Незнакомая Шанель. «В постели с врагом» - Наталья Павлищева

Мадемуазель храбро отправилась обратно. Поток беженцев навстречу, забитые машинами и людьми дороги, отсутствие мест в гостиницах и обыкновенная нехватка еды... Никакие трудности пути не остановили Шанель, она добралась до Парижа и до Вандомской площади.

Отель «Ритц» оказался занят немцами, причем ее прежний люкс с видом на Вандомскую площадь теперь предназначался для самых высокопоставленных, например, одно время в нем жил маршал Геринг. Конечно, Шанель в номер не пустили, ее даже не впустили в сам отель – по обе стороны шлагбаума перед ним стояли рослые автоматчики, которым было совершенно наплевать на веяния мировой моды и даже на «Шанель № 5»!

И все же ей удалось переговорить с помощником администратора отеля. Выяснилось, что для чемоданов Мадемуазель немцы, выкидывая вещи уехавших постояльцев, сделали исключение, потому что на глаза интенданту попался фирменный знак Шанель – сцепленные между собой буквы С. Интендант вспомнил, что такой же знак на флаконе любимых духов его обожаемой супруги, и поинтересовался, какое отношение к вещам имеет вензель. Услышав имя Шанель, он приказал чемоданы просто унести в сторонку.

Показательно поведение Шанель в первые дни после возвращения. Конечно, можно сказать, что она просто не осознала всей сложности момента, но Серж Лифарь, ее горничная Жермен Доменже, ближайшая подруга Мизия Серт и многие другие утверждали, что Коко вела себя так, словно немцев не было вовсе! Она их старалась не замечать все время оккупации! Или ставить на место (они послушно становились).

Началось все именно с появления в отеле «Ритц». У Шанель была маленькая квартирка на рю Камбон над ателье, в конце концов, можно бы остановиться и там. Но взыграло ретивое: почему это она должна уезжать из любимого отеля?! Нет! Немцы, скорее всего, столь мелкого инцидента не заметили, а администратору пришлось постараться. Шанель нашли крошечный номер на самом верхнем этаже в крыле, выходящем на улицу Камбон. Но так даже удобнее, потому что престижный корпус с видом на Вандомскую площадь занят военными, которым запрещено появляться в боковом, а постояльцам из бокового крыла не рекомендовано мозолить глаза важным птицам из главного. Кесарю, как известно, кесарево...

Перепуганный натиском Мадемуазель помощник администратора напомнил, что она прежде обязана посетить комендатуру. Шанель возмутилась:

– Такая грязная?! Мне нужно вымыться и переодеться. Сами сходите в комендатуру и доложите, что приехала мадемуазель Шанель. Я схожу, когда приведу себя в порядок. Меня учили, что обращаться с просьбой к кому-либо следует в чистом виде.

Неизвестно, поспешил ли в комендатуру помощник администратора, но Шанель действительно отправилась мыться.

Новый Париж должен бы удивить Шанель. Пару месяцев назад она уезжала из города, который опустел еще осенью 1939 года. С улиц исчезли такси, прохожие, из садов и скверов нянечки, прогуливающиеся с детьми, казалось, исчезли сами парижане. Они появлялись, только когда требовалось спуститься в бомбоубежище в случае воздушной тревоги. Витрины большинства ресторанов, кафе, роскошных магазинов, окна кинотеатров, галерей... заколочены, телефоны отключены, фонари горели через один и гасли совсем в случае все той же тревоги. Город не жил, а существовал по военным законам.

Теперь все вернулось. Снова стало ярко, правда, всюду резали глаз черные свастики на красно-белом фоне. Свастика в Париже... ужас! А еще бесконечное количество людей в военной форме, причем не понимающих французского. Ежедневный марш немецких колонн по Елисейским Полям, немцы на Монмартре, на Эйфелевой башне, в Гранд-опера, в «Ритце»... Они щелкали затворами фотоаппаратов, норовя запечатлеть себя на фоне парижских достопримечательностей. Зато открылись рестораны, и, заплатив вступительный взнос, можно заказывать практически все, на что хватало денег. Снова зазвучал аккордеон, детей на улицах пока еще не было, но парижане уже стали выводить гулять своих обожаемых собак.

Скьяпарелли сбежала, а многие другие остались, работали Дома моделей – Баленсиага, Ланвен, Лелон, Пату... У Шанель продолжал работу только магазин на рю Камбон, где продавались духи и разная мелочь. Вход в магазин прекрасно виден из окна ее нового жилища, перед ним каждое утро выстраивалась очередь немецких солдат, желающих привезти или прислать домой подарок из Парижа, а что может быть лучше флакона самых знаменитых духов, купленных у самой Шанель?

Духов разрешили продавать только двадцать флаконов в день, очередь стояла задолго до открытия, и Мадемуазель не без ехидства мысленно обзывала оккупантов дураками:

– Все равно большинству не хватит!

Началась странная жизнь в совершенно неприемлемом для Шанель безделье. Немыслимо энергичная Мадемуазель вынуждена проводить день за днем в праздности. Она явно поспешила с закрытием своих ателье в самом начале войны. Остальные работали, а она бездельничала. От тоски Шанель принялась даже заново учиться пению. Любимая подруга-змея Мизия Серт ехидно заметила, мол, Коко решила, что у нее в таком возрасте может прорезаться голос!

В своей книге «В постели с врагом...» Хэл Воган приводит страничку учета постояльцев «Ритца», где значится, что комнаты 227 и 228 заняты мадемуазель Шанель. Из текста видно, что ее соседями по гражданскому крылу отеля «Ритц» были тринадцать французов, включая супругу управляющего отеля, трое американцев, двое англичан, четверо бельгийцев, один итальянец и один египтянин... Это те, кто поместился на данной странице учета. Неужели столь разномастная компания сотрудничала с немцами? Скорее, действительно, менее удобное крыло было отдано гражданским, ведь немцы пока еще старательно делали вид, что не мешают жить парижанам. Более фешенебельное, выходящее на Вандомскую площадь крыло, заняли сами немецкие офицеры высшего ранга.

В своих воспоминаниях Мизия Серт категорически пропустила военные годы, всего пара страниц, посвященных тому, что у нее испортилось зрение, а Серт переживал из-за смерти Руси. Одна ли Мизия так? Отнюдь, полагаю, во Франции нашлось немало тех, кто предпочел бы не вспоминать эти годы и вовсе не из-за ужасов концлагерей или оккупации, а... совсем наоборот. У всех биографов Шанель с осени 1940 года по осень 1943-го тоже практически пропуск, за исключением упоминания уроков пения, сотрудничества с Кокто в качестве художника по костюмам для одного спектакля и заботы о больной Мисе. И, конечно, любовной связи с Динклаге, якобы приведшей ее в лоно абвера.

И все? За три года практически никаких событий? И это у беспокойной Шанель? Что-то тут не так...

А как вообще жили в Париже и во Франции во время оккупации и режима Виши?