Дети Ванюхина - Григорий Ряжский

О чем думала она в промежутке между Москвой и поселком, узнать никому было не суждено: ни тогда, ни вообще. Потому что ни говорить, ни отвечать на вопросы, ни реагировать на проявления новой для нее жизни Нина Ванюхина уже не умела.

По двору мамонтовского дома бродили какие-то люди, что-то высматривая и выискивая в пожарище. Здесь же разместились несколько черных машин и реанимобиль, но, как выяснилось, прибыл он не на обгоревший труп, а для оказания экстренной помощи вернувшейся из Пушкина Полине Ивановне, матери погибшего. Обуглившиеся же останки Ванюхина уложили в пластиковый мешок и увезли в морг для дальнейшей идентификации и экспертизы. Таким образом, единственной ближайшей родственницей, которой по версии съехавшихся начальников всех мастей, местных и столичных, не удалось до настоящего времени сообщить о трагедии, оставалась дочь хозяйки дома, Людмила Ванюхина.

Из машины Нину решили не извлекать, а сразу везти в клинику, в Москву. Пока они неслись обратно, Дима выяснил — в какую, и так они с включенной мигалкой на территорию ЦКБ и въехали. А Милочка вернулась домой лишь к вечеру, к тому часу, когда маму Полину удалось откачать окончательно и, обколотая со всех сторон сильнейшими успокоительными препаратами, она лежала на кровати в полузабытьи. Учитывая сверхважность случая, местное начальство распорядилось оставить при ней медсестру, которая и поведала дочери о разыгравшейся в доме Ванюхиных трагедии.

Чувствуя настрой матери, Максим на этот раз решил проявить полное послушание без выяснения причин странной маминой просьбы и явился к моргу на Малой Пироговке в назначенное время. При этом он был слегка удивлен: с утра мама была дома, он видел сам, но потом внезапно исчезла и больше не возвращалась. Не вернулась она и к тому часу, когда пора было выходить, чтобы успеть к двум часам, о которых предупреждала. Но, по большому счету, он беспокоиться все же не стал: подумал, придет туда сама — не из дома придет.

Камера, как обычно, была при нем, и Макс, любовно потрогав ее рукой, подумал о том, какая жалость, что поступать ему, наверное, придется на операторский, а не на фотоискусство, которого тут нет вообще.

«Интересно, введут этот курс здесь когда-нибудь или нет, в России этой, матушке, — продолжал он перебирать в голове возможные планы своего дальнейшего ученья. — А может, отцу сказать, чтоб в Штаты отправил, в университет какой-нибудь? Или в Бритиш, например…»

Он посмотрел на часы — было начало третьего, но мама так и не появилась. История эта загадочная начала уже порядком ему надоедать. Он присел на скамейку, потянулся и, прикрыв рот рукой, широко зевнул. В тот момент, когда его зевательный спазм почти добрался до самой сладкой точки, при которой на короткий миг закладывает уши и после чего должен последовать освободительный выдох, Макс увидел себя выходящим из помещения морга с цветами в правой руке и немного странно повисшей левой. Почему-то на нем были надеты еще очки. Следом за ним, за Максом, вышли какие-то люди: мужчина с женщиной приятной наружности, пожилая пара интеллигентного вида, другие участники чьих-то похорон. Все они, кроме него самого, Макса Ванюхина, были одеты в черное. Выйдя, они собрались в группу и стали чего-то ждать — гроба, наверное. При этом глаза Максиковы отслеживали перемещение этих странных людей, в число которых входил и он сам, собственной персоной, притом прихрамывающей. Мозг его также фиксировал последовательность похоронных событий, однако скулы свело, и вернуть растянутый в зевке рот в исходное состояние оказалось в первый момент невозможным. Спазм отпустил не сразу, а тремя поочередными толчками. Мамы все еще не было, но Макс почувствовал, что появление его здесь не случайно, как, быть может, не случайно и отсутствие мамино тоже. Внезапно ему стало неуютно, потому что до него дошло наконец то, что увидели глаза. Тогда он зажмурился и тряхнул головой — наваждение не исчезало. Наоборот, то, как вели себя ожидающие выноса тела люди, заставило юношу усомниться в мистической природе происходящего в данный момент при его непосредственном участии. И он действительно не знал, как ему следует поступить.

Он еще раз оглянулся, поискав глазами мать, но не нашел. Тогда он встал и медленно пошел в сторону дверей, открытых для выноса покойников. Не дойдя пяти шагов до замеченной им группы скорбящих, он остановился и уставился в свою сторону, то есть уставился на самого себя — на того себя, который находился теперь в тех пяти разделяющих их шагах.

Теперь его заметили. Первой Макса заметила Ирина и вскрикнула, схватив за руку стоящего рядом Марика. Тот вздрогнул от неожиданности и удивленно взглянул на жену. Но ничего понять не успел, так как в тот же самый момент взгляд его остановился на Максе, и тогда он снова вздрогнул, сильнее прежнего, и в растерянности приоткрыл рот. Третьим, заметившим Макса, то есть тоже — самого себя, но без очков и хромоты, был сам он — неизвестный. Или, иными словами, — законный сын растерянных родителей, студент-математик, наследник и продолжатель рода Лурье, гражданин Соединенных Штатов Америки, Айван Лурье. Он окинул случайным взглядом случайную фигуру парня с фотосумкой на плече, но никак не прореагировал и в задумчивости отвернулся к дверям морга.

Первой опомнилась Ирина. Она подошла к Максу, взяла его под локоть и резко повела в сторону от похоронной процедуры. Макс послушно следовал за женщиной, не оказывая сопротивления и не задавая вопросов. Выйдя на Малую Пироговку, женщина остановилась, развернулась к нему лицом и спросила:

— Вы кто?

— Я Макс, — ответил Максим. — А вы?

Встречный вопрос остался без внимания.

— Какой Макс? — продолжая неотрывно смотреть на юношу, снова спросила женщина.

— Ванюхин, — удивленно пожал плечами Максик и поправил ремень фотокамеры. — Максим Ванюхин. А что?

Женщина как будто начала терять равновесие, и Максу показалось, что сейчас она повалится наземь. Он придержал ее за руку, но она тут же пришла в себя и отвела его руку.

— А где ваша мама? — задала она очередной вопрос и пытливо уставилась ему в глаза. — Нина, кажется?

— Мама прийти должна была, — он снова оглянулся, как бы подтверждая версию, и покрутил головой туда-сюда, — но только вот нет ее чего-то. Опаздывает, наверное.

На этом решительность женщины, которую ей с трудом удавалось демонстрировать в течение последних минут, окончательно иссякла, и она произнесла слова, которые озадачили Макса не меньше, чем все предыдущие:

— Господи… Господи Боже…

Теперь, когда некоторая напряженность странного диалога слегка спала, Макс вспомнил, что не задал женщине тоже очень важный вопрос, о котором чуть не забыл, будучи сбит с толку ее необычным поведением:

— А парень тот, с вами который, с цветами, он кто?

Женщина подняла на Макса глаза, и он заметил вдруг, какая в них смертельная тоска. Тоска и горе.

— Это твой брат. Его зовут Иван. А фамилия Лурье. Иван Лурье, — тихо ответила женщина и добавила так же тихо, как и сказала: — А меня зовут Ирина Леонидовна. Тоже Лурье. И я его мать. А умер его дедушка, Самуил Аронович, сейчас его понесут, понятно, Макс?

— Понятно, — неуверенно ответил Максик, — только не очень.

Автобус с черной полосой на боку стал в это время подавать назад с распахнутой кверху задней дверью. Ирина растерянно оглянулась и быстро проговорила:

— Тебе сейчас уйти лучше отсюда, хорошо? А потом мы встретимся с твоей мамой и, возможно, пообщаемся все вместе. Ладно? — Макс неопределенно пожал плечами, его никак не отпускал вопрос о так похожем на него неизвестном брате. — Передай маме, пусть позвонит нам. Завтра. Договорились? — Она протянула бумажку с номером телефона, рука ее заметно дрожала. — После обеда лучше…

— Договорились, — Максим взял протянутую бумажку и сунул ее в карман, — я передам.

Сам же оттянул молнию на боковом кармашке сумки, где находилась «Броника», выудил оттуда визитку и протянул Ирине Леонидовне:

— Вы тоже, если что, звоните, там наш номер есть.

Ирина взяла карточку, опустила глаза и прочитала: «Ванюхин Максим Александрович. Фотохудожник. Тел. 2452159».

Звонка от Ванюхиных в квартире Лурье на Пироговке Ирина с Мариком не дождались — ни на следующий день, как думали, волнуясь и теряясь в догадках, что затевается с той неслучайной стороны, ни еще через день или два, ни неделей позже.

— В конце концов, — оценил ситуацию Марик, — черт с ними со всеми. Не звонят, значит, не надо. И хорошо, что так. Нам уезжать в конце августа — уехали и забыли, точка! Заблудовские твои квартиру и без нас продадут прекрасно, по доверенности.

Ира подумала над словами мужа и не согласилась. Она уже преисполнилась уверенности в том, что произошло нечто, о чем они не догадываются, но с чем всем им так или иначе в скором времени придется столкнуться. Кроме того, имелось сильно мешающее делу обстоятельство: Ванька ведь тоже Максима видел, мельком, правда, и через очки свои близорукие, но, кажется, чего-то не договаривает. Во всяком случае, разговор о происшествии в морге он с родителями не затевал, а они, само собой, тоже к теме не возвращались. А может, и действительно не обратил внимания сын на Максима, а потом суета вся эта семейная началась: похороны деда, Немецкое кладбище, поминки, родня разная, все перепуталось у него, наверное, перемешалось.