Бернарда - Вероника Мелан

И, расслаиваясь, я чувствовала себя более цельной, чем когда-либо.

Человеческая суть, оставшаяся стоять маленькими ногами на маленькой земле, вопрошала: кто я? Зачем я? Чем я отличаюсь от других?

А в том бесконечном свете, где парила иная суть, оторвавшаяся от земли, было настоящее знание о том, «кто я». И что происхожу я из частиц света, образовавших жизнь, и что я – всего лишь одна из ее форм, на данный момент представленная телом Бернарды, находящаяся в конкретном мире, в конкретном временном отрезке. Слова иллюзорны и выражают лишь крупицы смысла, миллионную его часть, ими невозможно описать истины о том, что форму можно переродить, спираль времени разогнуть. Все можно изменить… Абсолютно все.

Тогда кто же я?

Я просто часть мира, на которую наложила отпечаток земная жизнь земной девушки, сознание которой от рождения приняло рамки, не существующие на самом деле.

Мы все их приняли, когда родились, когда поверили.

На самом же деле, я и есть Жизнь.

Знание дается лишь тому, кто слышит, а слышит лишь тот, кто способен обрести покой в тишине. Тишина покорится тому, кто усмирит ум, а ум усмирит лишь тот, кто осознает поверхностность желаний…

Все это давало полноценный ответ на главный вопрос: почему я не использовала дар Творца во имя корыстных целей, во имя обретения власти или во имя обогащения. Зачем хватать руками крохи, когда к твоим ногам положено Все?

Дремала, сидя на софе перед камином в зимний полдень, я. Кемарил, пригревшись на теплых коленях и положив голову на лапы, кот. Философские размышления текли летним ручьем, журчали свежо и неспешно. И насколько высоким был полет мысли о прекрасном, настолько же низким и приземленным был звук, его прервавший.

Кто-то пукнул.

Даже не так: кто-то откровенно, будто с издевкой, протяжно и длинно перднул, даже бзданул, я бы сказала. А через секунду еще раз.

Все высокие материи, естественно, тут же были забыты.

Я резко открыла глаза и попыталась определить виновника. Миша спал, как ни в чем не бывало, глаза его были закрыты. Наклонилась к коту, понюхала – пахло шерстью и съеденной им на завтрак рыбой.

То ли из-под дивана, то ли из-под стола снова донесся звук – и не просто звук, а на этот раз целый оркестр, какофония из различных по длине, диапазону и тембру газовых выхлопов. Вокруг тут же запахло, как в армейском туалете. Даже кот открыл глупые со сна глаза и чихнул. Я невежливо спихнула его с коленей и, морщась от вони, встала на четвереньки, чтобы заглянуть под диван:

– Клэр! Что у нас такое творится в доме?

Под диваном обнаружился целый ворох пушистиков, рассматривающий меня, все как один, невинными золотистыми глазами. Хихикнув от того, что «база» обнаружена, они поднатужились и снова одновременно пукнули, кто на что горазд. На все лады!

Я едва не стукнулась затылком об стол, когда попыталась откатиться назад, зажав нос ладонью.

– Фу-у-у!

В комнату с полотенцем на плече вошла Клэр.

– Ой, ну и вонища! – она тоже прикрыла нос рукой. – Дина, это у них новая фишка, я еще не успела тебе сказать. Они сегодня посмотрели какую-то идиотскую комедию и теперь учатся пукать. Я их три раза за утро с кухни выгнала – теперь они у тебя тренируются.

Она, сотрясаясь от хохота, начала обмахиваться полотенцем.

– Что?! – я грозно воззрилась на спрятавшийся под диваном отряд новоявленных пердунов. – Нашли забаву!

Один из пушистиков выкатился чуть вперед и с хитрым видом анонсировал:

– Мата. Цикл.

После чего издал длинный (надо отдать ему должное, действительно похожий на звук двигателя от мотоцикла), протяжный и высокий, но пахнущий отнюдь не бензином, а тухлой капустой «пер».

– Да я вас сейчас!..

Желая добраться до Смешариков, я атаковала диван с такой скоростью, что Михайло пулей рванул с него, распушив белый хвост до состояния метелки. Одновременно с этим прозвенел дверной звонок.

– Я открою! – донесся до меня голос Клэр.

– Ну-ка, идите сюда! Я вас научу уму-разуму… – пытаясь дотянуться до хохочущих Пушистиков, я шарила рукой под диваном, одновременно приговаривая: – Вот только поймаю… Мы, значит, старались, радели за вас, оживляли, а вы… загазовали мне весь дом… Совести нет!

Одного мне даже почти удалось схватить, но стоило пальцам сомкнуться вокруг теплой шерстяной плоти, как она тут же обернулась липкой лужицей сладкого ягодного (судя по запаху) йогурта. И это под диваном!

– Да что б тебе…

С ревом бросившись на ни в чем не повинный предмет фурнитуры, я стала решительно отодвигать его в сторону, но лохматая гурьба мгновенно просекла маневр – и, весело хохоча, она выкатилась из-под него по направлению к двери, скрывшись на лестнице.

Я с грозным видом бросилась следом.

Дэйн Эльконто, впервые посетивший этот дом, наблюдал престранную картину: дверь открыла женщина средних лет, в фартуке, с полотенцем на плече, красным лицом и слезящимися глазами. Слезящимися, судя по всему, от смеха.

– Я к Бернарде.

– Входите, она сейчас спустится.

Повариха (Дэйн опознал ее по одежде, запачканной мукой), окинув его взглядом, отвернулась в сторону и притворно закашлялась, будто пытаясь скрыть рвущийся наружу смех. В прихожей чем-то странно пахло.

Что, он плохо одет? Выглядит как клоун? Ширинка расстегнута?

Не успел Дэйн понять причину ее смеха, как на верхней площадке показалась сама хозяйка дома: глаза яростно сверкают, щеки пылают, волосы растрепаны.

– Где эти чертовы меховые яйца?! Где они?! Вот только доберусь, мало не покажется! Все волосешки повыдергаю…

Эльконто, не успев сориентироваться в ситуации, на всякий случай прикрыл пах руками.

– Эй, ты всех гостей так встречаешь? Чем тебе мои меховые яйца не угодили?

Кухарка, стоявшая справа от него, начала подозрительно хрюкать, уткнувшись лицом в полотенце, а Бернарда, увидев опасливо ссутулившегося в дверях Дэйна, держащегося за пах, словно футболист перед пенальти, сначала распахнула от удивления рот, а через секунду тоже разразилась смехом.

– Дурдом какой-то! – обиженно глядя на них, отозвался гость. – Я бы на месте нападавших здесь тоже инфаркт схватил! Даже «здрасте» не скажут, а уже яйца грозятся обрить…

– Здравствуй, Дэйн. Зашел на чай или по делу? Если на чай, то печенье есть…

Клэр незаметно ускользнула на кухню. Я в который раз про себя подумала, что при ее довольно высоком росте и худобе, быть неприметной – особое искусство, которым кухарка овладела в совершенстве. Вот бы ей еще овладеть искусством макияжа и стиля в одежде. Надо будет вместе поработать над этим.

Огромная лапища, в которой потонула бы голова младенца, уперлась в стену; зашуршал плащ.