Портрет дамы с жемчугами - Кан Кикути

Стоило Синъитиро так подумать, как в нем заговорила присущая почти всем мужчинам самоуверенность.

«Быть может, в письме она хотела излить душу и он заблуждался, обвинив ее в низости. Разве не могла она разочароваться в своих поклонниках, играющих с ней в любовь и летящих к ней, словно бабочки на огонь? Быть может, она и в самом деле жаждет любви настоящего, сильного мужчины, готового отдать ей всю свою душу и всю свою жизнь? Ее наверняка тяготит общество всех этих великосветских волокит, лишенных и капли искренности, похожих на марионеток. Почему же она не могла предпочесть им пусть не очень опытного, но серьезного человека, такого, как он?» Враждебность к госпоже Рурико наполовину рассеялась у Синъитиро.

Как раз в это время в комнату бесшумно вошла госпожа Рурико и радостно вскрикнула – Синъитиро показалось, что зазвенел колокольчик. Госпожа Рурико, видимо, только что приняла ванну, и прозрачная кожа ее лица казалась сотканной из белого шелка. Сквозь шелковый с узорами халат угадывались линии ее безупречно стройной фигуры.

Синъитиро встретился с ней глазами и снова почувствовал себя в ее власти.

– А! Очень рада, что вы приехали! Вы ушли такой рассерженный, что я не надеялась больше увидеть вас в своем доме.

Синъитиро хотел встать при ее появлении, но Рурико остановила его, села напротив и стала говорить:

– Простите, что мы невольно причинили вам огорчение. Я так ждала, когда разойдутся гости, чтобы поговорить с вами. Вы прочли мое письмо?

– Да, прочел, – стараясь сохранять самообладание, твердо проговорил Синъитиро.

– Что же вы мне ответите? – как бы испытывая его, спросила госпожа Рурико со своей обычной очаровательной улыбкой.

– Я не знаю ваших истинных чувств и потому затрудняюсь что-либо ответить.

– По-моему, я все достаточно ясно изложила в письме: и свои чувства, и свое отношение к вам.

Все это Рурико говорила очень серьезно.

В этот момент Синъитиро вспомнил Сидзуко, вспомнил трагическую гибель Аоки Дзюна и, собрав все свои силы, сказал:

– Госпожа, я женат и поэтому не вправе затевать с вами опасную игру в любовь.

Лицо госпожи Рурико приняло напряженное выражение.

– Вы думаете обо мне так же, как и все остальные, считаете, что я хочу разрушить вашу семью. Но поймите же наконец! Мне надоели все эти люди с их ложью, с их игрой в любовь. Мне не нужен любовник, мне нужен искренний друг, настоящий, сильный мужчина. Встретив вас, я думала, что нашла такого. Но вы истолковали мои намерения совсем по-другому. О, какой это позор для меня! – В гневе госпожа Рурико стала еще прекраснее.

Видя ее возмущение, Синъитиро было заколебался, но тут же решил: «Не только ради себя, ради Аоки Дзюна, чтя его память, я должен бороться с этой коварной женщиной до конца». И, стараясь не смотреть на нее, Синъитиро сказал:

– Весьма польщен, что вы оказали мне честь, выбрав среди ваших многочисленных поклонников именно меня, – резким тоном произнес Синъитиро. – Но, признаюсь, мне страшно. Я человек заурядный и довольствуюсь своим маленьким семейным счастьем. Оставьте же меня в покое, прошу вас!

– Что это значит? Вы боитесь меня? Но я ведь не бомба и не взорвусь, если даже прикоснуться ко мне.

Шутка не удалась, потому что госпожа Рурико была раздосадована: Синъитиро даже не скрывал своей неприязни к ней.

– Нет, госпожа! Я не хочу обижать вас, но я знал одного человека, такого же серьезного и неопытного, как я, который дорогой ценой заплатил за ваше внимание. Мне не хотелось бы очутиться на его месте. – И Синъитиро как-то натянуто рассмеялся. Он произнес эти слова с большим трудом и даже изменился в лице.

Госпожа Рурико тоже слегка изменилась в лице, но не растерялась. Какое-то время она пристально смотрела на Синъитиро, потом насмешливо улыбнулась и, нажав кнопку звонка, сказала:

– Я ошиблась. Вы совсем не тот, за кого я вас принимала. Жаль, с самого начала я не поняла этого, не поняла, что означали ваша робость и нерешительность. Терпеть не могу мужчин, которые не осмелятся поцеловать женщину, если даже она подставит им губы. – Рурико расхохоталась. – Я же, как вы могли убедиться, женщина легкомысленная и потому люблю смелых мужчин.

Ответный удар, полученный Синъитиро, был сокрушительным, и у Синъитиро от оскорбления потемнело в глазах. Его буквально трясло от обиды и унижения. Он стал что-то говорить, заикаясь, но в это время появилась служанка, и госпожа Рурико холодно произнесла:

– Гость собирается уходить. Пусть подадут машину.

В Европе, когда гостю хотят бросить вызов, ему указывают на дверь. Это считается позором и оскорблением. Именно так поступила со своим гостем госпожа Рурико, только сделала это в несколько иной форме. Госпожа Рурико великолепно отражала удары, тем более когда ей не отвечали взаимностью.

Что же до Синъитиро, то он чувствовал себя так, словно получил пощечину. Будь на месте госпожи Рурико мужчина, Синъитиро непременно набросился бы на него с кулаками. В то же время Синъитиро испытывал какую-то странную грусть. В отличие от госпожи Рурико, которая слегка побледнела и сидела, холодная и неподвижная, словно изваяние, Синъитиро весь покраснел и слова не мог вымолвить от волнения, так сильно он был оскорблен. Госпожа Рурико тоже хранила молчание. В дверях показалась служанка.

– Простите… Машина подана!

Сказав «хорошо», госпожа Рурико слегка кивнула головой и отослала служанку, затем спокойно повернулась к Синъитиро:

– Простите, пожалуйста, за беспокойство! Полагаю, что дальнейшее наше знакомство бессмысленно, потому что нам никогда не понять друг друга. От души желаю вам долгой счастливой жизни в вашей милой семье!

Госпожа Рурико медленно поднялась и указала Синъитиро на дверь.

Сердце Синъитиро едва не разорвалось от обиды. Но уйти просто так значило признаться в своем поражении. А он должен бороться с ней до конца и одержать победу.

– Благодарю за внимание, госпожа, – едва сдерживая бешенство, сказал Синъитиро, – но у меня к вам неотложное дело, и уйти, не решив его, я не могу.

– Ах, у вас ко мне дело! Что же, излагайте его поскорее!

Спокойствие госпожи Рурико возмутило Синъитиро, но он не подал виду, хотя сильно побледнел.

– Госпожа! Я уйду, когда сам сочту нужным. И приехал я к вам не только из-за письма. Быть может, я человек легкомысленный, но не настолько, чтобы, решив уйти от вас раз и навсегда, снова вернуться по первому вашему зову.

– Ах, значит, я и в этом ошиблась, вы приехали не потому, что я вас позвала! – холодно, с едкой иронией рассмеялась госпожа Рурико, чем привела Синъитиро в еще большее раздражение.

– Я пришел, – сказал он, – поговорить с вами и, пока вы не выслушаете меня, никуда не уйду. Ваше дело мы решили, теперь давайте решим мое, иначе это было бы несправедливо.

– Что ж, пожалуй, вы правы. Я готова вас выслушать.

Каждое ее слово кололо, как шип, причиняя Синъитиро невыносимую боль.

– Мое дело заключается в следующем, – начал Синъитиро. – Я бы хотел получить обратно платиновые часики, те, что я отдал вам в первую нашу встречу. Они принадлежали покойному Аоки Дзюну.

Синъитиро с трудом сдерживал охватившую его дрожь. Слова застревали в горле. Госпожа Рурико приняла еще более холодный вид, и лицо ее напоминало сейчас маску из слоновой кости. С ее упрямо и вызывающе сжатых губ могло сорваться одно только слово: «глупец».

– Вы что, не верите мне? Отдать часы, а потом требовать их обратно не к лицу настоящему мужчине!

Тон ее становился все более обидным и колким.

– Я поступил опрометчиво, отдав их вам, – ответил Синъитиро, – потому что не знал, кто их владелец и в какой форме их следовало вернуть. Теперь я все это знаю и, чтя память Аоки Дзюна, считаю своим долгом исполнить его последнюю волю, вернуть часы по назначению, и именно в той форме, в какой он хотел. Так что прошу вас, очень прошу, верните их мне!

Госпожа Рурико изменилась в лице, но против ожидания Синъитиро не заметил на нем и тени растерянности.

– Сколько хлопот с какими-то часиками! – воскликнула Рурико. – Знай я это наперед, ни за что не взяла бы их у вас.

Госпожа Рурико говорила таким тоном, словно речь шла о коробке спичек, потом нажала кнопку звонка. Несколько секунд они молча сидели, пока не появилась служанка.

– Послушайте, – обратилась к ней Рурико, – в переносной кассе, той, что стоит, кажется, на камине, должны лежать сломанные часики. Принесите их, пожалуйста. А если не найдете в кассе, поищите, возможно, они куда-нибудь завалились.

Часы, причинившие Синъитиро столько хлопот и мучений, она забросила, будто сломанную куклу. Часы, в которых была скрыта вся ненависть погибшего Аоки Дзюна, были ею забыты тотчас же и валялись где-то на камине. А он, Синъитиро, так волновался из-за них, что ему даже стало неловко.

«Госпожа Рурико – великолепная актриса, каждое ее слово, каждый жест рассчитаны на внешний эффект. Тон у нее презрительный, но если она не до конца потеряла совесть, то должна сильно встревожиться», – говорил себе Синъитиро.