Мой суженый, мой ряженый - Татьяна Бочарова

Татьяна Бочарова

Мой суженый, мой ряженый

1

— Вот это загар! Класс! — Люба, не отрываясь, восхищенно глазела на Женю. — Везет же некоторым! А тут, сколько ни натираешься всякими кремами, сколько ни торчишь на солнце, все равно остаешься бледной поганкой.

Женя посмотрела на подругу с улыбкой. Люба была слегка рыжеватой блондинкой — и, как большинство рыжеволосых людей, имела молочно-белую кожу, которая под воздействием ультрафиолета в худшем случае моментально сгорала, а в лучшем просто покрывалась россыпью золотистых веснушек. В отличие от нее — смуглянка Женя загорала замечательно: ровно, красиво, без ожогов и красноты, при этом практически не используя никакой пляжной парфюмерии.

— Что ж ты хочешь, ведь Евпатория, — попыталась она утешить Любу, но та лишь досадливо отмахнулась:

— Да что мне твоя Евпатория! Я-то тоже не в Антарктиде была, а в Египте, и вот, полюбуйся! — Люба вытянула перед Жениным носом подернутые нежным пушком, девственно белоснежные руки. — Смотреть противно, сметана, да и только.

— Не расстраивайся. Лучше расскажи, как ты отдохнула в своей Хургаде.

Люба оживилась и открыла было рот, чтобы начать повествование, но в это время к остановке, на которой стояли девушки, подъехал трамвай. Вагон оказался набитым до отказа. Любе и Жене пришлось поработать локтями, чтобы попасть в число пассажиров. В салоне стояла жуткая духота. Путь подругам предстоял неблизкий, поэтому они потихоньку протиснулись подальше от дверей, к раскрытому окошку.

— Боже, так и задохнуться недолго. — Люба достала из сумочки крепко надушенный платочек и принялась энергично обмахивать разгоряченное лицо. — Так о чем бишь я? Ах, да, о Хургаде. Было классно. Отель пять звездочек, все включено, рядом бассейн, внизу ресторан, бильярдная, танцзал. Дискотеки всю ночь напролет, до самого утра. Я там познакомилась с обалденными парнями: двое голландцев и один турок.

— Турок? В Египте? — Женя весело рассмеялась.

— Да, турок! Хорошенький, просто загляденье, глаза огромные, черные. А ревнивый, жуть! Тарканчиком его звали. Такая у нас с ним любовь была, закачаешься. Потом, правда, он уехал.

— Куда?

— В Стамбул. Невеста там у него. Их родители в пять лет обручили, ослушаться нельзя, проклянут. — Люба горестно вздохнула и тут же задорно расхохоталась. — Вот так и отдыхала, Женюрочка. Теперь твой черед, ты рассказывай.

— Да что рассказывать? — Женя пожала плечами, придвигаясь ближе к окну, из которого неслась заветная прохлада. — У меня все гораздо более прозаично. Жила у тетки. Ее дом в ста метрах от моря. Жара там страшная, в шесть утра солнце уже вовсю шпарит. Спать невозможно, приходилось вставать. На завтрак абрикосы в саду собирала. Или черешню. Намою, положу в банку и на пляж. Там в такую рань благодать, народу никого.

— Так это ж скука смертная, когда никого, — встряла Люба.

— Наоборот, — возразила Женя. — Не люблю, когда кругом суета. Да и море с утра чистое, в воду заходить одно удовольствие. Я часок, другой поплаваю — и назад, к тетке. Возьму конспекты, учебники, засяду с ними в беседке, там тень, прохлада. До обеда не заметишь, как время пролетит.

Люба глянула на Женю, как на тяжелобольную, и покрутила пальцем у виска.

— Ты что, на юг учебники брала?

Та невозмутимо кивнула.

— И учебники, и прошлогодние рефераты. Не забывай, что нам предстоит диплом. Ты, кстати, выбрала тему?

— Еще чего! — Люба презрительно наморщила аккуратный носик. — На отдыхе голову всякой ерундой забивать! Мне было не до этого. И вообще, Женюр, напрасно ты так заморачиваешься. Девушке это ни к чему. Все равно — ученых из нас не выйдет. Окончим институт, найдем себе женихов с бабками — и будем в шоколаде.

Женя слушала подругу спокойно, слегка прищурив зеленовато-карие глаза. Дождалась, пока та закончит, тряхнула головой, откидывая назад роскошную гриву блестящих темных волос, и произнесла задумчиво, но в то же время твердо:

— Это ты найдешь.

— А ты? — встрепенулась Люба.

— А я и искать не буду. У меня другие планы.

— Какие? — ревниво поинтересовалась Люба.

— Остаться на кафедре. Начать работу над кандидатской. А там видно будет.

Люба хотела, было, что-то возразить, но передумала. Ее остановил веский и решительный тон подруги. В глубине души она завидовала Жене. Завидовала ее целеустремленности, способности иметь свое мнение, не подстраиваясь под других, ее спокойной и вместе с тем непоколебимой уверенности. И, конечно же, ее красоте, хотя сама Люба была отнюдь не дурнушка.

Они с Женей дружили с первого курса и отлично смотрелись вместе — обе стройные, высокие, у обеих правильные черты лица и длинные волосы, только масть разная. Кавалеров у них было великое множество, у Жени, впрочем, больше, чем у Любы, но она относилась к ним прохладно, охотней интересуясь лекциями и семинарами. А Люба быстро загоралась и так же быстро остывала, влюбляясь по три раза в год и столько же раз разочаровываясь в предмете своих воздыханий. Да, они были разные, как говорится «стихи и проза», «лед и пламень», и все-таки они всегда были вместе. Как и сейчас, встретившись по обыкновению на остановке у метро Полежаевская, откуда до их института ходил трамвай.

Разговор, до этой минуты текший живо и непринужденно, сам собой иссяк. Обе девушки замолчали, думая каждая о своем. Женя — о том, что подруге легко рассуждать: в институт она пошла безо всякого интереса, просто потому что так решил ее отец. Он же оплачивал Любе репетиторов, которые подтягивали ее перед сессиями, снабжал заграничными путевками и шикарными шмотками, и, без сомнения, он уже держал на примете подходящего человека на роль Любиного мужа.

Женя же была напрочь лишена такого надежного тыла. Ее отец ушел из семьи, когда ей исполнилось тринадцать. Его уход был как гром среди ясного неба. Он молча собрал вещи, потом так же молча вышел в кухню, где, повалившись головой на стол, рыдала Женя. Осторожно обнял ее за плечи.

— Прости, дочка. — Голос его звучал глухо и простуженно.

Она дернулась, сбрасывая с себя его руку, резко выпрямилась, отвернув к окну мокрое лицо.

— Прости, — повторил отец. Помолчал немного, затем прибавил совсем тихо: — Я не перестану тебя любить. Просто буду жить в другом доме.

— Почему? — шепотом спросила Женя, прижимаясь лбом к холодному стеклу.

— Потому что… я не могу без нее. Без Инги. А она не может без меня. Так уж вышло, и ничего с этим не поделаешь, пичужка.

Она едва заметно кивнула и вытерла слезы, но заставить себя обернуться так и не смогла. Продолжала сидеть спиной к отцу, до боли впившись пальцами в подоконник. Он постоял еще минуты три, потом Женя услышала тихий скрип половиц. Хлопнула дверь.