Хочу съесть твою поджелудочную - Сумино Ёру

Я сломался. Хотя на самом деле это случилось намного раньше.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Я плакал. Без стеснения захлёбывался слезами, как младенец. Срывая голос, то возил лбом по татами, то запрокидывал голову к потолку. Впервые в жизни. Никогда прежде я не плакал так громко или в чьём-то присутствии. Потому что не хотел этого делать. Потому что не хотел топить в своём горе других. До сих пор обходилось. Но сейчас нахлынувший на меня вал чувств не позволял мне замкнуться в себе.

Я радовался.

Тому, что письмо дошло. Тому, что она его прочла.

Тому, что я был ей нужен.

Тому, что я оказался ей полезен.

Я радовался.

И в то же время невообразимо страдал.

Я слышал её несмолкающий голос.

Перед глазами раз за разом возникало её лицо.

Плачущее, сердитое — и смеющееся, смеющееся, смеющееся.

Наши с ней прикосновения.

Запахи.

Тот самый её приторный аромат.

Я вспоминал — и всё происходило будто наяву, будто Сакура сейчас была здесь.

Но нет. Её больше нет.

Нигде. Той, от кого я не мог оторвать взгляда, нигде нет.

Она часто повторяла, что мы с ней не сходимся.

Ну разумеется.

Мы никогда не смотрели в одном направлении.

Мы всегда смотрели друг на друга.

Находясь по разные стороны, мы всегда смотрели на противоположный берег.

По-настоящему, я не должен был знать и не должен был заметить. Что мы смотрели друг на друга. Мы должны были жить порознь, безо всякой связи между собой, каждый сам по себе.

Тем не менее мы встретились, потому что она перепрыгнула через пропасть.

И всё же я считал, что это я в ней нуждаюсь. Что это я мечтаю стать таким, как она.

Ведь не может быть, чтобы такой, как я…

Чтобы я был ей…

Так что это я.

Именно я сейчас убедился.

Я жил ради того, чтобы встретить её.

Я это выбрал. Я всю жизнь выбирал только то, что вело меня к встрече с ней.

Никаких сомнений.

Ведь я никогда не испытывал такого счастья и такой боли, как сейчас.

Я жил.

Я жил эти четыре месяца, благодаря ей.

Впервые — как человек.

Потому что наши сердца откликнулись друг на друга.

Спасибо, спасибо, спасибо.

Мне не хватит слов, чтобы выразить благодарность, да и некому: её больше нет.

Сколько ни плачь — она не узнает.

Сколько ни кричи — она не услышит.

Я так хотел ей признаться. Что мне радостно и что мне тяжело.

Что не было веселее дней, чем те, что мы провели вместе.

Что я хотел, чтобы мы дольше не расставались.

Что я хотел, чтобы мы не расставались никогда.

Это невозможно, но вот бы ей рассказать.

Хотя бы из самодовольства, но пусть бы она меня выслушала.

Какая жалость.

Я больше ни в чём не смогу ей признаться.

Я больше ничего не смогу для неё сделать.

Она стольким со мной поделилась.

Глава 9

Я плакал. И плакал, и плакал.

Дал себе волю.

А когда я перестал — не намеренно, а утратив такую способность, — передо мной по-прежнему сидела, дожидаясь меня, мать Сакуры.

Я поднял голову, и она протянула мне голубой носовой платок. Я нерешительно его взял и, с трудом дыша, вытер слёзы.

— Забери себе. Это Сакуры. Ей будет приятно, если ты его возьмёшь.

— Большое… спасибо… — искренне поблагодарил я, промокнул платком глаза, нос и рот и спрятал его в карман.

Я снова сел на татами как положено, с прямой спиной. Как и у матери Сакуры, у меня теперь тоже покраснели глаза.

— Простите… что не сдержался…

Она тут же замотала головой:

— Всё хорошо. Дети, бывает, плачут. И с ней такое часто случалось. Плакса с самого детства! Но с того дня, как она повстречала тебя — это записано в дневнике — и вы начали проводить время вместе, она плакать перестала. Не совсем, конечно. Так что спасибо тебе. Ты подарил ей столько прекрасных мгновений.

Я, сдерживая вновь подступающие слёзы, покачал головой:

— Это она подарила их мне.

— Честно говоря, мы бы хотели как-нибудь пообедать с тобой вместе. Она ничего о тебе не рассказывала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Видя её опечаленное лицо, я вновь содрогнулся.

Признав, что так и буду дрожать, я пересказал матери Сакуры некоторые свои воспоминания о её дочери. О том, чего не было в дневнике, — но, разумеется, умолчав о «Правде или действии» или о том, что мы спали в одной постели. Она слушала меня, время от времени кивая.

Пока я говорил, моё настроение понемногу поднималось. Драгоценные для меня радость и печаль оставались прежними, но мне казалось, что с них словно спадает лишняя шелуха.

И, по-моему, мать Сакуры выслушала эти воспоминания, чтобы мне помочь.

Под конец я попросил:

— Могу я как-нибудь прийти и помолиться ещё раз?

— Да, безусловно. Я обязательно познакомлю тебя с моими мужем и сыном. И ещё приглашу Кёко… правда, вы с ней, похоже, не очень ладите.

Она хихикнула точь-в-точь как Сакура.

— Всё верно. У неё достаточно причин меня ненавидеть.

— Когда-нибудь — если получится, ни в коем случае не заставляю — нам надо пообедать всем вместе: мы, ты и Кёко. Не только в знак благодарности. Вы оба были дороги Сакуре, и, если сумеете помириться, я тоже буду рада.

— Это больше зависит от неё, но буду иметь в виду.

Мы обменялись ещё несколькими словами, я пообещал как-нибудь зайти снова и поднялся на ноги. По настоянию матери Сакуры, «Книгу жизни с болезнью» я забрал с собой. От десяти тысяч иен, переданных моей мамой, она отказалась.

Мать Сакуры проводила меня до самой двери. Обувшись, я вновь её поблагодарил, а, когда дотронулся до ручки двери, остановился, потому что за спиной раздалось:

— Кстати, а как твоё имя?

Услышав этот простодушный вопрос, я обернулся и ответил:

— Харуки. Меня зовут Харуки Сига.

— Надо же! Как писателя?

Я удивился, а затем почувствовал, как губы растягиваются в улыбке.

— Да. Хотя и не знаю, которого вы имеете в виду.

Ещё раз поблагодарив и попрощавшись, я вышел из дома семьи Ямаути.

Дождь перестал.

Когда я пришёл домой, мама уже вернулась. Едва меня увидев, она сказала: «Ты молодец». Когда за ужином я увиделся с отцом, он похлопал меня по спине. Нельзя всё-таки относиться к родителям свысока.

После ужина, закрывшись в своей комнате, я перечитывал «Книгу жизни с болезнью» и размышлял. Трижды расплакавшись по ходу дела.

Я думал о том, что мне следует делать дальше. Что я могу сделать для неё, для её семьи и для себя.

Что я могу, получив во владение «Книгу жизни с болезнью».

В результате после девяти вечера я принял решение и приступил к его исполнению.

Вытащил лежавший в ящике стола отпечатанный лист бумаги и взял в руку мобильный телефон.

Глядя на бумагу, набрал номер, который не собирался набирать никогда в жизни.

Ночью мне приснилось, как я разговариваю с Сакурой, и я снова заплакал.

До кафе, где мы условились встретиться, я добрался после полудня.

Я пришёл немного раньше назначенного времени, и моя визави ещё не появилась. Заказал айс-кофе и сел на свободное место возле окна.

Дорогу сюда я нашёл сразу. По совпадению, здесь же мы собирались встретиться с Сакурой в тот день, когда она умерла.

«Хотя какое это совпадение?» — мысленно поправился я, потягивая кофе. Должно быть, они часто сюда ходили.

Как и в тот день, я смотрел на улицу. Как и в тот день, мимо сновали люди, и у каждого была своя жизнь.

В отличие от того дня, та, кому я назначил встречу, пришла точно вовремя. Вот и хорошо. Уже легче. Вне связи с перенесённой тогда травмой, я опасался, что меня кинут.

Кёко, с красными от слёз глазами, молча села напротив и смерила меня быстрым взглядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну, вот она я… Чего тебе?

Отступать было некуда. Я отчаянными усилиями унял трепещущее сердце, ответил на её взгляд своим и попытался заговорить.