Управление - Андреас Эшбах

приспособили для управления оружием, для шифрованной связи, для оптимизации производства оружия и так далее, а когда война закончилась, компьютеры, по сути, были уже теми высокопроизводительными устройствами, какими мы их знаем сегодня. Им можно было поручить выполнение той работы, которую до войны могли выполнять только люди. Результат? Чудовищная безработица, приводящая к обнищанию, недовольству и так далее и тому подобное. – Он склонился над столом и прошептал ей на ухо: – Если бы не компьютеры, возможно, Гитлер бы никогда не пришел к власти. Что ты на это скажешь?

Хелена посмотрела на него, совершенно застигнутая врасплох мужским ароматом, исходившим от него.

– Что? – спросила она.

Он снова сел, пожал плечами. Его голубые глаза таинственно сияли.

– Довольно смелое утверждение, я это понимаю. И не из тех, которые следует записывать. Но в этом что-то есть, как мне кажется. Чарльз Бэббидж как основоположник.

– У безработицы в Республике были и другие причины, – сказала Хелена. – Она была следствием Великой депрессии.

– Конечно, компьютеры на биржах были совершенно невинны.

Хелена была озадачена. Над этим она еще никогда не задумывалась. И она недостаточно подробно знала недавнюю историю, чтобы приводить доводы.

В этот момент товарищи Артура вернулись с танцплощадки, смеясь и подняв суматоху за столом, и рассказали о мужчине, который был настолько пьян, что не мог поднять свою денежную карту, упавшую на землю. Затем они напомнили, что им пора отправиться на какую-то встречу, о которой они договаривались, на что Артур ответил: «Ах да», опустошил свою кружку пива и встал.

Все кончено. Хелена осела, снова стала невидимой, той незначительной второстепенной фигурой, какой она чувствовала себя с незапамятных времен.

Но вдруг – студенты уже выходили из палатки – Артур еще раз обернулся, вернулся к ней и сказал, опираясь на столешницу перед ней:

– Я ведь даже не спросил – хотелось бы знать, с кем я имел удовольствие вести столь увлекательную беседу?

– Хелена, – ответила она совершенно растерянно. – Хелена Боденкамп.

– Боденкамп? Ты родственница знаменитого хирурга?

– Он мой отец.

– Ах, – он улыбнулся, выпрямился, изобразил своего рода жеманный реверанс и сказал: – Фрай. Артур Фрай. Было очень приятно.

«Мне тоже», – хотела сказать Хелена, но он уже отвернулся и поспешил за своими сокурсниками.

Она не сводила глаз с места, где он исчез, не в силах пошевелиться. Как будто случится что-то плохое, если она отведет взгляд. Как будто все окажется сном. Или исчезнет воспоминание об этом.

Наконец вернулись Мари и Отто, и она больше не могла смотреть в одно и то же место. Отто коротко поздоровался с ней, затем сразу пошел дальше, пожать руку другим знакомым. Мари села напротив, посмотрела на нее и спросила:

– Что с тобой?

– Я не понимаю, как устроена жизнь, – призналась Хелена. – Сейчас я так долго и так яростно спорила с этим студентом… при этом я больше никогда его не увижу. Тогда какой смысл был в этой нашей встрече?

Мари нахмурилась, слегка наклонилась вперед и пристально посмотрела на Хелену.

– Может быть, ты просто влюбилась?

– Ах, ерунда! – резко возразила Хелена, но в глубине души она точно знала, что Мари была права.

Так вот как это было.

Ужасно.

17

Их проникновение в американское хранилище данных фактически осталось незамеченным, и они скопировали такое количество материалов, что их оценка стала настоящей проблемой. Им потребовались бы сотни людей с хорошим знанием английского языка, чтобы получить хотя бы первоначальные сведения и худо-бедно отделить зерна от плевел – но, к сожалению, в их распоряжении, наоборот, оставалось все меньше и меньше людей, потому как по мере обострения политического кризиса с Польшей личный состав ведомства продолжал сокращаться из-за призывов в вермахт.

Леттке был встревожен, наблюдая за тем, как постепенно пустеют коридоры управления, исчезают таблички на дверях, а столовая становится все более пустой во время обеденного перерыва. Он представлял себе это совершенно иначе. Фактически работа в НСА не считалась автоматически важной для войны по той простой причине, что она была классифицирована как работа в гражданском ведомстве, а не в военном.

Поэтому ему нужно доказать, что здесь он полезнее для рейха и фюрера, чем на фронте.

И это будет нелегко.

В последующие недели он неутомимо читал тысячи электронных писем и других документов, составлял списки, составлял докладные записки и как можно больше протокольных записей, приходил утром пораньше и дольше оставался по вечерам и даже пренебрег своей страстью. Ну, как минимум большей частью. Только однажды, не выдержав, он вытащил из своей секретной папки неиспользованную распечатку и отправился в Эрфурт, где проживала указанная в ней женщина. Но на следующее утро он снова сидел за письменным столом!

Но, несмотря на все эти усилия, на его столе однажды появилась повестка. Явиться лично к большому начальнику.

К тому же безотлагательно. У него еще было время зайти перед этим в туалет, куда ему срочно понадобилось, еще раз пригладить перед зеркалом волосы и проверить, как сидит галстук, – тогда можно идти. Он не произнес ни слова, когда секретарша махнула ему проходить, и его рука дрожала, когда он нажал на ручку массивной двери кабинета. Он был готов сразу услышать такие слова, как: «К сожалению, мы вынуждены…», но не был уверен, что сможет спокойно на них отреагировать. Хотелось бы надеяться.

Но, открыв дверь, он увидел, что был не единственным, кого вызвал к себе А. За круглым столом переговоров уже сидели трое мужчин, которых он знал в лицо, и они смотрели на него с такими же напряженными выражениями лиц, как, наверное, и он на них.

Они представились.

– Добришовский.

– Мёллер.

– Кирст.

– Леттке, – сказал он, пожимая холодные влажные руки других. – Ойген Леттке.

И нет, никто из них не знал, о чем пойдет речь.

Как только Леттке сел на последнее остававшееся свободным кресло, открылась другая дверь и появился начальник в своем инвалидном кресле, которым он управлял так же совершенно, как велосипедист своим велосипедом.

– Господа, – произнес он, окидывая каждого из них коротким, но напряженным взглядом своих сине-зеленых глаз. – От вас это не скрылось – наше управление обескровлено. Целые коридоры опустошаются, и это именно сейчас, когда наша работа важнее для рейха, чем когда-либо.

Все кивнули. Леттке тоже, исполненный осторожной надежды. Это прозвучало не как начало увольнения.

– В этой ситуации, – продолжал худощавый мужчина в инвалидном кресле, – настало время положить конец преувеличенному стремлению к секретности. Вы знаете меня только как «А.», так вот: мое настоящее имя Август Адамек. Я родился в 1889 году, во время Мировой войны служил в Первой компьютерной дивизии и принимал участие в создании радиосети для портативной телефонии, особенно той части, которую поляки после войны использовали для своей собственной телефонной сети. А что касается этой штуки, вокруг которой ходит так много диких слухов, – он постучал по инвалидному креслу, – то подлинная история крайне банальна: