Неугомонная мумия - Элизабет Питерс

Эмерсон величественно расправил плечи и прочистил горло.

– Хорошо. Начнем с предположения, что вор украл один из наших ящиков с мумиями и подменил его похищенным у баронессы гробом. Так он убил двух зайцев: во-первых, припрятал свою добычу в надежном месте, где никто ее не станет искать; во-вторых, подбросил в пустыню другой гроб, дабы все успокоились. Он изрядно постарался, заделывая стену, чтобы никто не заметил подмену. Все это достаточно логично. Но скажите, зачем ему вздумалось следующей ночью разрушать стену, а?

Он буравил Рамсеса таким жутким взглядом, что наш сын нехотя захлопнул рот.

– Вовсе не для того, чтобы вернуть украденный ящик! Их здесь семь, то есть столько, сколько было с самого начала. Отсюда вытекают две возможности. Либо вор хотел забрать какой-то предмет, который он прятал в хранилище. Либо стремился привлечь наше внимание к своим действиям.

Эмерсон замолчал. Аудитория хранила восхищенное молчание. На лице моего супруга проступило выражение ребяческого удовольствия.

– Если у кого-либо имеются иные гипотезы, можете их выдвигать, – милостиво предложил он.

Мой несносный ребенок вновь меня опередил:

– Возможно, кто-то еще хотел привлечь наше внимание к краже. Другой человек!

Эмерсон энергично потряс головой:

– Нет, Рамсес! Я отказываюсь допустить существование еще одного неизвестного мошенника. Хватит с нас и одного.

– Я склоняюсь в пользу первой твоей гипотезы, Эмерсон, – заговорила я. – Зачем огород городить? Все просто: вору понадобилось спрятать ящик баронессы. И логичнее всего спрятать вещь среди других таких же вещей. Вот он и засунул свой гроб в хранилище, а дабы мы не обнаружили подкидыша, умыкнул один из наших ящиков и не долго думая бросил его в пустыне. Мсье де Морган нашел этот ящик с мумией, и Джон положил его обратно в хранилище, но, поскольку было темно, мы не заметили, что ящиков стало восемь. Сегодня же вор снова проник в хранилище и забрал свою добычу, то есть ящик с мумией из коллекции баронессы.

– У меня такое чувство, – как бы между прочим заметал Эмерсон, – что, если я еще раз услышу выражение «ящик с мумией», меня хватит апоплексический удар. Пибоди, твоя гипотеза звучит разумно, за исключением одного пункта. Всякий, у кого есть хотя бы унция здравого смысла, не стал бы красть ящ... собственность баронессы, не говоря уж о том, чтобы идти на такие фантастические трюки.

Мы озадаченно переглянулись. Наконец Рамсес задумчиво объявил:

– У меня есть несколько вариантов, папа. Но строить теорию на недостаточных данных – это серьезная ошибка.

– Хорошо сказано, Рамсес, – одобрил Эмерсон.

– Это не я придумал, папа.

– Все равно. Так что давайте оставим теории в покое и будем действовать. Я начинаю склоняться к твоей точке зрения, Пибоди. Единственная подозрительная личность в нашем лагере – это Хамид. Расспросим его.

Но Хамида на раскопках не было. В то утро он не явился на работу, остальные рабочие уверяли, что не видели его.

– Ну, что я вам говорила? – воскликнула я. – Сбежал! Разве это не доказывает его вину?!

– Это доказывает лишь то, что Хамида здесь нет, – желчно ответил Эмерсон. – Возможно, прощелыга достиг своей цели, в чем бы она ни заключалась, и убрался восвояси. Тем лучше. Можно спокойно продолжать работу.

– Но, Эмерсон...

Он погрозил мне пальцем:

– Работа, Пибоди, работа! Тебе это слово знакомо? Я знаю, наша деятельность в этой дыре нагоняет на тебя скуку, ты жаждешь пирамид и с насмешкой относишься к кладбищам, особенно римским...

– Эмерсон, я никогда не говорила...

– Зато думала!

– Если и так, то не я одна.

Эмерсон обнял меня за плечи, не обращая внимания на рабочих, и тихо пробормотал:

– Ты как всегда права, дорогая моя Пибоди. Я тоже считаю наши нынешние раскопки смертельной скукой. И вымещаю на тебе свое дурное настроение.

– Может, займемся здешними пирамидами, Эмерсон? Пусть они неказистые, зато наши.

– Ты знаешь мою методику, Пибоди. Все надо делать последовательно. Долг прежде всего, и меня не отвлечет сладостный зов... этих... гм... пирамид.

5

В течение следующих нескольких дней казалось, что надежды Эмерсона по поводу Хамида оправдаются. В нашем лагере, как и в деревне, царили тишь да гладь. На миссионеров больше не нападали, на нашу собственность не покушались. И даже когда с моего языка случайно сорвались слова «ящик с мумией», Эмерсон лишь слегка передернулся, но до обещанного апоплексического удара дело не дошло.

Я позволила любимому супругу наслаждаться иллюзорным покоем, но сама-то прекрасно знала, что этот обманчивый мир продлится недолго. Интуиция подсказывала: спокоен лишь тоненький слой над бушующим котлом страстей, которые рано или поздно вырвутся наружу.

Мысль позволить Рамсесу вести собственные раскопки оказалась удивительно удачной. Каждое утро я готовила для него увесистый сверток с едой, и он пропадал в пустыне целыми днями, возвращаясь точно к чаю. Голодный и довольный. Однако как-то раз он задержался, и я уже собиралась послать за ним, когда углядела вдали маленькую фигурку.

Рамсес торопливо крался вдоль монастырской стены. К груди он прижимал какой-то предмет, завернутый в куртку. Ничего хорошего эта таинственность не сулила.

– Рамсес!

Он стремительно юркнул в свою комнату, но через несколько секунд появился как ни в чем не бывало. Куртка была на нем, правда наизнанку.

– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не снимал куртку в пустыне?

– Много раз, мамочка.

– Что у тебя там?

– Находка с раскопок, мама.

– Можно взглянуть?

– Я предпочел бы не показывать, мамочка... пока.

Настоять мне не дал Эмерсон.

– Одну минуту, Пибоди. – Он наклонился к моему уху. – Рамсес хочет сделать нам сюрприз. Ты же не станешь разочаровывать нашего мальчика, правда?

Как сказать. Сюрпризы бывают всякие, а когда речь идет о Рамсесе, в основном неприятные.

С блаженной улыбкой Эмерсон снова зашипел мне на ухо:

– Наверняка собирает черепки и свои любимые кости. Так что приготовься радостно восклицать и восторгаться всякой трухой.

– Ладно, чему быть, того не миновать.

Наш довольный отпрыск скрылся в своей комнате.

Что бы ни обнаружил Рамсес, вряд ли его находки были скуднее наших. Мы нашли небольшое семенное кладбище, относящееся к Четвертой или Пятой династии фараонов, но в скромных маленьких гробницах не было ни одного примечательного предмета, а мумии из-за влажной почвы превратились в комья глины. Словом, ужасная скука.

К счастью, это нудное спокойствие продолжалось недолго. Первый признак новой вспышки насилия был довольно невинным.

Мы с Эмерсоном сидели в гостиной после непритязательного ужина. Он делал записи в журнале, а я собирала из черепков свою одиннадцатую римскую амфору. Честно говоря, амфоры у меня всегда вызывают зевоту. Вот я и зевала над черепками. Рамсес в своей комнате был погружен в какое-то таинственное и наверняка предосудительное занятие. Джон терзал Писание. Львенок охотился за моими ногами, в качестве трофея ему неизменно доставались тапочки. Поскольку одну он уже благополучно сгрыз, я решила отдать ему на растерзание и другую. Бастет лежала на столе рядом с бумагами Эмерсона, глаза ее превратились в щелочки, а мерное мурлыканье тихим эхом разносилось по комнате. Словом, наше семейство погрязло в трясине бездействия и умиротворенности. Отвратительное состояние.

Я зевнула в очередной раз, потянулась и сказала:

– Пожалуй, съезжу-ка я в Каир.

Эмерсон отложил перо:

– Так я и знал! Пибоди, я запрещаю тебе шляться по базарам, выискивая убийцу. До сих пор все шло спокойно, и я не собираюсь...

– Не понимаю, что это тебе взбрело в голову. Мне надо сделать покупки, только и всего. Между прочим, посмотри на мои домашние туфли. Видишь, во что они превратились? Да и запасы висмута кончаются. Такое впечатление, что все до единого страдают желудочными коликами.

– Если бы ты так щедро не пичкала всех подряд этим мерзким зельем, оно бы никогда не закончилось.

Дружеская дискуссия развивалась своим чередом, когда нас прервал донесшийся снаружи окрик. После ограбления хранилища Абдулла взял на себя труд охранника. Каждую ночь либо он, либо один из его сыновей спал рядом с дверью хранилища. Этот поступок глубоко тронул меня, тем более что Абдулла по-прежнему опасался призраков и джиннов.

К дому приближались две фигуры. В свете факела, который Абдулла держал высоко над головой, я узнала наших друзей.

– Да это преподобный Сейс и мистер Уилберфорс! – воскликнула я радостно. – Какая приятная неожиданность!

– Неожиданно здесь только то, что они не заявились раньше, – проворчал Эмерсон. – Уже три или четыре дня никого не было, я даже чуть было не возомнил, что нас оставят в покое и позволят нормально работать.