Хочу съесть твою поджелудочную - Сумино Ёру

Они сразу же вызвали скорую помощь, но все усилия прибывших медиков спасти девушку оказались тщетными, и она скончалась.

Диктор программы новостей безучастно зачитал сухие факты о произошедшем.

Я, забыв о приличиях, уронил на пол палочки для еды, которые бесцельно сжимал в руке.

Когда Сакуру нашли, у неё глубоко в груди засел купленный в магазине разделочный нож.

Она пала жертвой психопата — подобные нападения давно сеют панику в обществе.

Преступника — кто он и откуда, не сообщали — поймали сразу.

Она умерла.

Я надеялся на милость.

В то время я ещё надеялся.

Надеялся, что у Сакуры остался целый год.

Может статься, она тоже.

По меньшей мере я неверно истолковал тот факт, что никто не может быть уверенным в завтрашнем дне.

Я считал само собой разумеющимся, что немногие оставшиеся у Сакуры дни уже никто не отнимет.

У меня ещё есть время, и я не знаю, проснусь ли завтра. Но, раз у Сакуры его нет, полагал я, завтрашний день ей гарантирован.

Какая идиотская теория.

Я убедил себя, что мир балует тех, чьи дни сочтены.

Разумеется, такого не бывает. Никогда.

Мир не делает различий между людьми.

Он наносит удары с одинаковой силой — что мне, человеку с крепким здоровьем, что ей, больной девушке на пороге смерти.

Мы ошиблись. Мы были дураками.

Но у кого повернётся язык высмеивать нас за нашу ошибку?

Закрывающийся сериал не заканчивается до последней серии.

Подошедшая к концу манга не заканчивается до последней главы.

Киносага, для которой анонсирован финал, не заканчивается до последнего фильма.

Должно быть, мы все в это верим. Нас так учили.

Так считал и я.

Я верил, что книга не заканчивается до последней страницы.

Сакура, наверное, посмеялась бы надо мной и сказала: «Ты читаешь слишком много романов».

И пусть бы посмеялась — я не против.

Я хотел дочитать книгу до конца. Я собирался это сделать.

Её история оборвалась, оставив последние страницы пустыми.

Завязка, тайные замыслы, сюжетные обманки — заброшены.

Мне уже ничего не узнать.

Ни то, чем закончилась подстроенная ею проказа с верёвкой.

Ни то, что за лучший трюк она разучивала.

Ни то, как на самом деле она относилась ко мне.

Я не смогу этого узнать.

Так мне казалось…

Когда она умерла, я с этим смирился.

Но позже осознал, что это неправда.

После похорон, после того, как от Сакуры остались лишь кости, я не пошёл к ней домой.

День за днём, затворившись в своей комнате, я читал книги.

В итоге, чтобы набраться смелости навестить её родителей — и найти для этого причину, — мне понадобилось около десяти дней.

В самый последний день летних каникул я наконец вспомнил.

Возможно, есть один способ прочитать те самые последние страницы её истории.

Я вспомнил, что положило начало нашим отношениям.

Глава 8

Шёл дождь.

«До конца летних каникул всего ничего, но сомневаюсь, что хоть кто-то собирается доделывать домашнее задание», — подумал я, как только проснулся. Начинался одиннадцатый день в мире, где не было Сакуры.

К слову, я предпочитаю заканчивать задание на лето как можно скорее, и мне ни разу не приходилось судорожно добивать его в последний день перед школой.

Спустился на первый этаж, и, пока я умывался, в ванную зашёл собиравшийся на работу отец — проверить, всё ли в порядке с его внешним видом. Мы коротко поздоровались, а, когда я выходил, он похлопал меня по спине. Полагаю, за этим крылся какой-то смысл, но искать его мне было лень.

Пожелав доброго утра стоявшей на кухне маме, я сел за обеденный стол. Как обычно, меня уже ждал завтрак. Я благодарственно сложил ладони, а затем принялся за суп-мисо. И, как всегда, мамин суп был вкусным.

Пока я ел, мама подошла к столу, держа в руке кружку ароматного горячего кофе. Я глянул на неё — она смотрела на меня.

— Сегодня пойдёшь?

— Да. После обеда.

— На вот.

Она непринуждённым жестом протянула мне белый конверт. Я взял его и заглянул внутрь. Там лежала банкнота в десять тысяч иен. Я удивлённо посмотрел на маму.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что это?..

— Попрощайся как полагается.

Ограничившись этим напутствием, она повернулась к телевизору и засмеялась над плоской шуткой какого-то актёра. Я молча доел завтрак, взял конверт и вернулся в свою комнату. Мама ничего не сказала.

Просидев в комнате до обеда, я, готовясь к выходу, переоделся в школьную форму. Мне приходилось слышать, что форма в таком случае уместней обычной одежды, и я не хотел вызывать подозрений у родителей Сакуры.

Я сходил в ванную и пригладил всклокоченные волосы. Мама уже ушла на работу.

В комнате я сложил в сумку необходимые вещи. Выданный мамой конверт, мобильный телефон, «Маленького принца». Одолженные у Сакуры деньги я пока вернуть не мог.

Когда я вышел на улицу через парадную дверь, отскакивающие от земли капли затяжного дождя тут же разукрасили мои штаны круглыми пятнами. Без зонта было не обойтись, и я не поехал на велосипеде, а пошёл до дома Сакуры пешком.

В полдень буднего дня, в сильный дождь, прохожие на улице попадались редко. Дорогу до школы я прошёл в тишине.

Недалеко от школы я завернул в круглосуточный магазин и купил специальный пакет для приношений по случаю похорон. К счастью, внутри магазина стоял столик для желающих перекусить на месте, и на нём я переложил деньги в купленный пакет.

Отойдя немного от школы, я попал в жилой квартал.

«Да уж, задворки», — мелькнула в голове невежливая мысль.

Сакуру убили где-то в этой округе. Сегодня здесь почти никого не было. Как, должно быть, и в тот день. Её зарезали. Не из мести за нанесённую обиду и не из сочувствия к её судьбе — преступник не знал Сакуру в лицо, как и не знал её имени.

Странно, но меня не мучила совесть. Не грызли сожаления: мол, Сакура бы не умерла, если бы мы не договорились тогда встретиться. Я понимал, что это бессмысленно, а ещё — что не в этом дело.

Назовёт ли кто-нибудь моё хладнокровие бессердечием? Кто-нибудь?

Я скорбел по умершей.

Скорбел, но скорбь меня не ломала. Что говорить, печальная потеря. Но многих она опечалила сильнее, чем меня. Родителей, с которыми мне предстоит встреча, госпожу лучшую подругу, возможно, старосту. Думая о них, я не позволял себе всецело отдаваться скорби.

И потом, сколько ни огорчайся, Сакура не вернётся. Это очевидное заключение держало мою нервную систему в крепкой узде.

Я шёл под дождём. Миновал то место, где меня ударили.

Когда я приблизился к дому Сакуры, я почти что не нервничал. Самое большее — прикидывал, что делать, если там никого.

Подойдя во второй раз к дверям её дома, я без колебаний нажал кнопку домофона. Спустя короткое время мне ответили. Уже хорошо.

— Кто там? — послышался приглушённый женский голос.

Я назвал свою фамилию и сообщил, что я одноклассник Сакуры.

— А-а… — ответили мне и после короткого молчания продолжили: — Одну минуточку.

И повесили трубку.

Я ждал, стоя под дождём, и наконец ко мне вышла худая женщина. Судя по всему, мать Сакуры. За вычетом болезненного вида, она была очень на неё похожа. Поздоровавшись и весьма неловко улыбнувшись, она позволила мне войти. Я сложил зонт и вслед за ней прошёл в дом.

Когда за мной закрылась входная дверь, я низко поклонился:

— Простите, что явился без приглашения. В силу обстоятельств я не смог присутствовать на заупокойной службе и на похоронах. Позвольте мне хотя бы зажечь свечу в память о Сакуре.

Услышав мои слова, в которых ложь смешалась с правдой, мать Сакуры снова неловко улыбнулась:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ничего страшного. Я сегодня дома одна. И Сакура обрадуется!

Я хоть и подумал, где же это она будет мне радоваться, но, разумеется, ничего не сказал.

Наверное, мои чувства меня обманывали, но, когда я, разувшись, прошёл внутрь, дом показался мне более просторным и более холодным, чем в прошлый раз.