Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Любенко Иван Иванович

– Ну, конечно! Дорогой вы наш Клим Пантелеевич, как всегда, не могли заснуть и этак часика в четыре утра надумали прогуляться по ночному Ставрополю и совершенно случайно забрели на Ольгинскую, а там у финансиста Доршта свет в окнах загорелся, и вы решили на огонек к нему заглянуть. Ну что, я прав? – ехидничал Каширин.

– Нет, Антон Филаретович, и на этот раз не угадали. Полчаса назад мне протелефонировал сам господин Доршт и попросил приехать.

– Ах вот оно что! А я, простофиля, понять не мог, куда это он так жалобно просится? Сидит, скулит… ну, думаю, ладно, приспичило человеку… Ах ты, гусь лапчатый! Нам сказал, что по нужде надо выйти, а сам к телефонному аппарату шасть и давай рычажок крутить. Что ж ты так, а? – неприятным, как скрип половицы, голосом язвил полицейский.

– Милостивый государь! Вы врываетесь ко мне домой посередине ночи, грозитесь отвезти в тюрьму, суете в лицо обрывок какой-то проволоки, оскорбляете, кричите на мою жену, и я должен все это терпеть? – задыхался от возмущения глава семейства.

– Вениамин Яковлевич, если я правильно понял, вас подозревают в убийстве господина Жиха? – вмешался в словесную перепалку Ардашев.

– Ошибаетесь, премногоуважаемый господин Ардашев! Мы его об-ви-ня-ем, – по слогам, потрясая поднятым вверх указательным пальцем, злорадно прокричал полицейский.

– А доказательством вашей вины, по всей вероятности, является тот факт, что фортепьянная струна, найденная на месте преступления, ранее принадлежала вот этому пианино? – Не отвечая на реплики полицейского, присяжный поверенный обращался к хозяину дома, указывая на музыкальный инструмент.

– Да-да, Клим Пантелеевич, они так и говорят, – обреченно кивнул Доршт.

– Что ж, господа полицейские, я вынужден вас разочаровать. Во-первых, Соломон Моисеевич был убит не этой струной, а другой, не имеющей к этому инструменту никакого отношения. Следовательно, Вениамин Яковлевич к данному делу не причастен.

– Вы бы бросили эти свои столичные шуточки, Клим Пантелеевич! Сами ведь отыскали орудие удушения и начальству нашему, можно сказать, на блюдечке его преподнесли, опозорив сыскную полицию на всю округу. А теперь струна, видите ли, не та? Что ж это такое получается? Извольте объясниться, – возмущался Каширин, поправляя для важности саблю.

– Пожалуйста. Дело в том, что, найдя кусок струны, я не поленился измерить ее длину, которая составляла немногим более одиннадцати вершков, а в метрической системе измерений – пятьдесят сантиметров. Задушить этим коротким обрывком столь полного человека, каковым являлся покойный, решительно невозможно! Ведь для того, чтобы удержать сопротивляющегося мужчину, убийце пришлось бы намотать часть импровизированной удавки на каждую руку, но в таком случае она должна быть как минимум один метр.

– Вон вы куда угол-то загибаете! – воскликнул удивленный Каширин.

Ардашев достал из кармана коробочку монпансье, открыл ее, рассматривая разноцветные конфетки, но потом, видимо передумав, убрал леденцы и продолжил объяснение:

– Но это еще не все. Если вы, Антон Филаретович, достаточно хорошо помните картину преступления, то вам наверняка запомнилось, что вокруг шеи потерпевшего проходила тонкая багровая борозда, из которой капала и сочилась кровь, отчего белая рубашка стала красной. Вряд ли это могло бы иметь место при использовании самой толстой фортепьянной струны, которая служит для извлечения ноты ля субконтроктавы. Если бы она была орудием убийства, то тогда вокруг шеи несчастного вздулся бы багровый рубец, но не кровь. Злоумышленник раздобыл этот кусок струны в музыкальном магазине и затем оставил его подле убитого, чтобы пустить следствие по неверному пути. Он очень торопился и поэтому, открыв верхнюю крышку пианино, насколько позволяла длина его руки, откусил кусачками струну от ее нижней части, а потом уже от того места, где она была закреплена на верхней колке. Я думаю, вам теперь понятно, что Вениамин Яковлевич тут ни при чем.

– Может, конечно, вы и правы, но мне все-таки придется на днях вызвать господина Доршта для беседы со следователем… Ладно, заработались мы здесь, а еще дел невпроворот. – Каширин неторопливо, с показным достоинством поправил фуражку и вышел из комнаты. За ним нехотя потянулись городовые.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Клим Пантелеевич – спаситель! Подождите минуточку, – щебетал Доршт, точно разбуженная канарейка, и, ненадолго скрывшись в другой комнате, появился снова. Протянув Ардашеву сто рублей, он на мгновенье замер, испугавшись, что адвокат сочтет сумму недостаточной.

Приняв гонорар и пожелав покоя разбуженной среди ночи семье, присяжный поверенный вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий, слегка прохладный воздух.

Утро уже наступило, и птицы весело щебетали на ветках, наполняя окрестности веселым и беззаботным гамом. Солнце всходило за спинами добротных каменных купеческих особняков. Дворники в длинных фартуках подметали тротуары, а мимо них, со стороны близлежащих сел, друг за другом тянулись на базар скрипучие крестьянские подводы с молоком, мясом, спелыми фруктами и овощами. Проснувшись, богатый город чистился и умывался, чтобы радостно встретить первый день осени.

30

Сумерки над городом

В задымленном помещении рюмочной, или «обжорки», как ее называли в простонародье, яблоку негде было упасть. Извозчики, поденные рабочие и лоточники, целый день торговавшие чужой снедью на Нижнем базаре, сидели на лавках за грубыми деревянными столами под цветными и не особенно чистыми скатертями. Над потолком чадили керосинки.

Половые носились взад и вперед, разнося требуху с огурцами, отварные потроха домашней птицы с кашей, знаменитые свиные сальники и фрикадельки, пропаренные в жиру с чесноком и красным перцем. Повсюду стоял неприятный запах прокисших позавчерашних щей. Он образовался из идущего с кухни пара от свежеприготовленных блюд и пахучего грошового вина, перемешанного со смрадом едкой махорки и затхлым духом подвальной плесени.

Гармонист в изрядном подпитии усердно тряс черными как смоль кудрями и сильными, совсем не музыкальными руками истово двигал меха гармошки, мало обращая внимания на музыку. Ему вторил нетрезвый балалаечник, который, раскачиваясь на табурете из стороны в сторону, выкрикивал слова малоприличной песни «Сарафанчик-расстеганчик»:

И в светлицу на рассвете Воротилась разодета, Разорвавши сарафан. Долго мать меня журила И до свадьбы запретила Выходить за ворота.

Так уж издавна отчего-то повелось, что на Нижнем базаре чаще всего собирались мелкие воришки, нечистые на руку перекупщики краденого и разного рода подпольные «абвокаты» – юристы-самоучки из числа бывших письмоводителей или недоучившихся студентов. Всего за один целковый они были готовы составить слезное прошение или «нацарапать» кляузу по просьбе любого малограмотного мужика. Для этих целей в «обжорке» имелось несколько отгороженных кабинок, закрытых от посторонних глаз. В одной из них находилось трое совершенно разных людей: молодой человек в очках, студенческого вида, бородатый кавказец с угрюмым лицом и господин лет пятидесяти, в серых брюках, сюртуке и белой сорочке с темным галстуком. На столе пузатился графин смирновской водки, нарезанный большими кусками адыгейский сыр, шашлык на деревянных палочках, свежие овощи, маринованный перец, чеснок и квашеная капуста с огурцами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Немолодой господин изъяснялся тихо, стараясь не смотреть в глаза собеседникам:

– Адвоката надо убрать. Подбросьте завтра ему вот это письмо. – Он достал из внутреннего кармана запечатанный конверт и положил перед молодым человеком. – Там написано, что с ним хочет повидаться человек, который знает, кто убил Жиха. Но этот свидетель опасается мести и поэтому просит о тайной встрече: в полночь, на кладбище Успенской церкви у старого армянского склепа. – И, повернувшись в сторону бородача, добавил: – Это твой гость, Рамазан…