Мой суженый, мой ряженый - Татьяна Бочарова

Женя пренебрежительно дернула плечиком.

— Обойдусь без спонсора.

— Да ты что? — водила присвистнул с изумлением. — Надо же, какая самостоятельная! Зря. Тебе с твоей внешностью только бровью шевельнуть — цацками забросают.

— Меня это не прельщает.

— А что тебя прельщает? — Брюнет, заинтригованный, наклонился к Жене поближе, насколько ему позволял руль. — Может быть, экстремальный секс? А? Так ты учти, я в этом спец.

— Увы, снова мимо, — насмешливо проговорила Женя, отодвигаясь к окошку.

Она уже совсем не боялась, попутчик был перед ней, как на ладони: нагреб кучу денег и думает, что стал круче ниагарского водопада. Все его спонсорство — это, небось, пара золотых колечек и цепочек, да кормежка в ресторане. Десятки девчонок мечтают об этом, как о манне небесной. Но только не она. Ей нужно другое, совсем другое. Что-то, что не измерить ни золотом, ни бриллиантами, ни количеством освоенных поз из Кама Сутры. Что есть только в Женьке, в ее Женьке, в нем одном, несмотря на его черствость, несговорчивость, тупое упрямство и сумасшедшую Зинаиду в придачу.

Парень, будто услышав Женины мысли, неожиданно смолк, и продолжал рулить, уже не глядя на нее. За всю дорогу они больше не проронили ни слова. Лишь остановившись у ее дома, брюнет произнес со вздохом:

— А характер у тебя стервозный. Кто-то намучается. Передай ему мои соболезнования.

Женя невольно усмехнулась. Вот уже неправда. Если кто и мучается из них с Женькой, так это она и только она. Едет и трясется, вдруг он сейчас позвонит?

Женя расплатилась с водителем и поспешила наверх, в квартиру. Она была уверена, что мать на работе, но та оказалась дома.

— Ты? — Ольга Арнольдовна пристально смотрела на стоящую в прихожей дочь. — Ты же должна быть в библиотеке.

— Я нездорова. Где-то подхватила грипп.

— Что, и температура есть? — Тон Ольги Арнольдовны слегка смягчился, но все равно — остался отчужденным и недоверчивым.

— Вчера была под тридцать девять.

— А сегодня? — Мать глядела уже с откровенным испугом.

— Сегодня тридцать семь и пять. Это почти нормально. Я буду заниматься. Весь день.

— Давно бы пора. — Ольга Арнольдовна вздохнула и скрестила руки на груди. — Господи, на кого ты стала похожа!

Женя, не обращая внимания на ее слова, снимала пальто.

— Как ты могла больная поехать к нему? Как собачонка какая-то! Грипп почти всегда дает осложнение на сердце. Тебе надо было вызвать врача и лежать.

— Я и лежала. До самой ночи. — Женя обезоруживающе улыбнулась матери. — Женька за мной ухаживал.

— Знаю я его ухаживания, — ворчливо заметила Ольга Арнольдовна. — Небось, целый день из твоей постели не вылезал, пользуясь случаем.

— Ничего подобного, — обиделась Женя, вспомнив, как бережно и осторожно вел себя вчера с ней Женька, ни разу даже пальцем не тронул, боясь причинить ей боль или неудобство. А мать считает его похотливым самцом!

— Ах, Женя, Женя, — Ольга Арнольдовна сокрушенно покачала головой. — Хорошо, что отец этого не видит. Он бы ужаснулся.

— Чему? Тому, что у меня есть любимый человек? Не думаю.

— Тому, под какое влияние ты попала. Хотя… он ведь и сам такой был. Поддался девчонке, соплюшке, она из него веревки крутила. — Лицо матери сделалось злым и неприязненным.

— Ты неправду говоришь, — тихо сказала Женя. — Он не поддался Инге, он влюбился в нее. И она его тоже любила. Как она рыдала на похоронах, вспомни.

— Подумаешь. — Ольга Арнольдовна опустила глаза в пол. — Не верю я этим рыданиям. У нее спустя год уже был другой.

— Что ж ей, в монастырь было идти в двадцать семь лет отроду?

— Странно, что ты ее защищаешь, — удивилась мать. — Когда-то ты же первая терпеть ее не могла.

— Это было давно. Я была маленькая.

— Ладно. Есть будешь?

— Нет, я не голодная. Женька мне оставил еду.

— Опять Женька. Ты произносишь это имя каждые пять минут. Просто клиника какая-то. Надеюсь, сегодня вечером ты не сорвешься к нему?

— Нет. — Женя сказала и вздрогнула: в сумке заверещал мобильный.

Мать тоже вздрогнула, в глазах у нее мелькнула ненависть.

— Не отвечай. Слышишь?

— Да. — Женя заворожено глядела на сумочку, из которой исходил сигнал.

— Не отвечай, — повторила мать ласковей и мягче. — Хочешь, дай мне телефон, я отключу.

— Я сама отключу. — Женя поспешно вытащила сотовый, но вместо того, чтобы нажать на отбой, в последнюю минуту надавила клавишу приема. — Да, слушаю.

— Эх, дурочка, что ж ты делаешь с собой! — дрожащим голосом проговорила Ольга Арнольдовна, резко повернулась и вышла из прихожей.

Женя осталась стоять, прижимая телефон к самому уху.

— Ты почему ушла? — прокурорским тоном спросила трубка. — Я специально с работы отпросился.

— Потому что мне стало лучше, и я поехала заниматься.

— Могла тут позаниматься.

— Черта с два. Я пробовала. Твоя мать хотела смотреть телевизор.

— Подумаешь! Послала бы ее подальше, и все дела.

— Это только ты умеешь всех посылать. У меня к этому не такие способности.

— Возвращайся.

— Нет, Женька, это исключено. И не звони сегодня больше. Иначе в пятницу профессор меня убьет.

— Да я тебя раньше убью, — совершенно серьезным тоном произнес Женька. — Пока.

Женя вытерла выступивший на лбу пот. Убрала мобильник, вышла на кухню. Ольга Арнольдовна хлопотала у плиты.

— Ма, дай чаю. Что-то в горле пересохло.

Мать глянула искоса, плеснула в стакан из чайника, сунула заварочный пакетик.

— Знаешь, Столбовой опять вчера звонил. Он теперь часто звонит, интересуется, что с тобой творится.

— Это ты ему сказала, что я влюблена?

— Я.

— Понятно. — Женя усмехнулась невесело. — А я-то думала, он сам такой проницательный.

— Он, между прочим, очень переживает за тебя. И Любочка. И даже Саша.

— Саша? Ну, уж ему-то самый резон переживать за меня, — насмешливо проговорила Женя.

— Напрасно ты так. Он просто по дружбе, без всякой корысти.

— Мамуля, ты наивна. И чересчур. — Женя подошла к матери и обняла ее за плечи.

Лицо Ольги Арнольдовны напряглось.

— Женюся!

— Мам! Я так соскучилась.

— А я-то как соскучилась! Я живу, словно в аду. Сутками не вижу тебя. За что это все?

— Мамуль, давай прекратим эту глупую войну. Женька тебе не враг. Знаешь, какая у меня самая заветная мечта?

— Бросить институт? — испуганно проговорила мать.

— Да нет, что ты! Сделать так, чтобы вы друг друга если не любили, то хотя бы уважали.

— Уважать его? За что?

— Хотя бы за то, что он много лет, с самого детства, живет бок о бок с тяжело больным человеком. Это нелегко.