Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд! - Максим Малявин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Санитар, с интересом следивший за дискуссией, вздохнул и пошел к барбухайке. Вернулся он, неся в руках двуручную пилу.
— В деревню хотел после дежурства передать, тестю, — пояснил он, подмигивая остальным. — Пуганем?
Вдвоем с парнем из МЧС они подошли к здоровенному стволу тополя и принялись изображать лесозаготовку.
— Эй, эй, вы чего? — раздалось сверху.
— Надоел ты нам. И дерево это здесь ландшафт портит. Спилим нафиг — двумя проблемами меньше.
— Нет-нет, я уже спускаюсь! — заволновался Сергей.
— Да сдался ты нам! Сиди уже. Ты же сейчас кочевряжиться начнешь: туда не поеду, да без моего согласия вы не имеете права…
— Что вы! Я согласен! Вы меня только от бандитов спрячьте и, что самое важное, если приедут черные трансплантологи — меня не выдавайте!
— Заметано, брат! Из дурдома выдачи нет, зуб даю! — успокоил санитар.
Спуск альпиниста-матерщинника с гигантского кактуса не заставил себя ждать.
— Только сразу в дурдом, без остановок и пересадок, — попросил Сергей.
— Не вопрос! Желание клиента — закон! — заверил санитар.
Был на приеме токсикоман. После него пришлось проветрить кабинет: такое впечатление, что бензин он не только пил и нюхал, но и в диспансер прибыл в цистерне бензовоза. Опасаюсь включать чайник — вдруг шальная искра?
Дежурный Господь Александр Ефимович
В последнее время психиатры часто сетуют — мол, измельчал бред, уж нет тех Наполеонов, Гитлеров… да что там, товарища Жукова днем с огнем не сыщешь. Так, мелочь, шушера — вроде внебрачного сына всея Газпрома или заместителя президента по связям с инопланетной общественностью. Что поделаешь — пооскудел вождь харизмою и свершениями, а в дальние исторические дебри не всякий бред достанет. Но все же бывают, бывают отдельные случаи, о которых потом помнят долго, хранят бережно и рассказывают с превеликим удовольствием. Золотой архив, так сказать.
Эту историю поведал мой друг и коллега Владислав Юрьевич. Он в свое время ушел работать психиатром на один очень крупный завод. Как-то раз (было это несколько лет назад) его вызвали в здравпункт прессового производства. У них там работал один слесарь, и у того периодически случались судорожные припадки — память о давней травме головы. Их приближение он чувствовал заранее и приходил к фельдшеру сделать инъекцию магнезии. Так вот, в этот раз, со слов фельдшера, ему не получшело, а постраннело. Как? Да очень просто: мужик сел, застыл в одной позе и уже четверть часа не двигается.
К моменту прибытия Владислава Юрьевича в здравпункт пациент так и сидел, уставившись в одну точку, и не горел желанием общаться. Доктор всеми способами пытался вывести его на разговор, только что с бубном шаманским вокруг не ходил — тщетно. Когда словарный запас, допустимый к употреблению в данной обстановке, уже практически иссяк, пациент вдруг откликнулся.
— Извините, доктор, я был занят.
— Чем же? — оживился Владислав Юрьевич.
— Я созерцал.
— Что, позвольте поинтересоваться?
— Людей. Народы, которые ходят по мне туда-сюда. Реки, которые текут по мне. Леса, которые растут на мне.
— Шахты, карьеры, ядерные могильники?
— Не будем о наболевшем, доктор. Думаете, просто быть тектонической плитой?
— То есть вы…
— Да, да, это я и есть.
— Извините, что отвлекаю от континентального дрейфа, но — давно это у вас?
— Миллиарды лет, доктор. Точно уже не помню. Люди вот недавно завелись, вошкаются.
— Дустом не пробовали?
— Да ладно, они особо не мешают. Все какое-никакое, а развлечение.
Фельдшер, всегда отличавшаяся предельно простым взглядом на вещи и прямо-таки искрящаяся непосредственностью и незамутненностью, не выдержала. Она подошла к Владиславу Юрьевичу, наклонилась и театральным шепотом спросила:
— Он что — дурак?
— Нет, Ольга Ивановна, он просто наш пациент, — едва слышно ответил доктор. — Сходите за нарядом милиции и вызовите транспортировку до психбольницы, а я пока побеседую с человеком.
— А хотите слетать на Марс, доктор? — предложил заскучавший было пациент.
— А давайте! Давненько нигде, кроме дачи, не бывал, — махнул рукой Владислав Юрьевич.
Мужик напрягся, две минуты сидел неподвижно, потом расслабился, выдохнул и доложил:
— На месте.
— Ну и как, вода есть? А жизнь? — тут же поинтересовался доктор.
— А что, в облом сходить проверить? — отозвался мужик. — Есть, но херовые.
— Тогда вертаемся взад.
— Легко. — Пациент снова застыл на пару минут. — Ага, есть. А хотите, я потоп устрою? А то жарко, душно.
Надо сказать, действительно стоял жаркий летний день. В воздухе висело марево, было душно, и где-то на горизонте собирались тучки — предвестницы скорого ливня.
— А ты сможешь? Потоп — это не просто на Марс сгонять. Тут особый навык нужен.
— Ха! Запросто! Мне за мои способности Сатана в тридцать три года голову оторвал. А потом назад пришил.
— Зачем отрывал-то? С целью диагностической декапитации?[54]
— Нет, это все потому, что я Иисус Христос. А Господь заставил его все как было сделать. Только вот припадки с тех пор, мать их…
— Э-э-э… а это ничего, что я при вас сижу?
— Да ладно, расслабьтесь, доктор. В миру я простой слесарь. Так что насчет потопа? — Он нетерпеливо потер руки.
— Какой, нафиг, потоп? — возмутился Владислав Юрьевич. — Ковчег не построен, твари не построены… тьфу, не собраны по паре.
В этот момент в кабинет вошли фельдшер и два полицейских.
— О. Уже собираются, — оживился пациент.
— Ладно, — решился доктор. — Едем присматривать остальных. Потоп — дело ответственное.
— Да ладно вам так напрягаться, я могу и дома его устроить, — заверил мужик.
— Верю. Охотно верю, — согласился доктор. — Но соседи будут против.
— Да я геенну огненную на них! Дождь из серы!
— И оно того стоит — растрачивать таланты по пустякам? Нет, уж решили замутить — так надо делать все основательно. Соседей огнем и серой — это каждый дурак сможет. А вот качественный потоп в мировом масштабе — это да, это по-нашему. Поехали ковчеги смотреть, тварей выбирать.
— Да ну вас. Сами выбирайте. А я поеду отсюда только к Господу, мне у Него надо сил набраться, — безапелляционно заявил пациент.
— Не вопрос. Прямо сейчас и поедем. Дежурный Господь у нас сегодня… — Владислав Юрьевич напряг память. — А! Александр Ефимович. Отлично, поехали.
В приемном покое Александр Ефимович как раз только что закончил принимать очень нудного экстренного больного. Этот факт, вкупе с дозволенными накануне излишествами, сильно омрачал его экзистенцию и здорово мешал обретению душевного равновесия. Поэтому на вновь прибывшего пациента в сопровождении Владислава Юрьевича и милиционеров он глянул хмуро, без энтузиазма.
— А-а, Иисус Христос… С чем на этот раз пожаловал?
— Потоп хочу замутить, Александр Ефимович.
— Дело нужное. Ну, проходи, садись. А это кто — твои апостолы? — кивнул он на полицейских.
— Да нет, это так, твари. Собираем вот потихоньку.
— Ты это… полежи тут пока, а тварей доверь Владиславу Юрьевичу. Он соберет, у него опыт большой, — резюмировал дежурный Господь.
Супротив резолюции Господней не попрешь, и пациент послушно дал себя переодеть и увести в отделение. Владислав Юрьевич в сопровождении пары… э-э-э… полицейских вернулся на завод. Набирать экипаж ковчега, надо полагать. Если что — вакантные места еще есть.
Трудозатраты на посадку картошки окупаются только тем, какая она вкусная — своя…
Лампадное топливо
Гори, гори, мое паникадило,Не то они склюют меня совсем!
© Борис ГребенщиковНа что ловятся рьяные последователи замысловатых оккультных течений, сектанты и прочая фанатическая братия? На бонусы, конечно же. В самом деле, трудно ожидать, что некий условный сферический прихожанин в духовном вакууме будет настойчиво посещать службы, исполнять обряды и усердно молиться только для того, чтобы потом вот так вот взять и умереть. Или, паче чаяния, угодить в инфернальные сферы в качестве кулинарного полуфабриката. Нет, если уж расшибать лоб и умерщвлять плоть — то чтобы потом всенепременно гурии (опционально — джинны и ифриты) и либо билет на ковчег, либо сертификат о сверхспособностях и звание адепта восьмидесятого уровня. И распирающее ощущение собственной эксклюзивности. Вот это другое дело, вот за это можно и душой пострадать, и червячка плоти заморить.
Евдокия Петровна (назовем ее так) в церковь зачастила последние лет пять. Раньше все как-то было не до того: семья, работа, дача. Но, выйдя на пенсию, она неожиданно для себя обнаружила, что образовавшийся избыток времени нечем заполнить, кроме постоянных размышлений о смысле жизни и тщете всего сущего. И если у Иммануила Канта подобные рассуждения вылились в несколько томов геморроя для будущих студентов философских факультетов, то у Евдокии Петровны перо и бумага никогда не ассоциировались с клапаном для стравливания ментального давления. Максимум — расписаться за получение пенсии или оставить инструкции мужу, что купить. Засада, словом.