй, каждая из которых имела свою особенность и окраску.

Повествование же было настолько захватывающим и забавным, что та половина пути, которую я бодрствовала, общаясь с соседкой, пролетела весело и непринуждённо. Пока я пыталась запомнить все признаки мужской влюблённости (и вербальные, и невербальные), набираясь «ума», как сказала сама «гуру мужских и женских поведенческих особенностей», доктор психологических наук, психотерапевт-практик и моя наставница — Васенкова Ольга Альбертовна, даже не заметила, как перелёт подошёл к своему логическому концу, быстро обмениваясь контактами с бабушкой Олей.

Пообещав не теряться в будущем, обнялись на прощание, как только паспортный и таможенный контроль остался позади, разрешая двигаться вперёд.

Я наблюдала, как искренне радуются встречающие Ольгу Альбертовну дети, и сердце обливалось кровью.

Нет, я не хотела обратно в Америку, но так вышло, что самая важная для меня драгоценность этого мира осталась там… на чужбине… словно в плену.

На плечо легла чья-то рука, и я вздрогнула, резко оборачиваясь.

— Привет!!!

На лице Дементьевой Яны был написан такой восторг, что я сама расплылась в улыбке, задвигая тревогу и беспокойство за родного человечка на задворки сознания.

«Неделя — совсем чуть-чуть! Надо сосредоточиться на другой проблеме».

— Привет, Яночка, — обняв подругу, расслабленно выдохнула, позволяя восторгу, царящему в смятенной душе, пустить корни. — Как я соскучилась по Питеру! Калифорния — это прекрасно, но своя Родина милее любых удобств!

— Верно! Сколько лет я тебе об этом твержу!? Почему ты не слушаешься старших?

Громко расхохотавшись, взяла в руки саквояж, двигаясь за тридцати трёх летней женщиной.

— У нас разница в три года, дорогая. Какая же ты «старшая»? Вот моя новая знакомая… у той даже опыт перенять не стыдно.

— Но-но! Мой опыт тоже поболе твоего будет… а если ты его по уровню общения с мужчинами определяешь — так пропасть между нами становится просто до неприличия огромной!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я замолчала.

Реагировать на такую реплику слишком рискованно. Во-первых, говорить о том, что у меня, кроме Руслана, никого не было — это выдать слишком личное, а во-вторых, согласиться с Яной — это согласиться с Дементьевой в том, что она непостоянна в выборе партнёра, а это тоже перебор.