Робинзоны из Бомбея - Сатьяпракаш Агарвал

В субботу, возвратившись домой, Гхису сообщил, что и ремонтные работы на дороге закончены… Стало совсем худо. Ели только раз в день, да и то не досыта.

Не унывал только маленький Риса: с утра до ночи носился вокруг хижины на хворостине, погоняя невидимого коня. А отец с матерью сидели у входа — спорили, переругивались и давали друг другу советы.

Однажды вечером, после многодневных поисков и раздумий Гхису наконец нашел способ поправить немного домашние дела.

— Надо пристроить куда-нибудь Рису, — сказал он, потягивая бири, чтобы не сосало под ложечкой.

— Да на что он годится? — возразила Ганго. — Мал он еще, чтобы работать.

— Мал, говоришь? За обедом-то он от взрослого не отстанет. Многие в его годы уже работают.

Ганго ничего не ответила. Она была бы только рада, если б ее сын стал зарабатывать себе на жизнь. Но ведь до сих пор Риса даже по их улице ходил лишь за руку с отцом. Да и что он умеет делать?

— В его возрасте, — продолжал Гхису, — дети чистят ботинки, работают в велосипедных мастерских, продают газеты, да мало ли еще чем занимаются… Завтра же сведу его к Ганёшу: пусть работает чистильщиком.

Ганеш, односельчанин Гхису, жил в крохотной хибарке у моста, за милю от поселка. Закинув за спину маленький ящик с сапожными принадлежностями, Ганеш ходил из переулка в переулок — чистил и чинил обувь.

Наутро, отправляясь на поиски работы, Гхису сказал жене:

— Сейчас загляну к Ганешу, потолкуем, а ты пошли к нему Рису, да пораньше.

Покормив сына скудным завтраком, мать отправила его к Ганешу.

Топая босыми ножками, Рису важно двинулся на работу. Шестилетний худой малыш, с копной нечесаных волос, с большими наивными глазами и в такой длинной рубахе, что она закрывала даже его короткие штанишки.

Но добраться до Ганеша в этот день ему так и не удалось. Сколько соблазнов разбросала жизнь на его пути! Сначала он наткнулся на дерущихся мальчишек — их надо было срочно разнять, а потом и поиграть вместе с ними. Затем Риса поглазел на буйволицу — она купалась в грязном пруду. Пастух орал на нее что есть мочи, а она нежилась, забравшись в воду по самую шею. Потом Риса встретил факира и так засмотрелся на чудесное представление, что совсем забыл, куда и зачем он идет.

Когда солнце уже клонилось к закату, Риса прискакал домой на своей хворостине — промокший под проливным дождем, изголодавшийся, но очень веселый.

Да, нелегко было начинать трудовую жизнь! Все равно что молодому буйволу привыкнуть к ярму. Но делать нечего: семью ожидал голод.

На другой день Гхису сам отвел Рису к Ганешу и ушел, оставив сыну несколько ан[30], чтобы он купил себе банку ваксы и щетку.

Этот день Риса прожил словно в сказке. Они шли с Ганешем совершенно новыми для Рисы местами. Сколько интересного было на каждом шагу! И Риса не мог понять, почему мать, провожая его, утирала слезы. Повсюду лавки, полные невиданных разноцветных товаров, а людей столько, что у Рисы даже голова закружилась. Все это очень интересно и ничуть не тяжело!

Поджидая сына, мать все глаза проглядела. Наконец появился Риса, едва волоча усталые ноги. Ему казалось, что за всю свою шестилетнюю жизнь он не исходил столько, сколько сегодня. Но при виде матери Риса тут же забыл про усталость и принялся рассказывать обо всем, что увидел за день. А когда вернулся отец, Риса, подхватив щетку и банку с кремом, бросился к нему.

— Папочка, почистить тебе ботинки?

При виде бравого чистильщика скупая улыбка скользнула по лицу отца, всегда такому хмурому и неприветливому.

— Зачем мне чистить, сынок, я ведь не какой-нибудь бабу[31]… Да мне и заплатить нечем… Ну, рассказывай, кормилец ты наш.

И Риса снова принялся рассказывать о своих приключениях.

Наутро отец и сын вышли из дому вместе: отец — на поиски работы, сын — к дяде Ганешу. Две лепешки, завернутые в тряпицу, — под мышкой у отца, одна лепешка — у сына. Вскоре они расстались, и каждый направился своей дорогой.

С замиранием сердца перебежав широкую улицу, Риса добрался до хижины Ганеша, но, к своему удивлению, увидел на двери внушительный замок.

Подумав немного, Риса пустился на поиски Ганеша. Он долго бродил по кривым, запутанным переулкам, переходя из одного в другой, но все это были не те переулки, по которым они проходили вчера. Голоса дяди Ганеша тоже не было слышно. Что же делать?

Наконец Риса решился: усевшись на перекрестке, он положил перед собой банку с кремом и щетку и стал поджидать своего первого клиента. Подражая Ганешу, Риса скривил рот и крикнул что было силы:

— Чищу! Чищу-у-у…

Услыхав собственный голос, он немного смутился, но вскоре обрел уверенность и стал выкрикивать свой призыв все громче и громче. К Рисе подошел какой-то толстый бабу.

— Что возьмешь за чистку?

— Сколько соблаговолите дать! — бойко ответил Риса, как это делал Ганеш.

Бабу оставил ему свои туфли, а сам важно прошел в лавку напротив.

Впервые в жизни Риса открыл банку с кремом. Повторить слова Ганеша он смог, но с чего начинать работу, куда накладывать крем, как действовать щеткой, этого он не запомнил. Однако он смело взялся за дело… Через пять минут и руки, и ноги, и лицо Рисы были перепачканы кремом. На одну туфлю ушло ровно полбанки. Он уже подумывал, не положить ли крема и на подметку, как опять появился толстый бабу. Увидев, что стало с его туфлей, бабу побагровел и изо всех сил ударил Рису по лицу, так, что у малыша искры из глаз посыпались. Риса замер со щеткой в руке. Он не мог понять, что же произошло. Ведь дядю Ганеша никто и пальцем не трогал!

— Ах ты подлец!.. Черные туфли желтым кремом намазал! — вопил бабу, осыпая Рису ругательствами.

Прохожие останавливались, с любопытством наблюдая эту сцену.

Одни смеялись, другие утешали бабу, третьи напустились на Рису.

Наконец бабу, чертыхаясь, надел свои разноцветные туфли и ушел под смех окружающих.

Во время скандала Риса только ежился да беспомощно озирался.

Но как только бабу скрылся из виду, он собрал свое имущество и поспешил покинуть несчастный перекресток. Теперь он пугался при виде каждого бабу, встречавшегося ему на пути, и не решался открыть рот, чтобы прокричать: «Чищу! Чищу-у!» Риса думал о своем родном доме, чувствовал на своих плечах ласковые руки матери. Он повернулся и побежал домой.

Он бежал все быстрее и быстрее, но кривым переулкам, казалось, не будет конца. Едва выбирался Риса из одного, перед ним открывалось несколько новых. Что будет, если он не найдет дороги домой?

Испуганный Риса метался, затерянный среди чужих людей, равнодушных к его горю.

Давно перевалило за полдень, а Риса все блуждал по городу. Хоть бы отыскать тот большой мост, возле которого стоит хижина Ганеша!

Лепешку он съел еще утром, его давно мучил голод. Несколько раз принимался он плакать в голос, но тут же испуганно замолкал…

Наступил вечер. Переулки опустели и погрузились во тьму. В полном отчаянии Риса остановился на перекрестке. И тут словно из-под земли перед ним появилась целая ватага мальчишек.

— Эй, ты, сопляк, чего хнычешь? — важно спросил самый маленький, поправляя на голове рваную топи.

Другой схватил Рису за руку и потянул под какой-то навес. Кто-то подтолкнул его сзади, кто-то положил ему руку на плечо и усадил в углу под навесом. Затем мальчишка в рваной топи — видно, вожак — достал из кармана горсть жареных земляных орехов и протянул Рисе.

— Бери-ка, сопляк, и брось плакать. Вместе будем работать. Мы ведь тоже чистильщики…

Скоро маленький Риса уже крепко спал под навесом вместе со своими новыми товарищами, спал, подложив под голову пустую банку из-под крема и какую-то тряпку.

А в это время в хижине, вернувшись домой после бесплодных поисков сына, Гхису утешал Ганго:

— Никуда он не денется. Он ведь сын Гхису. Завтра отыщется! Ведь и меня тоже никто не обучал ремеслу.

Но в душе он и сам был очень встревожен исчезновением сына.

Ганго молчала. Она лежала неподвижно, глядя в низкий потолок хижины.

Полная луна выплыла из-за туч, покрывая нежной позолотой роскошные особняки Нью-Дели и убогие лачуги его строителей. Все было погружено в сон. И в волшебном свете луны казалось, что мир и покой царят на земле.

Раджендра Ядав

Сорвиголова

— Эй, Бадруддин, а этот опять не пришел? — доносился до меня знакомый хриплый бас хозяина мастерской.

— Он болен, господин, — слышится в ответ детский голос. — Вся спина, говорит, отнялась — не ворохнуться.

— Тоже мне, «не ворохнуться»! Лодырь! Лоботряс! — недовольно рокочет бас, а у меня невольно возникает мысль, что если бы этот человек мог давать свой голос напрокат, для наших режиссеров он мог бы оказаться настоящей находкой: в индийских фильмах на мифологические темы таким басом обычно говорят только ракшасы[32].