Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей» - Михаил Елисеев

И вот еще что хотелось бы отметить перед тем, как начать разбирать знаменитый рейд боярина Евпатия по монгольским тылам, — дело в том, что его прозвище дает определенную пищу для размышлений, поскольку у язычников Коловрат — это знак Солнца. На основании этого возникает соблазн говорить о его приверженности старой религии и делать из него ярого язычника, но я думаю, что все было не так однозначно. Дело в том, что как ни поверни, а христианство — это государственная религия в стране, и вся правящая элита ее исповедует. Не надо делать из рязанских князей XIII в. поборников старых языческих традиций и поклонников древних богов — принцип христианской религии «Всякая власть от бога!» их очень даже устраивал, и они старательно внедряли его в сознание своих подданных. Причем внедряли не только огнем и мечом, но и возводили храмы, привлекали священников из Византии, да и чудотворные иконы тоже были не прочь заполучить в свои земли, о чем свидетельствует «Повесть о Николае Заразском». Соответственно, что и никейский император вряд ли выдал бы свою родственницу Евпраксию за княжича Федора, если бы знал о том, что рязанские князья не тверды в вере, — а узнать это было довольно несложно. И в свете изложенного я думаю, что если Евпатий и поклонялся древним богам, то свое увлечение старой верой старался особо не афишировать, да и крестик на груди носил, поскольку закоренелого язычника никогда бы не поставили во главе княжеской дружины — времена были уже не те.

Ну а что касается князя Ингваря, то он благополучно пересидел погром в Чернигове, и когда схлынула волна нашествия, то вернулся в рязанские земли прибирать власть к своим рукам. Его горестный плач на развалинах Рязани оставляет сильнейшее впечатление, подчеркивая весь масштаб катастрофы, обрушившийся на этот русский город, но настораживает одно — не князю Ингварю лить тут слезы, в том, что произошло, есть и его доля вины. Возможно, автор «Повести» просто вложил в уста князя свои мысли о той страшной трагедии, поскольку другого подходящего для этого персонажа не нашел. И здесь возникает еще один интересный момент — в последнее время среди «новооткрывателей» постоянно проводится в жизнь мысль о том, что монголы явились не сами по себе, а кто-то их навел. Причем сделал это кто-то из своих, русских, кому это было выгодно, и чаще всего называют при этом либо православную церковь, которая таким образом боролась с язычеством, либо Ярослава Всеволодовича, который таким образом боролся за власть. И очень странно, что от их пристального взора ускользнула фигура Ингваря Ингваревича — вот кто действительно получил немалую выгоду от вторжения для себя лично! Мало того что он оказался во главе Рязанского княжества — все его конкуренты пали под монгольскими саблями, а единственный оставшийся в живых оказался в плену у хана, где и пробыл 14 долгих лет. Ну и пусть, что земля разорена, города пожжены, а народ либо порублен, либо уведен в полон, — зато у князя Ингваря теперь в руках единоличная власть, а это дорогого стоит. А уж если представить, что и Ярослав, и рязанский князь, и православная церковь действовали заодно, то получается самая настоящая преступная группа, занимающаяся грабежами и убийствами в личных интересах. Так что если кому нравится, пусть эту «теорию» развивают и продвигают в жизнь, мне не жалко, могу и поделиться «открытием».

Воевода Коловрат стремительными переходами вел свою дружину к Рязани — двигались со всей возможной поспешностью, делая лишь небольшие остановки, чтобы немного отдохнуть и покормить лошадей. Когда вступили в земли княжества и стали попадаться черные пепелища на месте сел и погостов, тревога сжала сердце боярина. Чем ближе к Рязани, тем больше следов монгольского разгула видели ратники, лишь одна выжженная и разграбленная земля была перед ними. И везде, в какое бы селение они ни заехали, везде стояла зловещая тишина, а вдоль дорог присыпанные снегом лежали десятки и сотни мертвых тел, над которыми кружились стаи черного воронья. Отряд ехал по мертвому краю, где высились остовы обгорелых церквей и в руинах лежали монастыри, где колодцы были забиты замерзшими телами, а на деревьях раскачивались истыканные стрелами мертвецы. Надежд, что Рязани удалось устоять, становилось все меньше и меньше, и когда до города осталось совсем немного, воевода не вытерпел — погнал коня и, взлетев на речной обрыв, посмотрел туда, где должен быть город. Рязани не было! Огромное черное пепелище было там, где совсем недавно стоял и процветал его любимый город, где люди, которых он знал, работали и торговали, справляли свадьбы и веселились на праздниках, — словом, жили, своей особенной и неповторимой жизнью. И теперь всего этого не было, все превратилось в дым и пепел. Подъехала дружина, и гридни тоже замерли, пораженные увиденным, а затем, как по команде, все хлестнули коней и помчались туда, где лежал их родной город — разграбленный и оскверненный, растоптанный и уничтоженный — и взывающий к отмщению.

«И помчался во град Рязань и увидел город разорен, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены. И воскричал Евпатий в горести души своей, распаляяся в сердце своем». Рухнул привычный и устоявшийся мир рязанского воеводы, от прошлой жизни его не осталось ничего, лишь высились вокруг Коловрата темные развалины теремов да закопченные громады некогда белоснежных храмов. И везде — тысячи мертвых тел и стаи бродячих собак, обитающих на пепелище. Ходили дружинники среди руин и звали близких своих, но лишь тишина была им ответом, да ветер свистел, нагоняя снежную метель, — ничего и никого не осталось у Евпатия и его гридней, все выжег страшный огонь нашествия. И тогда обратился воевода к своим людям, и был он краток — кровь невинных требует отмщения, а степных извергов надо покарать, и покарать так, чтобы помнили до конца своих дней. И дружина согласилась с Коловратом. Из-под груды мертвых тел извлекли вои рязанский стяг, залитый кровью последних защитников, и подняли его над черным пепелищем Рязани — пока хоть один из них жив, жива и рязанская земля!

После уничтожения города Рязани и разгрома княжества монгольская орда двинулась на северо-запад к Коломне, что подтверждается и Лаврентьевской летописью: «потом татары пошли к Коломне». Черные пепелища сожженных городов и сел указывали дружине Коловрата путь, которым двигалась степная саранча, а между тем, увидев всадников под рязанским стягом, из лесов стали выходить беженцы. Чудом уцелевшие от монгольских облав, они не верили своим глазам, видя закованных в доспехи гридней с большими червлеными щитами, которые двигались по следу Батыевых туменов. И удивительное дело — отряд рязанского боярина стал расти, как снежный ком, поскольку в лесах схоронились не только женщины да старики, но и очень много мужчин, которым удалось уцелеть при штурме городов или убежать из плена. Вооруженные рогатинами и топорами, а то и просто дубинами, они присоединялись к дружине и вместе с ней шли по направлению к Коломне. А между тем стремительно двигающийся рязанский отряд все ближе и ближе подходил к идущей на север монгольской орде, и вероятность встречи с врагом возрастала многократно. В тылу орды двигалось множество мелких отрядов, которые прочесывали местности в поисках пленных и добычи, поскольку жители после прохода главных монгольских сил часто возвращались в свои дома, думая, что главная опасность миновала. Но они жестоко ошибались.

Когда сведения о том, что монголы совсем утратили чувство осторожности (а кого им бояться, Рязанскую землю полностью разгромили и выжгли!), стали поступать к Евпатию регулярно, воевода понял — его час настал! Рязанская дружина благодаря помощи местных жителей стала выслеживать врага и нападать на небольшие монгольские подразделения, которые во множестве рассыпались по деревням и селам. Разведчики, большинство из которых являлись охотниками и лесными жителями, тщательно отслеживали движение обреченного отряда, а затем доносили сведения до Коловрата, который и решал, где и как атаковать супостатов. На монголов нападали везде — в деревнях, где они останавливались на постой, на лесных дорогах, где они разъезжали в поисках беглецов, на льду рек, по которым предпочитали передвигаться степняки. Нападали внезапно, когда враг меньше всего этого ожидал, секли и рубили поганую степную нечисть без жалости и в плен не брали, а если кто и попадался живым, то либо сами медленно пластали на куски ханских нукеров, либо отдавали освобожденным пленникам на расправу. Один за другим стали исчезать монгольские разъезды, действовавшие в тылу, и когда наконец в ханской ставке обратили на это внимание, то потери, которые понесли завоеватели в, казалось бы, побежденной и разоренной стране, вызвали немалый переполох.