Ох уж эта Люся - Татьяна Булатова

– Значит, ты обо всем знала?

– Да.

– И ты позволила? Это безответственно.

Полной безответственностью на самом деле стала Люсина нерасторопность: из-за домашних катаклизмов она сбилась со счета, потеряла две, а может, и три недели. За помощью Петрова обратилась к своей сокурснице и подруге Соне Левиной, к этому моменту – заведующей одной из женских консультаций Одессы.

– Ну, ты даешь! – пробасила Соня, и усы над ее верхней губой, во всяком случае, так показалось Люсе, шевельнулись. – Срок-то критический.

– И что мне делать? – растерянно уточнила Петрова.

– Может, родишь?

– Сонь, я уже бабушка. У меня внучка есть. Какое «родишь»!

– Чем ты думала, Петрова? – покачала головой Соня.

– Так вышло. В общем, не тяни: или да, или нет.

– Люсь, ты вообще понимаешь, что это криминал? А если с тобой что-нибудь случится?

– Я не буду предъявлять претензий.

– Ты-то не будешь, претензии будет предъявлять экспертная комиссия, а потом народный суд, – мрачно пошутила Левина.

– Я напишу расписку.

– На… мне нужна твоя расписка, дурища? На сколько ты прилетела?

– Десять дней за свой счет.

– А что дома сказала?

– Да говорить-то особо некому.

– В смысле?

– Ну девочкам же я об этом не скажу! А Жебету – тем более. К тому же мы развелись.

– Да? – изумилась Соня, а потом решительно добавила – Давно пора! Подожди, а ребенок, значит, не от Павла?

– Соня, ну какая теперь разница!

– А от кого?

– Не от него.

– Ладно, не хочешь рассказывать, не надо. А на работе ты что сказала?

– Что поехала к морю здоровье поправить.

– Ну, ты шутница: здоровье ты, конечно, себе поправишь. Причем на несколько месяцев вперед.

– Соня, можно покороче: да или нет?

Левина наконец-то стянула перчатки и, собрав усы в какой-то хилый кустик, хмыкнула:

– Люська, ну почему тебя, такую очкастую, любят, а меня, такую сисястую – нет.

– Сонь, – устало промолвила Петрова. – Ты стала грубой.

– Станешь тут грубой, – всхлипнула Левина. – Одна как перст.

– Ну что ты прибедняешься? У тебя миллион племянников.

– Племянников миллион, а своих так и не было… В общем, на всякий случай пиши расписку.

После десятидневного отпуска Петрова вернулась худой и бледной. Роза с Вадимом встречали ее в аэропорту.

– С приездом, Людмила Сергеевна, – поприветствовал нелегальную тещу не менее нелегальный зять.

– Спасибо.

– Мамочка, ты такая беленькая, худенькая, – заволновалась еще больше похорошевшая от неузаконенного счастья Роза.

Петрова смутилась и пробурчала что-то про акклиматизацию, про бронхит, про неудобства перелета…

– Поехали к нам. У нас Светка с Алисой, – соблазняла мать Роза.

– Не могу. Мне нездоровится. Лучше домой.

Роза надула губки. Люсин отказ шел вразрез с ее представлениями о счастье.

– Ну, домой, так домой, – не растерялся Вадим и распахнул перед Петровой дверцу.

В дороге жутко мутило, перед глазами загорались разноцветные сполохи, на лбу проступал холодный пот, ломило в висках. Поднявшись на свой этаж, Люся на автопилоте открыла дверь, перешагнула через валявшиеся в прихожей сандалии бывшего мужа и, не раздеваясь, рухнула на кровать. Лежала, скорчившись, до вечера, периодически проваливаясь в дрему, пока не зазвонил телефон. «Не буду брать», – решила Петрова и зажмурилась изо всех сил.

Не тут-то было. Аппарат звонил, не переставая. Сначала Люся считала звонки, потом сбилась и в результате поднялась. Пока добрела до прихожей, телефон звонить перестал. Стало обидно до слез. Петрова присела на скамеечку перевести дух, и вновь квартира наполнилась телефонным звоном.

– Слушаю, – прошептала Люся.

– Петрова! Это ты? – услышала она в трубке. – Как долетела?

– Все хорошо, Соня. Я дома.

– Как самочувствие? – напирала Левина.

– Соответственно моменту, – доложила Люся.

– Восстановительный период – месяц, – продолжала инструктировать одесская подруга.

– Я помню.

– Мало ли что ты помнишь! Возьми больничный.

– На каком основании?

– Придумай что-нибудь, – затрещало в трубке, и связь прервалась.

«Обязательно», – мысленно ответила Петрова и в задумчивости набрала номер. Женский голос на том конце манерно произнес: «Аль-ле». Люся бухнула трубку на рычаг. «Вот тебе и аль-ле!»

Это дурацкое «аль-ле» крутилось в голове всю ночь. Утро наступило хмурое, бессолнечное, отвратительное по всем характеристикам. Обнаружив, что Жебет дома не ночевал, Петрова несколько приободрилась. Приняла душ и засобиралась на работу.

Коллеги с интересом рассматривали Люсю, не забывая отметить отсутствие загара, изможденное лицо и нездоровую худобу. Петрова терпеливо повторяла про акклиматизацию, бронхит и утомительный перелет. К обеду в кабинете зазвонил телефон. Люся безрадостно взяла трубку. Трещала мембрана, гася чей-то глубокий голос.

– Конечно, буду, – пролепетала она. – Как обычно.

Кирилл Александрович Сухояров – начмед детской поликлиники – сидел на скамейке городского парка и недовольно пыхтел. Лишний вес, апоплексический цвет лица, обильный от жары пот – все выдавало в нем человека, измученного нервной работой. Ждать Кирилл Александрович, по должности, не любил, но другого выбора у него не было, потому что поджидал он не припозднившихся подчиненных, а неожиданно испарившуюся на целых десять дней Петрову.

Без нее начмед тосковал, раздражался и срывался на домашних почем зря.

– Что с тобой, Кирюша? – участливо интересовалась жена.

– Устал. Пора в отпуск, – рапортовал супруг, не глядя в глаза.

Появившаяся в конце аллеи Люся шла необычно медленно, словно раздумывая, не повернуть ли назад. «Что-то случилось», – екнуло в груди у Кирилла Александровича, и он поднялся.

Не сумев совладать с нахлынувшими чувствами, быстро пошел навстречу Петровой.

– Здравствуй, – проворковала Люся, складывая ладонь над глазами козырьком.

– Где ты была?

– Я уезжала.

– Куда?

– В Одессу.

– Ничего не сказала. Я тебя потерял. Узнал случайно. Что у тебя случилось?

– Ничего. Хотела побыть одной.

– Врешь… Ты же не любишь одиночества.

– Не люблю. Но вот захотелось. Надо было подумать.

– Подумала?

– Давай сядем, – предложила одуревшая от полуденной жары Петрова.

Кирилл Александрович грузно сел и потянул Люсю за руку. Та аккуратно ее убрала.

– Что случилось?

– Нет, объясни сначала, что у тебя случилось?

– У меня?

С точки зрения Кирилла Александровича, ничего особенного не произошло. Просто период частых встреч сменился периодом временного затишья.

– Вре-мен-но-го! – втолковывал Сухояров в бестолковую Люсину голову.

Необходимость перерыва в романе начмед начал ощущать особенно остро в момент, когда под ним закачались оба кресла – начальника и супруга. Ни с тем, ни с другим, как выяснилось, Сухояров расставаться не торопился.

Вопрос был поставлен ребром, и Кириллу Александровичу пришлось выбирать. Вернее, он думал, что выбирает. На самом деле к решению он был подведен прямо под белы рученьки сразу двумя аж инстанциями – облздравотделом и неугомонной супругой.

Пристального внимания первой инстанции бессменный начмед детской больницы удостоился благодаря многочисленным жалобам на аморалку вверенного ему женского коллектива.

Моральный облик начмеда Сухоярова, возможно, ангельский и не напоминал, но и сатанинского в нем было немного. Разве только на утренних ежедневных пятиминутках гремел Кирилл Александрович своим раскатистым басом да сдвигал кустистые мефистофелевские брови к переносице, когда отчитывал нерадивую регистраторшу.

Тем не менее от въедливых взглядов педиатринь пенсионного возраста не могли укрыться изменения во внешности Сухоярова, которые говорили, нет, вопили, о неожиданно настигшем его счастье. Стал Кирилл Александрович светел лицом, в уставших глазах засверкали лукавые искорки, распрямились согнутые возрастом плечи. И все бы ничего, если бы безответно влюбленная в него много лет суетливая секретарша вдруг не соотнесла в своем канцелярском сознании частоту обращений крутого начмеда к «ничего не представляющей собой» Людмиле Сергеевне Жебет.

– Кто такая? – шипела преданная Сухоярову помощница, забегая в бухгалтерию к «девочкам» на чай.

– Кто такая?! – вторила взбудораженной бухгалтерии регистратура.

– А вы знаете? – таинственно и вроде бы между делом сообщала участковому педиатру не первая по счету медсестра.

– Да вы что?! – искренне удивлялась врач и укоризненно качала седой в букольках головкой. – Тако-о-ой достойный мужчина. Тако-о-ой уважаемый человек!

Слухи распространялись с молниеносной скоростью. И вскоре детская больница стала напоминать развороченный улей.

– Меня бойкотируют, – жаловалась Кириллу Александровичу Люся.