Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду - Александр Ильич Антонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отче владыко, вот Игнатий прочит мне союз со шведами, дабы против всяких смутьянов и охотников до чужого добра двумя кулаками ударить. Ты како мыслишь? — спросил царь.
— Вкупе с Игнатием. Токмо всегда мы со свеями впритин сходились. А коль сулит Игнатий дружбу наладить, доверь.
— Бескорыстно ли пойдут с нами? — опять к Гермогену за советом ступил царь.
— Корысть одна видится: плату потребуют войску. — И Гермоген спросил дьяка Посольского приказа: — Не так ли аз мыслю?
— Так, отче владыко. А ежели поскупимся, то... Да что там, скупой — он дважды раскошеливается. Державу можем потерять, — выдохнул Игнатий. — Поляки теперь не скоро от нас отойдут. Ещё литовцы с ними, ещё крымский хан ухо держит востро.
— Верно сказано: скупой платит дважды. Да и пуста российская казна, — с горечью сказал царь Гермогену и попросил его: — Владыко, проведай у ясновидца, что он зрит за окоёмом.
Гермоген посмотрел на Сильвестра, слегка кивнул головой, дескать, помоги нам. Сильвестр посерьёзнел, стал за спину царя смотреть, за дворцовые и кремлёвские стены. И дымка грядущего развеялась перед взором ведуна. И увидел он там, что дано ему. Плечами передёрнул, потому как мороз по спине пошёл. Раскрылась перед ним Москва опустошённой, уничтоженной пожарами, покинутой жителями, кои уцелели. Виделось торжество врагов-ляхов и низложение царя Василия. И только за далью седмицы лет небо над Русью становилось безоблачным.
Да разве обо всём этом скажешь? Ежели только в отчаяние впасть и отдать себя в руки палача. Но и на ложь язык ведуна не способен. И сказал Сильвестр правду, но такую, которая питает силы тех, кто искренне любит свою Отчизну.
— Кровавой дорогой придёт матушка-Русь к своей волюшке от ворогов. Да придёт, ежели встанем не щадя живота. Придёт! Сие помни, царь-батюшка.
Государь не стал больше пытать ведуна. Главное им было сказано. А цена? Что ж, Россия во все времена дорого платила за свою свободу. Оттого и ценит её не в пример другим державам и народам. Сказал, однако:
— Аз ведаю, что сокрыл от государя. Да и на сказанном спасибо. Ценна в той правде сердцевина: не переведутся на Руси истинные православные сыновья. Потому и стоять она будет вечно. А мы, цари, что тлен. — И уже решительно повелел дьяку Татищеву: — Шли, Игнатий, послов к шведам, а то и сам иди в голове.
— Сам пойдёт, — утвердил Гермоген. — Дело сие не статочное. — И, решив, что царь досталь поговорил с Игнатием, своё выложил:
— Ты, государь-батюшка, сын мой, зрю аз, не вельми жаждаешь видеть Иова в первопрестольной. Да вскую!
— Отче владыко, печати на него никакой не клал и не положу. И позову ещё раз. Да будет час, и сам съезжу. Не хочу, чтобы чёрная печаль стояла меж нами.
— Благословляю, государь-батюшка на сей подвиг.
Василий слегка кивнул головой и руку к Гермогену протянул:
— Тебе скажу: ты мой духовный отец и советник от Всевышнего. Тебя же в день святого Мефодия обвенчаю на патриаршество. А Филарета принять не могу. Не очистился он за годы иночества от корысти.
— Многие лета тебе, государь, за честь, оказанную мне. Да аз не сладок в духовниках буду.
— В сладком проку не вижу. И кому как не нам с тобой оборонить Русь от самозванства и Жигмуда.
После этой встречи царь Василий споро двинул вперёд избрание патриарха. Двадцать первого июня в день Фёдора Стратилата он сказал в боярской Думе:
— Держава страдает без отца-патриарха. Православные христиане ропщут. Вины за то ни на кого не кладу. А мне угоден Гермоген, митрополит Казанский. Иншего духовного отца себе не ищу, не вижу и не желаю. И вам сие не дано Всевышним мне желать. Нет подобного, кто бы явился противу врагов наших крепким и непоборимым стоятелем. Потому зову вас не мешкая венчать Гермогена первосвятителем православной церкви. Таково моё слово.
И никто из сидящих в Думе не помнил подобного, когда бы бояре, архиереи и дьяки единым вздохом согласились с государем:
— Воля твоя, государь, для нас — закон.
Да лишь удивились про себя: «Ну хитрован! Ну тихоня! Как нас объехал!» Бороды взялись теребить, себя казнили, что не поспорили с царём Василием.
Он же в сей миг ликовал в душе, потому как одержал верх над боярами, над дьяками и архиереями, кои так долго сопротивлялись его воле, кои прочили в патриархи Филарета Романова. Да поняли, что тому не быть, и сдались. «Ишь, как я вас обошёл», — всё ещё радовался царь Василий. Да знак хороший увидел в том, что посвящение в патриархи Гермогена можно исполнить в большой церковный праздник — день Рождества Иоанна Предтечи. «Сей день рядом, и тянуть нет нужды. Да пока Филарет в Угличе, мы Гермогена без помех и возведём». Так и сказал думным вельможам царь:
— Близок день Рождества Иоанна Крестителя, вот и готовьте храм Успенский к обряду, а я помолюсь за ваше усердие.
Однако архиереи не согласились так поспешно исполнить избрание патриарха. И первым не согласился с царём митрополит Крутицкий Пафнутий, строгий блюститель канонов православия.
— Царь-батюшка Василий, в сём деле поспешность не к месту. Святая церковь должна жить по своим законам, а они говорят, что нужно собрать всех архиереев церкви. Они и поставят патриарха.
— Ишь, оказия, — вздохнул царь. — А когда они соберутся?
— Многие из них уже в первопрестольной, но иншие ещё в пути. Да к первому июля и будут...
— Ну коль так, исполняйте всё по чину, — согласился царь Василий, поднялся с тронного кресла и ушёл, дабы дать волю шумным вельможам поговорить без него всласть.
* * *
Успенский собор благостно звенел-гудел от то торжественной литургии. Горели сотни свечей, лампад, освещая лики чудотворных икон, жития святых, Царские врата, сверкающие золотом, лица сотен священнослужителей, вельмож, простолюдинов, благоговейно внимающих гласу архиереев и певчих, воздающих славу Господу Богу. В соборе негде ногу поставить, и вся площадь перед собором полна москвитян. Пришли они на торжество потому, что Гермоген им люб, они знают о его святости и подвигах, помнят, как спасал Василия Шуйского от
