Хрустальный лабиринт - Марианна Алферова

— А я сегодня не смог попеть, — вздохнул белоглазый. — Кашлять буду до утра. — И запихал под язык сразу два зеленоватых кругляка.

Атлантида принялся аккуратно очищать от наслоений свою добычу. В первом блоке нашлись какие-то обломки металла. В другом куске — косточки растений, похожих на маслины, рыбьи кости и несколько хворостин — все, что осталось от древнего камбуза. Какой-нибудь археолог мог прослезиться, отыскав зги милые подробности древнего быта. Профессор Рассольников безжалостно выбросил их назад в море. И занялся третьим блоком. Неужели ему так не повезло? А ведь Атлантида верил, что он везунчик.

И не ошибся. Из плена многолетних отложений явился осколок какой-то керамики, опять же бесполезный по причине своей одинокости. И осколок рельефа. Платон не мог его датировать — но что это эпоха Восьми Материков — тут не было никаких сомнений.

На рельефе был изображен мужчина. Короткие ноги. И не щупальца — руки. Лицо точно не определить… что-то среднее между человеческим и нынешним обликом эгейцев. Протоэгеец лежал на каком-то плоском коротком камне так, что голова его и руки свешивались с одной стороны, а ноги — с другой. У эгейца были длинные волосы — они стекали с его головы волной. И все. Ни подписи. Ни каких-то других изображений. Только камень (может, жертвенный?) и на нем эгеец. Мужчина? Или женщина? Не сразу поймешь. Элемент какого-то древнего обряда. Рельеф напомнил голограммы, присланные из музея. Только этот, несомненно, древнее. И на нем нет льющейся изо рта крови и пик, протыкающих тело. Эгеец лежит на камне. Вместо струящейся крови — волны длинных волос. Или это кровь хлещет из шеи? Платон достал цифровую лупу, внимательно оглядел изображение.

Волосы. Несомненно — волосы. И над головой лежащего эгейца — цветок с восемью лепестками. Вроде бы чья-то ладонь держит этот странный цветок и протягивает его лежащему. Но чья ладонь, кто протягивает — не поймешь. Кусок рельефа как раз в этом месте отколот.

А что если вернуться назад и вырезать блок рядом? Хотелось невыносимо. Профессор уже потянулся к подводному снаряжению. И замер. Вдруг понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой — так смертельно устал. Он сунул под язык сразу две компенсационные таблетки. Ждал, пока они подействуют. Надо плыть. Завтра Бреген, разбивая старый шельф, уничтожит останки затонувшего корабля. Таблетки почти не действовали. Будто во сне, медленно, очень медленно, он поднялся, облачился в костюм… Каждое движение совершалось через силу. Раза два Атлантида заснул прямо в воде, но тут же проснулся и поплыл дальше. И все же он выпилил еще пять блоков. Пять песчинок он выхватил из зубов Брегена и притащил в капсулу. Разбивать их тут же не было сил. Он упал и заснул. Один день остров Дальний подождет. Профессор Рассольников должен найти другие куски рельефа. Он спал и во сне извлекал один за другим из пяти разрозненных блоков осколки камня, они ложились один к одному, и из них складывался целый фриз. Огромный фриз.

Да это же гигантомахия! Невредимый фриз! Все боги и гиганты в том виде, в каком вышли из-под резцов пергамских мастеров, никто не отбивал им голов и половых органов, вопя: «Престол сатаны»! Никто не строил из плит алтарного фриза военные укрепления.

Проснувшись, профессор несколько минут лежал, улыбаясь. Только сон… Обидно. Он нашарил на поясе кармашек с компенсационными таблетками и опять положил кругляшку под язык. Слабость отступила. Платон сел. В капсуле никого не было. И…

Он вдруг обнаружил, что пояс подводного костюма с гравитационными регуляторами свалился с него и лежит в плетеном гамаке: одна из наборных пластин исчезла. Та, в которой хранились пластиковые жетоны кредитов. Атлантида выругался и кинулся перерывать капсулу. Но ничего не нашел, кроме нескольких закопченных печек-чемоданов и гамаков из водорослей.

Не нашел он и других частей рельефа в вырезанных блоках. Кроме нескольких осколков керамики — ничего.

Бывают люди удачливые, как Шлиман. Но, видимо, Атлантида не из их числа. Но кто знает, может быть, его удача другого рода?

Шахтеры все еще с утра поднялись на поверхность. Чавики, что поджидали их, сидя на плавучих водорослях, теперь разгуливали с сосредоточенным видом по выставленным над водою бокам, и, приметив добычу, острыми клювами выхватывали засевших под кожей эгейцев жироедов.

Платон предпочел удалиться, не прощаясь. А то чавики, приняв его за эгейца, проткнут острыми клювами костюм-адаптер.

За шахтерским поселком дно было пустым, будто его кто-то вымел огромной метлой. Не осталось ни ила, ни песка — одна скальная порода, изрытая бороздами и припорошенная черным мелким песком — ее грызли острыми зубьями буровых автоматов, ее уродовали наглые «кроты». Повсюду на камнях там и здесь попадались белые сердечки. Украшения? Нет… Увы… всего лишь скелеты погибших моллюсков. Вода мутная, плотная, хотя Бреген ограбил дно не сегодня и не вчера. Глухое утробное рычание вдалеке постепенно затихало: археолог все дальше уплывал от монстров, что выгрызали грудную клетку старого шельфа.

Платон торопился миновать мертвую зону. Но не скоро вода стала вновь прозрачной.

Шельф вокруг острова Дальний встретил кипением жизни. Вокруг сотни тысяч вертикально плывущих рыбок. Они сопровождали человека, перемещаясь то вверх, то вниз, похожие на карандаши с крошечными плавничками. Выпуклые красные глаза квадратной формы напоминали осколки кирпича, почему-то налипшие на эти живые тельца.

Вода столь прозрачна, что и на глубине пятидесяти метров можно встретить зеленые травы. Но когда-нибудь Бреген доберется и сюда, до этих голубых, то зеленоватых, то фиолетовых камней, на которых подводные твари сплели белые и розовые кружева своих ажурных телец. Мимо проплыла шар-рыба — белая, с черными пятнами. На мелководье застыли колонии огромных белых грибовидных существ. В их чашах плескались пурпурные рыбки. Профессор плыл от одного камня к другому. Смотрел и не мог наглядеться. Казалось, подводные эти луга были созданы, чтобы поразить воображение яркостью расцветок, причудливостью форм, арабесками удивительных узоров из животных и растений. Поразить и исчезнуть — ибо живой мир недолговечен: об этом стоит помнить каждую минуту, поднимаясь на каждую следующую ступень невидимой лестницы своей жизни… Так бы мог выразиться философ Стато, если бы очутился здесь.

Лишь когда Атлантида почувствовал, что безумно устал и проголодался, он с неохотой поднялся на поверхность. К острову Дальнему он приближаться не стал. Его база будет на двух островках-крохах, тем более что место на карте обозначено где-то рядом. Меж камнями археолог устроил тайник, оставил здесь запасное оружие, регенератор воды и контейнер с питательными таблетками. Отдыхать было некогда. Компенсационная таблетка под язык — и в воду. Его ждали алмазы… Первым делом надо найти то место, что обозначено на самодельной бумажной карте Альфреда. Но координаты его можно было определить лишь приблизительно. Первый день прошел фактически зря — Платон ничего не нашел. Никаких намеков на развалины. Безмолвный мир чудес, но мир живой, где нет ничего интересного для археолога.