Прощай, Южный Крест! - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Чили поливают соком лимона и черешню, снятую с ветки, и мясо, закоптившееся в огне до черной корки, и остывшую жареную картошку, — словом, поливают всё и вся. Таков национальный обычай.
После третьей стопки и сразу же последовавшей за ней четвертой Луис подобрел окончательно, размяк и сказал, что вижучи рыбу не ловят — не умеют просто, но едят ее охотно, употребляя в пищу в основном только сальмонов — лососей и реже — радиже, ровало; на рыбу можно будет выменять и картошку, и мясо, и молоко…
— Так что карты тебе в руки, — сказал Луис. — Желаю удачи.
Москалев в ответ поклонился вижучу — понял, что обстановка в поселке благожелательная, попусту тут не обидят, но и одаривать особо ничем не будут. Хотя сам Луис все же сделал для Геннадия добро, помог справиться и с сетью, и с лодкой, теперь вот помогает советами, — и не только потому, что его просил об этом лонго-майор (ведь насчет "мучачи" лонго-майор ему даже намеков не делал), — а в силу своего характера, по зову доброты, заложенной в нем и природой, и папой с мамой…
— Вот еще что. — Луис поднял правую руку с оттопыренным указательным пальцем, окривевшим от холодной воды и тяжелой работы — в земле он ковырялся ежедневно, как ежедневно употреблял и любимую "мучачу". — Каждый островитянин, в том числе и я, имеет тут свою землю. Это — частная собственность. А частная собственность неприкосновенна, границы участков нарушать запрещено. Если же кто-то нарушит — может прозвучать выстрел. Так что будь аккуратен, русо.
Луис вздохнул затяжно, с какой-то загадочностью, движения его сделались медлительными, даже неверными — "мучача", судя по всему, достала его, — добавил языком, начавшим заплетаться:
— Вижучи всегда были хорошими стрелками, стреляли не задумываясь, хотя это очень плохо, когда вижуч стреляет, не задумываясь. — Луис покрутил головой, словно бы воротник давил ему на шею. — Думать надо всегда.
Тут Луис был прав.
Когда он ушел, Москалев сел на плоский длинный камень, похожий на обрубок скамейки, вросший в землю в двух шагах от входа в вигвам, обхватил колени руками, вгляделся в сиреневую даль пространства.
В ней зябко покачивался, подрагивая от теплых струй, поднимавшихся от берега в прохладную даль, соседний остров, — точнее, язык, похожий на оконечность какого-то материка, покато уходящий в воду, с кочковатым неровным бугром, коряво поднимающимся в середине, замер, будто у него что-то сломалось внутри, либо того хуже — отключилось, превращаясь в изваяние, в копию скульптур, каких он немало повидал на острове Пасхи.
Честно говоря, у него вымерзло все внутри, как у многих каменных скульптур, чьи души остались в далеком прошлом.
Начинался новый этап жизни капитана дальнего плавания. Что он принесет Москалеву? Он закрыл глаза, затих, со стороны нельзя было понять, жив он или умер, уснул или просто потерял сознание. А Москалев был занят тем, что думал. О чем он думал? Геннадий и сам не знал, о чем. Наверное, о доме.
Вода тем временем отступила от берега, обнажила длинную мокрую полосу, которую украсили пучки водорослей, мелкие морские звезды, невесть как выковырнутые из темной глубины, оглаженные голыши, рыбешки, не сумевшие оторваться от приливной волны, — в общем, много чего океан выбросил на сушу.
С ближайшего каменного взлобка на берег спустилась коренастая, с длинными ловкими руками индианка. Под мышкой у нее гнездилась целая кипа аккуратно сложенных мешков, сшитых из прочной синтетической рогожки.
Устроив мешки на камнях, она присела на корточки, внимательно оглядела берег. Невесть откуда, словно бы по волшебству, в руке у нее появилась палка с рогулькой на конце.
В следующий миг она поднялась, прошла метров пять и, резко ткнув рогулькой в песок, выковырнула на поверхность большую ракушку, издала победный гортанный вскрик:
— Чоричо!
Очнувшийся Геннадий протер глаза — понял, что чоричо — сорт съедобной ракушки, которую добыла индианка. Такой же ракушкой его угощал час назад сосед Луис. В следующее мгновение раздался новый вскрик:
— Чольга!
Это что же выходит: все, что на "ч", — ракушки? Он пригляделся — неужели индианка умеет смотреть сквозь песок, видит то, что находится в плоти берега, в гальке и земле? Колдунья!
Колдунья, как ворона, оседлавшая сушу, приподнялась над берегом, засекла метрах в десяти от себя крохотный фонтанчик, пробивший песок, и тут же сделала стремительный бросок к нему, ткнула рогулькой в берег.
На поверхность неуклюже, будто булыжник, боком вывернулась большая, с красноватым обводом по плавному срезу кости раковина, индианка снова издала победный вскрик.
— Й-йохо!
Похоже, названия не всех ракушек начинаются на букву "ч", есть и другие буквы алфавита — и русского и испанского. Ракушка действительно была большая, съедобная начинка ее весила не менее полукилограмма.
Индианка сунула раковину в мешок, в очередной раз ковырнула рогулькой песок, и на поверхность берега легко, будто невесомая рыбешка, вылетела некрупная светлая ракушка. Индианка обрадованно кинулась к ней, подцепила с песка пальцами, перекинула из ладони в ладонь, будто раскаленный, с огня пирожок, выхватила из кармана юбки ножик и ловко, одним коротким точным движением вскрыла раковину.
— Лёко! — довольно вскрикнула она.
В следующее мгновение нож исчез из ее руки, его место занял лимон с надрезанной макушкой. Индианка полила соком мякоть в раковине, перемешала второй створкой, будто ложкой и ловко отправила в рот. Промычала довольно, расплываясь в улыбке от прилива чувств:
— М-м-м!
Позже Геннадий узнал, что мясо ракушки лёко считалось самым вкусным из всех ракушек.
Ну что ж, индианка занималась очень толковым и выгодным промыслом, раковины ни выращивать не надо было, ни ухаживать за ними, ни стеречь на плантациях, чтобы никто не уволок, ни кормить три раза в день, — все это делала природа. Сама, добровольно, без чьего-либо вмешательства.
Всего пятнадцать минут понадобилось индианке, чтобы набрать мешок раковин, — полный, под завязку, она накинула на горловину веревочную удавку, затянула ее и взялась за второй мешок. На второй мешок времени понадобилось чуть больше, но очень скоро и второй мешок был полон, а всего времени на то, чтобы все мешки были набиты вкусным товаром, понадобилось часа полтора, индианка работала, как ударница коммунистического труда. Съела ещё пару ракушек лёко. Каждый раз звучало довольное "М-м-м" и чмоканье, будто женщину одарили фисташковым мороженым, а сверху еще добавили сиропа.
"Пять здоровенных мешков, как же она их понесет. — Москалев даже напрягся, будто мешки взвалили ему на плечи. — В каждом не менее тридцати пяти килограммов… Идти надо в гору,
