Контрданс (СИ) - Кохен Лия

— Я просто радуюсь, — внезапно сказал он. — Ты — чудо… — он вновь усмехнулся, и тут же выражение его выдало тоску, которую она никогда не рассчитывала увидеть на лице своего беспощадного отца. — Спасибо… что пришла…

— Я не… — Аделаида запнулась. — Я не хотела…

— Хотела, — кивнул головой Хаэл.

— Я не хотела, — продолжила Аделаида, стараясь говорить ровно, — не хотела говорить тебе все это перед твоей смертью, но большего ты не заслуживаешь. После всего того зла, что ты совершил за свою жизнь, всех тех решений, что принял, ведомый твердой рукой темных сил…

Он не дал ей продолжить.

— Ты сейчас говоришь обо всех моих решениях в общем или же о своем случае в частности? — невозмутимо поинтересовался Хаэл, и Аделаида почувствовала, как вся безмятежность спадает с нее, как тонкое покрывало, и она остается обнаженной перед всеми своими страхами и переживаниями.

— Как бы то ни было, — сжимая от напряжения кулаки, произнесла она, пытаясь оставаться спокойной, — отныне ты уже не сможешь больше никому причинить боль.

— Но ты не переживай, — усмехнулся Хаэл, — это все равно ничего не изменит.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Аделаида, не решаясь приблизиться к решетке, хотя ее отец и сидел в темноте в нескольких метрах от нее, скованный по рукам и ногам.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — отозвался Хаэл, блуждая взглядом по окружающим его глухим стенам. — Беспощадные жернова судьбы не остановят свой ход. Вам кажется, что, когда не станет меня, окружающая вас действительность снова превратится в прекрасное сказочное место. Этому далекому от идеала миру просто необходимо всегда иметь объект, на который можно повесить табличку с надписью «Виновен». Это достаточно действенный способ оправдать собственную неполноценность. Но лишь до поры до времени… Ведь добро и зло — настолько растяжимые понятия, что, когда одно начинает перетекать в другое, воцаряется полный хаос. Когда невозможно просто указать на кого-то пальцем и обвинить его во всех проблемах, становится действительно страшно. Потому что тогда начинаешь смотреть внутрь себя, и там оказывается дыра размером с непознаваемую первопричину бытия, и ее нельзя заполнить ничем, кроме иллюзорных надежд и стремлений. Когда меня не станет, — Хаэл поднял на нее глаза, и в них не было ни страха, ни раскаяния, — не сразу, через день, два, но вы поймете, что ваша дыра никуда не делась.

— Это всего лишь слова… — Аделаида мотнула головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение. — Так, значит, ты убеждаешь себя в собственной непогрешимости? Эти слова утешения шепчешь себе одинокими ночами?

— Я абсолютно безгрешен, милая моя дочь, — с усмешкой отозвался Хаэл. — На мне печать нашей божественной Матери. Я ведом ее пророчеством всю жизнь, от самого моего рождения.

Заметив качания головой, Хаэл переиначил все, что было им только что произнесено.

— Или нет, — сказал он. — Я всю жизнь следовал своим личным принципам и тому, что считал своим долгом. Шел по пути, который представлялся мне единственно верным. В том случае или ином я заранее окажусь не прав в ваших глазах. В чем же мой грех?

— Столько смертей на твоих руках…

— Как и на тысячах других.

— Невинных жизней.

— Здесь нет невинных. Здесь все виноваты с того момента, как появились на свет. Я уверен, что в глобальном смысле не добавил миру ни лишних страданий, ни лишних поводов для радости. А кому это удалось? Кроме богов?

Аделаиде внезапно захотелось закончить этот пустой разговор.

— Да посмотри хотя бы на своих южных лордов! На вашу элиту и знать! — крикнул Хаэл.

Она молчала, и он продолжал:

— Я не знаю, о чем говорят в дворцовых кулуарах. Но хочешь, я угадаю? Кто-то ратует за то, чтобы трон как можно скорее достался принцу Тристану, прямому наследнику Рауля. Другие так восхищены ненасильственной политикой Амадео, что ни в какую не хотят менять мудрого правителя на мальчишку с пушком на подбородке и огромными амбициями. А третьи… Я не знаю точно, но почти уверен, что даже на юге есть те, кто втайне желает посадить на престол короля Астеара, единственного наследника из рода императоров, правнука Великого Баюма, как он сам о себе говорит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Сам о себе говорит? — удивилась Аделаида. — Значит, ты в это не веришь?

— Я верю лишь в то, что Астеар недостоин занять императорский трон, вот и все.

Аделаида растерянно стояла возле решетки. Все, что сказал ей только что отец, было истиной. Несколько покушений уже было совершено на короля Амадео за последнее время, и никто до конца не понимал, было это действием северных лордов либо же южных, как не понимали и того, к чему приведет шаткий мир между двумя королевствами и чем закончатся попытки церкви сохранить трон за Амадео Кадмусом. Многие простолюдины так и вовсе поговаривали, что кровавая луна являлась свидетельством гнева Эйнхасад на людей за то, что те отвергли ее избранника Юстава ван Хальтера, заявившего свои права на престол как сын принца Фринтезы, единственного наследника Баюма, бежавшего на север после заточения в башне его проклятого богами отца.

— Аделаида, — окликнул ее Хаэл, видя, что та снимает со стены факел, собираясь уйти.

— Да, Хаэл, — она бросила на него усталый взгляд.

— Можно я попрошу тебя об одном одолжении?

— Ты можешь попробовать…

— Я прошу тебя присутствовать завтра на моей казни.

Аделаида замотала головой и хотела уже ответить отказом, но Хаэл продолжил, подавшись вперед всем телом, насколько это позволяли его цепи.

— Один раз я уже умирал. Вернее, я был уверен, что умираю… И последним, что я тогда увидел, было прекрасное человеческое лицо, полное удивления и сострадания. Это может показаться абсурдом, но… Пойми, меня с рождения учили быть безжалостным. Я всегда шел в бой с осознанием, что, если первым не уничтожу противника, не воспользуюсь шансом, враг, не колеблясь, отправит меня на тот свет. И когда она, обходя поле после битвы в поисках раненых союзников, обнаружила, что один из нападавших все еще жив… — Хаэл впился взглядом в озадаченное лицо Аделаиды. — Она должна была убить меня как врага, понимаешь? По крайней мере сдать своему командиру. Как думаешь, почему она этого не сделала?

— Ты считаешь, что дело в тебе? — неуверенно спросила Аделаида.

— Нет, — он покачал головой. — Наоборот. Чем дольше я об этом размышлял, тем сильнее понимал. Большинство из нас созданы лишь для разрушения. И лишь немногие способны нести свет туда, куда, кажется, не может пробиться ни один лучик истинного добра. Твоя мать была моим лучиком, единственным, что, пусть и недолго, озаряло мою жизнь.

— И ты упустил его… Этот свет… — от возмущения Аделаида была готова кричать. Она вплотную приблизилась к прутьям и гневно уставилась на отца.

— Да… — виновато ухмыльнулся он. — Я его упустил. Они должны были убить ее… По крайней мере, мне удалось спасти ее жизнь. И твою… Поэтому… — Хаэл, бросив попытки добраться до решетки, сел, прислонившись спиной к стене, и снова обратил к ней мягкий, но уверенный взор, — приходи проводить меня. Я родился во тьме, всю жизнь прожил во тьме и… Я не хочу умереть во тьме. Понимаешь?

Она стояла у самого выхода, и слезы бежали по ее щекам, растекались по шее, капали на каменный пол.

Утершись грязным рукавом своего потерявшего всякий парадный вид платья, она вернула потухший факел на место.

— Вы все делаете правильно, просто пришла убедиться, что все в порядке, — поймав улыбку Ее Светлости, очнувшиеся от транса солдаты сухо поклонились, полагая, что продолжают начатый минуту назад разговор, после чего Аделаида вновь направилась к небольшому балкончику, отчаянно нуждаясь в глотке свежего воздуха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты задержалась, — она вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной ровный, слегка хриплый голос.

— Могу я теперь побыть одна? — не оборачиваясь, раздраженно спросила она.

Тэль-Белар, вероятно, кивнул и тут же быстро удалился, потому что через минуту она огляделась, но никого не обнаружила ни на балконе, ни на ведущей к нему лестнице, ни даже в коридоре.