Мой (ЛП) - Кэти Эванс

Слышу, как Мел заканчивает с флористом, и решаю пропустить душ, только потому, что не хочу все это время стоять, так что просто нахожу чистую одежду и осторожно переодеваюсь.

В течение дня должна появиться Нора, чтобы Мелани смогла пойти на работу, но после того, как Мел приносит на завтрак фрукты и творог, я слышу как она говорит:

— Бруки! Твои родители здесь!

Мелани направляется к двери, чтобы впустить их, так что я выбираюсь из кровати, очень внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Я не чувствую никаких спазмов, поэтому направляюсь в гостиную и сразу занимаю диван. А вот и они, с широко раскрытыми глазами, шокированные, стоят и смотрят на меня.

— Брук.

То, как моя мама произносит мое имя, вселяет в меня ужас.

И в тот момент, когда я вижу обоих своих родителей в сочетании с тем, как они выговаривают мое имя, я понимаю, что они знают. Меня огорчает отсутствие на их лицах прежнего света и жизнерадостности, и осознаю, что они кажутся постаревшими на целое десятилетие. Как новости о прекрасном ребенке могут сделать их такими?

— Мы могли ожидать это от Норы, но от тебя? — говорит моя мама и, о боже, они знают. Откуда?

Она садится напротив, через журнальный столик от меня, а папа садится рядом с ней, скрестив руки на груди и глядя на меня. Этот взгляд он обычно использует, чтобы запугать своих учеников на физкультуре.

Они молчат около трех минут. Которые кажутся, при данных обстоятельствах, длинными, как вся жизнь. И мне так неловко, что я даже не знаю, как высидеть.

Я люблю своих родителей. Мне не нравится причинять им боль. Мне бы хотелось сообщить им хорошие новости лицом к лицу: что я влюблена и что у меня будет ребенок от Ремингтона. Последнее, чего мне хочется, чтобы они чувствовали, что я подвела их, рассматривать это, как трагедию, в качестве которой, они, кажется, это воспринимают.

— Привет, мама и папа, — первое, что говорю я.

Я сдвигаюсь до тех пор, пока не опираюсь локтем на подлокотник дивана, кладу голову на руку и подгибаю ноги под себя. Но даже тогда, когда мне наконец становится удобно, напряжение в воздухе можно рубить топором.

— Мистер и миссис Дюма, здравствуйте, — говорит Мелани. — Я оставлю воссоединение вашей семьи и пойду отмечусь на работе, — она смотрит на меня и крестит, чтобы отогнать вампиров, потом говорит мне: — Я вернусь в семь. Нора написала, что она уже в пути.

Я киваю, затем комнату поглощает неловкая тишина.

— Брук! Мы даже не знаем, что сказать.

На мгновение я тоже не знаю, что сказать, кроме:

— Я очень хочу этого ребенка.

Они оба окидывают меня таким разочарованным взглядом, который родители практикуют со своими детьми миллиарды лет.

Но я не позволю им меня стыдить.

Мне было стыдно, когда у меня разорвалась ПКС (передняя крестообразная связка). Мой папа сказал, что спринтеры не показывают слез, но я заплакала. После этого я потеряла их расположение, а сейчас чувствую, что теряю его еще больше.

— Мне жаль, что не сказала вам. Я хотела сообщить вам лично, но кажется, кто-то меня опередил.

— Нора, — говорит мама. — И мы беспокоимся о тебе, все трое. Она говорит, что узнала это от кого-то другого? Как ты могла скрыть что-то вроде этого от нас? Позволь сказать тебе, что несмотря на то, что ты в некоторой степени повзрослела, ты всегда была слишком отстраненной от парней. Парни... они только используют и бросают... особенно, если возникают какие-то затруднения. Нора говорит, что этот парень известен нарушениями и связан с проблемами всех видов?

Я потрясена тем, как Нора представила им Реми.

Если бы я сейчас не сидела, клянусь, я бы упала на задницу.

Свою преданную, тупую, глупую задницу.

Что ж, похоже, Нора дома ведет себя, как идеальная принцесса, такая правильная после того, как мой парень спас ее от худших отношений в мире, ставя под угрозу свою жизнь, пока спасал ее задницу.

Ее предательство проносится сквозь меня с такой силой, что на миг я теряю дар речи. Черт, если кто-то и должен знать, каким человеком является Ремингтон, то это Нора!

— Отец моего ребенка не парень. Он мужчина, — обнимаю свой живот, когда становится больно от их обвиняющих взглядов. — И мы, этот ребенок и я, не являемся затруднениями.

Мой отец не сказал ни единого слова. Он просто сидит и смотрит на меня, как будто я гремлин, который намок, превратился в урода и должен быть изолирован.

Такое чувство, что между нами находится целый континент. Будто я собираюсь на север, а они уверены, что для меня лучшим путем является юг, и я никогда не буду счастлива, потому что пошла в противоположную сторону.

— Но Брук, это так безрассудно и так на тебя не похоже. Посмотри на себя! — говорит моя мама в полной агонии и отчаянии.

— Что? — спрашиваю в замешательстве. — Что со мной не так?

Затем до меня доходит, что наверное, выгляжу я дерьмово. Я не спала. Беспокоилась до смерти, что потеряю ребенка. Я не хочу находиться здесь. Я не принимала душ и мое лицо опухло от слез.

— Ты выглядишь... будто снова в депрессии, Брук. Тебе стоит перестать надевать спортивную одежду, теперь, когда ты больше не спринтер, носи платья… расчесывай волосы...

— Пожалуйста. Пожалуйста, не приходите сюда и не обижайте меня. Вы говорите то, что не имеете в виду, потому что вы сбиты с толку. Пожалуйста, будьте счастливы за меня. Если я выгляжу грустной, то это потому, что я чрезвычайно близка к потере этого ребенка, а я хочу его, я так сильно его хочу, что вы даже представить себе не можете.

Они смотрят на меня, как будто я слетела с катушек, потому что я никогда в жизни не открывалась так, как сейчас. И я чувствую себя такой непонятой, нелюбимой и настолько жаждущей утешений, потому что мне больно внутри. Мои гормоны не в порядке, и я зла, потому что нахожусь здесь, не там, где хочу. Я здесь, неверно понимаемая, осужденная, вместо того, чтобы быть с ним, любимой и признанной.

Я даже не знаю, как им сказать, что они ко мне несправедливы, но дрожу, когда встаю на ноги и иду за его айподом, затем подключаю его к динамиком в гостиной. Затем просто нажимаю "ВОСПРОИЗВЕСТИ" и увеличиваю громкость, позволяя песни говорить за меня. Начинается “According to You” ("По твоим словам") в исполнении Orianthi, песня немного сердитая и мятежная, описывающая некоторое смятение, и я чувствую, как они видят меня далекой от совершенства, но он видит меня по-другому, красивой и сильной.

— Вот, как мы решаем проблему, как подросток, громкой музыкой? — кричит мама.

— Сейчас же убавь громкость! — кричит мой отец.

Я делаю звук тише, и на какой-то момент, просто фокусируюсь на серебристом айподе, который у нас с Реми мог быть дневником или микрофоном, или чем-то другим, выражающим все, что угодно.