История одной дуэли - Вячеслав Павлович Белоусов

За всё время работы в прокуратуре, бывая на зоне и встречаясь с осужденными, я не позволял себе обращаться с ними запанибратски. Но и никогда не обманывал. Не позволял себе «тыкать». Среди людей, поставленных законом в такие условия изоляции, иначе нельзя. Иначе потеряешь враз и уважение, если было, и доверие, если имел, и авторитет. А прокурор на зоне, это власть государства. А власть требует уважения. Но оно должно быть взаимным. И люди, которые под тобой, а значит, под законом, очень щепетильны. Они не прощают ничего прокурору. Но изначально верят ему. До первого обмана. Потом пощады не жди.

Пятно зашевелилось… Человек взялся руками за поручни и ступил на красную лестницу…

Когда его завели в кабинет оперчасти, я остался с ним наедине, подождал, пока он придет в себя, разденется. Попросил принести горячего чая. Молчал, наблюдал, как он жадно пьёт. На меня он не смотрел. Я открыл случайно оставленную хозяином кабинета лежащую на столе книжку: «Инструкция о порядке содержания лиц, заключённых под стражу и осужденных». Стал листать.

«…Татуировки антисоветского или циничного характера удаляются в установленном порядке медицинскими работниками. Все татуировки удаляются с согласия лица или органа, в производстве которого находится уголовное дело…»

«Интересно, – думалось мне, – в каком же порядке они удаляются. Установленном порядке? Надо Прогудину поручить, чтоб просветил меня по этому поводу».

«…Лицу, водворённому в карцер, запрещается брать с собой имеющиеся у него продукты питания и личные вещи за исключением полотенца, мыла, зубного порошка и зубной щётки…»

Я слышал, что и порошок некоторые зэки используют в качестве дурмана. Разводят его высокой концентрацией и внутрь. Говорят, ловят дурь или кайф.

«…Лицам, отбывающим наказание в карцере, выдаётся ежедневно по 450 граммов хлеба, горячая пища через день. В день лишения горячей пищи выдаются хлеб, соль и кипяток. Осуждённым несовершеннолетним хлеб и горячая пища выдаются ежедневно…»

«Альпинист» всё ещё приходил в себя. Пил третью чашку чая. Несколько раз заглянул Прогудин, беспокоясь тишиной. Я не спешил. Сам отходил от стресса. Листал книжицу.

«…Осуждённые к смертной казни, которым эта мера в порядке амнистии или помиловании заменена лишением свободы, лица, признанные судом особо опасными рецидивистами, переодеваются в одежду специального образца после вынесения приговора…

…мужчинам, заключённым под стражу, разрешается носить волос и иметь причёску фасонов короткой стрижки. По вступлению приговора в законную силу борода и волосы на голове осуждённых к лишению свободы мужчин стригутся наголо, если нет на то иного указания врача (фельдшера).

…лицам, арестованным и осуждённым за особо опасные государственные преступления, а также особо опасным рецидивистам, безопасные бритвы и лезвия не выдаются. Использовать опасные бритвы для бритья осуждённых и лиц, заключённых под стражу, запрещается…»

Действительно в тюрьмах и колониях при стрижке применяют только электрические или механические машинки. Но братва умудряется заполучить запрещённое, поэтому на зоне регулярно устраиваются «шмоны», когда осуждённых поднимают среди ночи и проводят повальные обыски. Как правило, делается это после поступления информации от агентуры, изымаются при этом многочисленные, как принято называть, колеще-режущие предметы, а попросту, всякого рода «заточки» и лезвия. Бывало, изымали самодельные пистолеты, револьверы, стреляющие авторучки, выскакивающие ножи, бритвы, финки.

«…Наручники применяются по распоряжению начальника тюрьмы, следственного изолятора, его заместителей, дежурного и начальника конвоя в случаях:

…оглашение приговора к смертной казни – расстрелу и во всех случаях конвоирования этих лиц. При применении наручников руки заключённого удерживаются за спиной…

…Смирительная рубашка применяется… заключённый находится в ней… под постоянным наблюдением врача… обязательно присутствие одного-двух контролёров… до успокоения, но не более двух часов… помещается на матрац лицом вверх.

…Если все средства, кроме оружия, были использованы и не дали положительных результатов, могут применяться специальные химические средства, специальные резиновые палки, служебные собаки и воздействие струи воды под давлением…

…Оружие применяется по заключённым, не выполнившим команду – “ложись”, только после предупредительного крика – “Ложись. Стрелять буду” и выстрела вверх…»

Читать мне надоело, да и инструкция заканчивалась.

– Ну и что? – приступил я. – Давайте ещё раз знакомиться. Представьтесь.

Зэк молчал. Испытующе изучал меня. Видно было (да и личное дело его я уже успел полистать) тёртый калач. Судимость не первая и статьи что надо! Других на строгом режиме не держат. Этот заповеди воровские блюдёт – не верь, не бойся, не проси. Будет слушать меня. А потом, если удастся мне его разговорить, зачешет только о своём.

– Фокусом с трубой вы себе административное наказание обеспечили. Кто помогал, спрашивать не буду. Меня интересует один вопрос – зачем?

Разговор начинался трудно. Так же он и длился. Не один час. И закончился ничем. Время было позднее, и я его отпустил. Собрал начальство колонии. Ну, докладывайте, что знаете. Они мне, как обычно: ничего особенного. Не хотел работать, а ночью залез на трубу. Когда они закончили, я остался с Прогудиным один. Что тот успел выяснить? Я верил, у него были свои способы получить информацию.

– Данила Павлович, у него жена умерла на воле несколько дней назад. Его из лагеря в лагерь чуть ли не по всей России гоняли за разные нарушения, неуживчивость в колониях. А жена от него не отставала. Всюду за ним моталась. Из области в область. С юга на север, с запада на восток. Понатерпелась. Вот и сюда доползла. Да, видать, из последних сил. Тяжело заболела. Не климат ей. Барханы наши, пески и жуткая жара. У неё сердце сдавало.

Я сидел и слушал, не перебивал. Обычная история. Наверное, одинокие люди были. Детей не было. Вот она и тянулась за ним. Бывают такие святые женщины…

– Он просил разрешение похоронить её. Вообще-то некоторые начальники отдельным зэкам разрешают под конвоем присутствовать на прощании с отцом, с матерью. Но тут, не знаю что случилось. Нашла коса на камень. Хотя начальник колонии прав: у Петровского масса нарушений…

Я оторвал голову от стола. Спать хотелось, жуть! Я последнюю неделю износился, мне бы спать… Две ночи подряд сам выезжал на серьёзные убийства, а днём – совещания, одно за другим. Можно было бы и не ехать, однако поздно жалеть. Прогудин повысил голос. Будто мне в уши заорал. Я открыл глаза:

– Вы чего раскричались, Владимир Никитович? Нас здесь, кажется, двое?

– Вот и я говорю, Данила Павлович, – снизил обороты Прогудин. – Нарушений, конечно, у заключённого хватает, но пашет, извиняюсь, работает он за двоих. Как зверь на работе. Двойную норму валит. Жене на лекарства передавал, она у него уже слегла последнее время. Денег-то почти никаких, неделями