Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

Я сел и включил ночник. В его слабом красноватом свете увидел, что это действительно был Стукоток. Он вырядился в черный обтягивающий костюм а-ля ночной диверсант ниндзя, с плотно облегающим голову капюшоном и выпуклой ракушкой на причинном месте. Чресла его перепоясывал широкий ремень типа патронташа (вместо патронов торчали хвосты коротких стальных карандашей-дротиков), увешанный всякими зловещими штучками вроде ножа в ножнах. На ногах у него были мягкие калоши со шнурками, плотно охватывающими лейтенантские лодыжки.

— Вы? — удивился я.

— Точно так. Говори тише. Давай, одевайся. Сейчас пойдем домой.

— С каких это пор призывной участок стал моим домом? — агрессивным шепотом справился я.

Он нетерпеливо сунул мне рубашку, в которой я давеча посещал «Скарапею».

— Ты, Павел Викторович, бараном тут не прикидывайся. Это мне было нужно давеча время тянуть и ваньку валять, чтобы выманить твоих добрых друзей да проследить, куда они вас с бесом повезут. Видишь, как четко сработало. Ну, одевайся живее.

«Вас с бесом»… Смотри, какой осведомленный мент! Получается, он все-таки от Сулеймана? Информированность Стукотка заинтересовала и скрывавшегося до той поры в своей берлоге Жерара.

— Кто вы такой? — отрывисто тявкнул он, вскочив на кровать.

Стукоток смерил его оценивающим взглядом. Перевел глаза на меня. Я вопросительно поднял брови. Тогда, дернув головой, он отрекомендовался:

— Опричная Когорта.

— Чистая сотня? — спросил бес севшим внезапно голосом и нервно облизнулся. Глазки у него трусливо забегали, он начал пятиться. — Всадник?

— Дикая. Сокол.

— Ясно, — кивнул бес, приободряясь: не по его шкуру пришли. Тут же приказным тоном тявкнул: — Паша, поторопись.

— Уже, — сказал я и торопливо стал пихать руки в рукава.

Опричная Когорта существовала на Руси самое малое с конца X века. Неизвестная и незаметная для абсолютной массы населения, беспощадная к всевозможной нечисти и сволочи, по-настоящему опасной для людей и страны. Включая не одних только врагов рода человеческого, но и врагов, вполне человеческих по рождению. Боролась она и с последователями кровавых культов дикарских божков, и с кровожадными чудовищами всех мастей. И с внешними супостатами, и с внутренними. Кому она подчинялась, кому подчиняется сейчас, знают немногие — я к таковым отнюдь не отношусь. Понятно, что всегда ее хотели прибрать к рукам самые высшие государственные мужи, начиная с Владимира Святославича, Святаго и Великого. Впрочем, представляется более чем допустимым, что именно Красное Солнышко и явился тайным создателем Опричной Когорты. Нужен ему был орган для анонимной борьбы с язычеством, цветшим махровым цветом в кругах наиболее влиятельного боярства, ой как нужен! Хотелось ему, положим, ущучить какого-нибудь упорного в заблуждениях князюшку, Рюриковича вдобавок, но открыто проделать сей номер было никак невозможно. В народе популярен, подлец[31], или войска верного у него тьма помимо дружины. Или, скажем, близкий родственник византийскому басилевсу — посадишь такого на кол или просто глаза выколешь, а в Царьграде подобной жестокости от проповедника христианства возьмут да не поймут! Вот тут-то и являлись к треклятому язычнику витязи, скрытые под собачьими личинами, с метлами в руках и пламенем в сердце…

Впоследствии Когорта, следуя отеческому завету Владимира, всегда была себе на уме. Великокняжеской волей пренебрегала, церковных патриархов не слушала, на думское боярство клала с прибором, прочую мелюзгу игнорировала. Если же напор со стороны государства превышал какой-то предел, самораспускалась до лучших времен. А наиболее непримиримые опричники продолжали действовать поодиночке. Так обстояли дела до воцарения Ивана Грозного. Однако после того как помешавшийся монарх выставил слово «опричнина» на всеобщее обозрение, да еще в самом негативном свете… После того как наградил своих мясников и головорезов дотоле славными атрибутами — метлой и песьей главой… После того как извратил цели и гипертрофировал методы, а фигуру опричника превратил в пугало и жупел… После всех этих безобразий Когорта стала избегать древнего названия, ставшего мрачным напоминанием о страшных годах и вообще именем нарицательным. Предпочтение было отдано обтекаемому «летучий отряд». Лишь в последние годы доброе имя Опричной Когорты мало-помалу начало возвращаться из небытия. Вот уже и сокол Дикой сотни не побоялся представиться нам полным своим званием.

Я зашнуровал штиблеты и сказал: «Готов».

Стукоток оглядел меня с сомнением. Особенно ему почему-то не понравились брюки. Светлые, будут демаскировать, догадался я.

— А других штанов у тебя нет?

— Джинсы, — сказал я. — Но они вообще почти белые. И ремень ярко-желтый.

«У Аннушки в „FIVE O'CLOCK“ покупал», — грустно добавил я про себя.

— А ширина? В шагу такие же узкие?

— Пошире.

— Переодевай, — распорядился он. — Вдруг бежать придется…

Я, расстегиваясь на ходу, бросился к тумбочке.

— Слушайте диспозицию, — заговорил Стукоток. — Мы находимся во Дворце детского творчества, в Старой Кошме. Этаж — третий, что скверно. Вниз долго и вверх далеко. Мы идем вниз, потому что я сегодня без вертолета. — Стукоток коротко улыбнулся. — У меня «копейка». До Императрицына — двадцать километров. Автобусы, маршрутки, частников навалом — доберетесь без проблем. Вот деньги. Это на случай, если я здесь задержусь. Или меня задержат. Пусть попробуют. — Он снова ухмыльнулся, совершенно по-волчьи. — Учтите, своих здесь нет никого. Чужие — все. Даже если мне встретится ребенок, кроха в косичках и бантах, я уничтожу ее без колебаний. Так же придется поступить и вам. Колебаться не нужно. Все равно после того, как я вас выведу, Когорта это гадючье гнездовище, выжжет дотла. Да, к слову, если я здесь останусь, а вы нет… Вам придется позвонить вот по этому телефону. Лучше с автомата. Номер простой. Запомнили? Скажете: «Стук ослушался». И — быстро убегайте. Вопросы?

— Нету, — сказал я.

— А я, например, очень сомневаюсь, что здесь так уж необходимо все выжигать, — сказал вдруг Жерар звенящим от дерзости голосом. — Не кажется ли вам…

— Не кажется, — отрезал Стукоток. — Если других вопросов нет, продолжу. Так. К сожалению, стрелять тут категорически невозможно, поэтому, Павел, я дам тебе это. — Он достал из ножен широкий короткий кинжал с удобной ручкой и зазубренным концом. Плоскость лезвия украшало изображение оскаленной собачьей головы и метлы на фоне утрированных земных полушарий. — Не вздумай колоть, бей наотмашь. Лучше по глазам. Рубящие удары, горизонтальные или наискосок, вот так. — Он молниеносно махнул ножиком перед самым моим лицом, едва не заставив меня описаться от страха. — Понял?

Я неуверенно кивнул, принимая оружие.

— Брось дрейфить, парень, это — в самом крайнем случае. Так, дальше. Стены штурмовать не рекомендую. Это я, Павел, как доктор, лично тебе говорю. Поэтому путь наружу единственный: по-человечески, ножками, за мной. Я, буде потребуется, расчищаю дорогу, вы следите за тылами. Больше чем на десяток шагов не отставать. И лучше бы не приближаться ближе пяти. Это все. Напугал?

Я честно кивнул, а бес прошипел под нос:

— Глупо было бы…

— Не бойтесь. Это я предумышленно. Скорей всего, уйдем так же, как я пришел — то есть тихо. Кишками чувствую.

— Сомневаюсь, — сказал я, глядя поверх головы Стукотка. Объектив видеокамеры целился прямо мне в лицо. Индикатор записи багровел, точно предвестница войны планета Марс— Сомневаюсь в достаточной чувствительности ваших кишок.

Лейтенант проследил за моим взглядом. Губы у него изогнулись уголками вниз, лицо приобрело обиженное выражение.

Через мгновение он был вновь собран и решителен.

— Это ничего не меняет. Павел, помни о ноже. Ну, три, четыре, — с Богом! Тронулись!!

Он осторожно отжал дверь, просунул в образовавшуюся щель колено, потом голову, сделал отмашку рукой и выскочил наружу.

Старокошминский Дворец детского творчества, казалось, состоял из одних только слепых, скупо освещенных редкими лампочками коридоров. Узких и широких, запутанных бесконечными поворотами, то сбегающих на пяток ступенек вниз, то поднимающихся на столько же вверх. Один раз коридор оборвался возле заложенного кирпичами торцевого окна. Стукоток хлопнул по кирпичам ладонью, крепко выбранился, адресуя выражения какому-то Карлику Носу, и нам пришлось бежать назад. Я все ждал, что вот сейчас, за следующим поворотом, откроется ход на лестницу. Но лестничная площадка совершенно неожиданно обнаружилась за дверями, почти неотличимыми от остальных — разве что были они двустворчатые. Вообще, дверей было множество. Кое-где на них висели таблички: «Дирижер и проч.», «Фото», «Совр. танец», «Бухгалтерия ДК», «Туалет закрыт навсегда» (в оригинале было «на ремонт», но исправлено).