Нянечка для соседей (ЛП) - Голд Лили

— Меньше оскорблений, больше стояния, пожалуйста.

Он выглядит так, будто хочет возразить, но я игнорирую его и тяну за талию, поднимая на ноги. Как только он принимает вертикальное положение, сразу же замирает, задыхаясь. Почему-то его лицо становится еще бледнее. Он шатается на месте.

— Прости, прости, — шепчу я. Он замирает на мгновение, его пальцы крепко сжимают пояс моей футболки.

— Все нормально, — в конце концов, вырывается у него. Я легонько подталкиваю его к кровати, и он практически падает на простыни, протирая глаза. Я тянусь к его шее, развязываю галстук, чтобы он не задохнулся во сне. Он гримасничает, пока я расстегиваю его воротник и пытаюсь подложить несколько подушек ему под голову, бесцельно отмахиваясь от меня. — Прекрати.

Я вздыхаю и сажусь на край матраса.

— Чем я могу помочь?

— Ты можешь уйти.

— Нет. Неправильный ответ. Попробуй еще раз. — Помню, когда я была ребенком, у одной из моих приемных матерей каждый месяц случались гормональные мигрени. Я сидела с ней у кровати и растирала ее виски, пока она ждала, когда начнут действовать обезболивающие. Я перемещаюсь к изголовью кровати, устраиваюсь позади него и осторожно притягиваю его голову к себе.

Он стонет.

— Бет… я…

— Тсс. Обещаю, ты сможешь быть невозмутимым и мужественным позже. И не бойся, что тебя стошнит на меня, я к этому привыкла.

Он вздрагивает, морщась, когда очередная волна боли накрывает его.

— О, черт.

— Тсс. — Я касаюсь его висков. — Где болит?

— Вся моя гребаная голова, — рычит он.

— Да, я поняла это, гений. — Я начинаю рисовать маленькие круги на его висках, сильно нажимая. — Двигай моими руками. Тебе легче, когда я надавливаю?

Он колеблется, затем протягивает руки вверх и обхватывает мои запястья, перемещая пальцы на несколько миллиметров ближе к линии роста волос. Я начинаю массировать, и все его тело сразу же расслабляется и дыхание выравнивается.

— Все в порядке, — ловлю я себя на том, что шепчу. — Ты в порядке.

Он не отвечает. Несколько минут проходят в тишине. Я продолжаю массировать его виски, пытаясь притупить боль, и постепенно напряжение уходит из него, лицо становится расслабленным. Я уже начинаю думать, не заснул ли он, когда он снова начинает говорить.

— Прости, — грубо бормочет он.

— За что?

— За то, что позвал. Я не хотел. — Его голос мягкий и невнятный. Он звучит словно пьяный.

Я качаю головой.

— Себастьян, ты совершил множество поступков, за которые мог бы извиниться. Нужда в помощи, когда у тебя хроническая боль, совершенно не входит в их число. — Я оглядываю темную комнату. — У тебя есть лекарства, которые ты можешь принять от боли? Может, тебе нужен лед или что-то еще? Воды? — Я пытаюсь отстраниться, но он наклоняется вперед, прижимаясь лицом к моему животу. Я напрягаюсь. — Себастьян?

Он бормочет что-то непонятное. Я наклоняюсь ближе, и прядь моих волос падает ему на лицо. Он ловит его и смутно рассматривает.

— Красиво, — бормочет он.

— Ох. Эмм, спасибо. Мне всегда казалось, что цвет немного напоминает морковь.

— Ты самая прекрасная женщина, которую я когда-либо встречал, — невнятно произносит он, накручивая локон на палец.

Я замираю.

— Эмм. Что?

ГЛАВА 37

СЕБАСТЬЯН

Черт. Я сказал какую-то глупость? Я закрываю глаза, пытаясь не думать о мучительной боли в голове. Все бесполезно. Я не могу ничего вспомнить. Черт, я едва могу сформировать цельные мысли.

— Извини, — бормочу я. — Не могу ясно мыслить.

Еще одна волна боли накатывает на меня, проникая за глаза. Я стону, вцепившись руками в простыни, и чувствую, как маленькие пальцы Бет снова прижимаются к моим вискам. Я хочу оттолкнуть ее, но мне слишком приятно. Кроме того, я не уверен, что способен поднять руки.

Я должен был догадаться, что это произойдет. Сегодня утром я чувствовал приближение мигрени, которая мелькала по краям моего зрения, давила на мой мозг, но я просто принял таблетки и постарался не обращать на это внимание. Что мне оставалось делать? Мне нужно было работать и присматривать за ребенком.

Ками проснулась в плохом настроении и проплакала почти весь день. Я пытался сделать все, чтобы она была счастлива. Читал ей книжки. Пел ей песенки. Обнимал ее. Но все это только злило ее больше и больше. Она отказалась обедать и не хотела ложиться спать днем. Чтобы я не делал, я не мог ее успокоить.

С каждым часом боль становилась все сильнее и сильнее, пока, наконец, вечером все не дошло до предела. Я держал Ками на руках и пытался сменить ей подгузник, когда на меня нахлынула первая волна. Мне почти удалось одеть ее в чистый подгузник, а потом я вошел в спальню и просто рухнул на пол, все еще держа ее на руках.

Мне было так страшно. В моей голове крутилась только одна мысль: я сделаю ей больно. Я мог причинить боль Ками. Я мог уронить ее или ударить обо что-то. Я потеряю сознание, а она будет лежать на полу голодная, пока завтра не вернутся ребята. Ей будет больно, и это будет моя вина.

Я не знал, что делать. Поэтому и позвонил Бет.

Бет, милой, нежной девушке, в которую полностью влюблена моя дочь. Бет, красивая девушка из квартиры по соседству, в которую влюблены оба моих соседа по комнате. Бет, которая ненавидит меня.

Я много думал о ней в эти выходные. Я не могу выкинуть ее лицо из головы. Я не могу забыть ее широко раскрытые глаза и обиженное, растерянное выражение, когда я кричал на нее из-за разбросанных игрушек. Я стону от этого воспоминания.

Я напугал ее. Знаю, что напугал. Вот почему она убралась во всей квартире после того, как я на нее накричал. Я никогда не хотел ее расстраивать, но все же сделал это, ведь я так груб и неуклюж, что не могу даже выйти из дома, не сорвавшись и не напугав до смерти какую-нибудь бедную девочку. Бет только и делала, что помогала нам. Мы были бы в полной заднице, если бы она не позволила Джеку затащить себя в нашу квартиру на прошлой неделе. А я причинил ей боль. Как и всем.

И теперь я лежу здесь, полностью недееспособный, а она вынуждена заботиться обо мне и моем ребенке.

Я бесполезный отец. Ками будет лучше без меня.

— Тсс, — тихо говорит Бет, откидывая назад часть моих волос. — Все в порядке.

Я приоткрываю глаза. Она примостилась на матрасе позади меня, держа телефон в одной руке. Свет от экрана окрашивает ее бледную кожу в голубой цвет.

— Что? — спрашиваю я. Хотя это больше похоже на ворчание.

Она слегка улыбается мне.

— О чем бы ты ни думал. Это выглядит болезненно. Все будет хорошо. — Она проверяет свой телефон, затем выскальзывает из-под меня, соскальзывает с кровати и идет к выходу из комнаты. — Одну секунду, — бормочет она, направляясь в гостиную.

Я слышу, как она ходит по кухне, роется в шкафах. Моя голова снова начинает раскалываться, и я тру глаза. Такое чувство, что кто-то пытается выбить их из моего черепа изнутри. Я пытаюсь сесть, но мое зрение так сильно затуманивается, что мне приходится лечь обратно.

Меня переполняет разочарование.

Я действительно старался в эти выходные. После того, как Бет отчитала меня в пятницу вечером, я понял, что она была права. Пока Ками со мной, я должен ставить ее в приоритет перед своей работой. Я не могу просто нанять няню и игнорировать собственного ребенка. Все выходные я был сосредоточен на Ками, оставив работу на ночь, когда она спала. Я очень старался присматривать за ней, но буквально, физически не мог.

Что означает только одно. Мне придется отдать ее.

Желудок сводит. Мысль настолько отвратительна, что, кажется, меня сейчас стошнит.

Дверь моей спальни снова открывается, и Бет проскальзывает внутрь.

— Вот, — шепчет она, ставя стакан воды и бутылочку с таблетками на мой прикроватный столик. — Выпей это.

Я стону.

— Бет. Прошу тебя. Я в порядке. Присмотри за Ками.

— Я написала Сайрусу. Он говорит, что тебе нужно принять лекарства и отоспаться. — Она вскрывает бутылочку с таблетками и, вытряхивая таблетку, протягивает ее мне. — Вот.