Хочу тебя себе - Надежда Мельникова

заболела, — шумно сглатывает ком в горле, всхлипывает, по всему видно, что никак не может смириться, что оказалась в подвале. — У нас проблемы были.

Смотрю на новую знакомую, пытавшуюся меня спасти, и тоже не могу успокоиться. Это моя вина. Совесть грызёт, и мне стыдно, я от этого покрываюсь холодным, липким потом. Ну как так-то? Ну какого чёрта нам так не повезло и ей позвонили?

— В общем, моя старшая дочка так сильно заболела, что мы целый год по больницам толкались. Она даже в школу не пошла, и теперь из-за этого у меня проблемы, ну с администрацией и со службами. Хотя не только из-за этого. У них кроме меня никого нет. А если я ещё ввяжусь во что-то такое, их заберут, — она как будто проглатывает часть истории. А потом, спохватившись, добавляет: — Ей восемь, Асе моей, вот, а она ещё в первый класс не пошла. Но она отца обожала, а его — раз, и не стало. Для нас это страшная трагедия. Девочка не разговаривала долго, какая уж тут школа. Вот и пропустили год. А социальная служба…

— Прости меня, пожалуйста, очень-очень прошу, прости. Всё будет хорошо, — вру я, успокаиваю её как могу, а сама понятия не имею, как оно всё будет.

Мы сидим в разных углах нашего подземелья. И из-за угрызений совести я не смею к ней подойти. Это я ответственна за происходящее. Я всех в это втянула.

— Он тебя украл или опоил где-то? Обманул? — сипло интересуется Ксения.

Её красивые глаза полны боли. У меня детей нет, но даже я понимаю: её положение ужасно, а если её убьют… Господи… Согнувшись под прессом вины, ловлю её взгляд снова и снова. Набираю воздух в лёгкие и уже собираюсь сказать, как есть, но звук застревает у меня в глотке. Сейчас понимаю, как рисковала, дурила, бредила, делая всё это.

— Я сама к нему полезла. К этому Попову.

— Ради денег?

Ксюша разочарованно отводит глаза в сторону. Но затем снова поднимает и смотрит в мои. Отрицательно качаю головой.

— Моя сестра с ним связалась, ну не совсем с ним, он притоны держит. И она там… — сил нет признаться. — Потом исчезла. Я, когда разобралась, что это всё он, ну его вина, и увидела всех этих девочек, ужасно разозлилась и решила помогать, — делаю паузу, за голову держусь, виски тру, испытывая всё ту же боль, что и прежде. — Некоторые не хотят работать. Те, кто по желанию, — это их выбор, и я туда не лезу, каждый зарабатывает как может, как умеет и как ему нравится, но есть и другие. Обманутые. И я пробралась в самый центр. Понравилась этому моральному уроду. Он отчего-то выбрал именно меня: ухаживал, одаривал, души не чаял. — Рывком втягиваю сырой подвальный воздух, мне холодно, пробирает до костей, но я, несмотря на колотун, развиваю рассказ дальше: — Я копала под него сама, и мне удалось втереться к нему в доверие, многое узнать. Я думала отдать информацию нужным людям. А потом…

Замолкаю, вспоминая Алекса. Внутри вспыхивает огонь, сердце усердно разгоняяет по всему телу застоявшуюся кровь. Я томлюсь, как под долбаной крышкой кастрюли. И чувствую, что зря, но не могу не надеяться, что он придёт и спасёт меня. Только Алекс — он не благородный рыцарь. И, скорее всего, решил, что меня всё равно уже не найти. Или, испытывая отвращение, прикинул, что после Попова я ему не нужна. Да я и до Попова ему нужна была ненадолго. А может, он погиб? Рана уже пульсирует, боль разливается то жаром, то холодом по всему телу.

— А потом? — прерывает круг моих размышлений Ксюша.

— А потом я встретила любовь.

— И всё полетело к чёрту, — заканчивает за меня медовая девушка.

И улыбается сквозь слёзы, ёрзая в своём углу. — Я знаю, о чём ты говоришь.

Хорошая она, другая бы проклинала меня, а она понимает, что я на её месте поступила бы так же.

— Ты тоже влюблена?

— Я люблю, любила и буду любить мужа, которого больше нет. Любовь — это штучный товар, она десять раз в жизни не бывает. Моя уже меня нашла и закончилась. И я не уберегла его детей.

Она начинает рыдать в голос.

— Эй, милая, перестань! — Кидаюсь обнимать её. — Всё будет хорошо. Мы выберемся, я послала смс очень хорошему человеку, он нас не бросит.

— Он — это тот, в которого ты влюбилась? — Шмыгая носом и тихонько смеясь сквозь слёзы, Ксюша позволяет обвить себя двумя руками.

— Нет, — закатываю глаза, — но лучше бы в него, только кто-то нагадил мне на карму.

Мы грустно смеёмся.

— Тот, кто по-настоящему любит, никогда не бросит в беде. Он найдёт тебя.

— Эм, не думаю, что он любит. — Сердце ноет непонятно отчего, знала же, всегда всё знала про Алекса, и всё равно становится и легко и одновременно грустно, хочется быть для Алекса особенной. Но он не такой, а люди не меняются.

Я обнимаю эту едва знакомую девушку, мою соратницу по несчастью, и чувствую исходящий от неё аромат цветов, полей и свежести. Она пахнет мёдом.

— Ты работаешь на рынке, продаёшь мёд? — интересуюсь, съёжившись от страха и холода, понимаю ведь: капец нам.

— Я пасеку держу.

— Сама? Такая красивая, миниатюрная и хрупкая девушка?

— Ну да, такой вот семейный бизнес. Папа мой, до этого его папа.

— И пчёл не боишься, они ведь кусаются?

Ксюша кивает и, усмехнувшись, смотрит на мои грязные, покрывшиеся гусиной кожей ноги.

— Ты совсем замёрзла.

Я оглядываю себя: действительно колотит, ещё и майка частично мокрая. Это случилось, когда меня Попов из чайника поливал. Наверху было теплее, а сейчас что-то совсем холодно.

— Заболеешь. Надо что-то делать.

Она аккуратно расцепляет мои руки и начинает изучать помещение, в которое нас бросили, дёргает решётку на заложенном кирпичами продухе.

— Он бы тебя давно удавил, если бы хотел. Но зачем-то держит.

— Получить хочет то, что я ему должна, но с грязной у него не выходит. А теперь я его снова разозлила.

Ксюша пытается подтянуться и пробует каменную кладку на прочность. Та не поддаётся, и она дергает решетку сильнее.

— Злится на тебя за то, что уже не мужик, понятно. А тебе присунуть из принципа решил, раз уж ты его любовь, но молодого встретила. Всё ясно с ним. И прибить жалко, поэтому и бросил в подвал.

— Плохо, что они знают о том, кому я послала сообщение, — вздыхаю я. — Странно, что не увозят нас.

— Это вряд ли, если,