Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казаков развернулся к печке и взглянул на танцующие языки пламени. Тишину нарушал только треск догорающих дров, и Булат заметил, как Юра нервно мнёт пуговицу бушлата. Глаза широко открыты, лицо задумчиво, и морщины отсутствуют, как у младенца. Боец был шокирован ровным и спокойным голосом, который только что говорил о самом страшном, что приходилось слышать за неполные девятнадцать лет. Ему стало ясно, почему с такой неохотой те, кто прошёл, вспоминают об этом. Стало ясно, почему поделился Булат. Будь готов ко всему и даже к смерти. Самой страшной, липкой, жгучей, холодной и одинокой. Неважно, где и когда. Будь сильным или хотя бы постарайся таковым прикинутся, чтобы отбросить эти мысли и встретить новый день как день вчерашний.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Середина января. Взвод управления
– Как вы меня задрали, – негромко ругался Витя Любимов, уничтожая ногтями бельевых вшей между швами кителя.
Боец разжёг небольшой костёр прямо в одной из комнат многочисленных зданий завода. На углях стоял таз с закипающей водой, рядом на ящике – ворох солдатского белья для стирки. Витя по-хозяйски сосредоточенно щёлкал жирных ползучих тварей, ни на что не отвлекаясь, с одним желанием – довести дело до конца. Его грязное голое тело покрылось мурашками, толстые неуклюжие пальцы изредка срывали папиросу с губ и стряхивали пепел на пол. Глядя на него, я захотел подойти к костру и погреться, отдохнуть на корточках пару минут, поговорить немного.
– Тебе не холодно, Любимый? – спросил я, глядя на парня. – Когда баня, Замок? – вопросом на вопрос ответил Витя.
– Не знаю, старшина молчит пока. Наверное, после штурма.
– Какого ещё штурма? – не отвлекаясь и не поднимая головы, спросил боец.
– Ты с Луны свалился? – удивился я. – Конечно, Минутки. Ты что так политически не подкован? Об этом вся рота уже неделю говорит. Начало общевойсковой крупномасштабной операции с первого и по четвёртое февраля.
– Ну это ещё не скоро, – огорчился боец, – а в баню знаешь как охота. Я дома каждую субботу ходил. Дед так натопит, что даже батя не высиживал, а нам с дедом в самый раз. Он ждёт меня. Всё время телевизор смотрит. Новостями с войны интересуется. Всю семью войной извёл. А соседям-то чего наплёл, – улыбнулся Любимов, – будто внук у него в разведке служит и медаль имеет. Так что мне назад без медали никак.
– Да, деда подводить нельзя, – ответил я, медленно поднимаясь и чувствуя всю тяжесть бронежилета. – Ты воды-то мне оставишь?
– Оставлю, если через час явишься, – впервые за весь разговор взглянул на меня Любимов. – Только у меня просьба. Конверт чистый мне сможешь достать? И ручку с красной пастой, желательно гелиевую.
– Ох и хитрый ты мужик, Витька, – засмеялся я.
– Мы деревенские все такие. Расчётливые.
В расположении командира роты я застал сержанта Герасимова с тремя автоматами за плечом. Он важно расхаживал по подъезду, поглядывая на дверной проём помещения капитана. Там уже битый час шло совещание всех офицеров роты. Решалась судьба одного из контрактников, который в пьяном виде случайно обстрелял своих. Обошлось без жертв, но инцидент замять не удалось. В кабине пострадавшего ГАЗ-66 находился майор внутренних войск. Сам виновник «торжества» стоял посреди комнаты, как школьник на экзамене перед комиссией. Сказать в своё оправдание ему было нечего, да и незачем. Он прекрасно понимал, что возьми пуля чуть левее или правее, то она непременно попала бы в цель. И стоять пришлось бы не перед пехотными офицерами, а перед военным трибуналом, который без проблем квалифицирует подобные случаи в разряд уголовных. Причём положенные десять-двенадцать лет строгого режима являются не самым страшным наказанием на фронте. Бойцу повезло. Экзекуция закончилась отборным матом в адрес счастливчика и последующим разрывом контракта. Боец вышел взмокший, покрасневший и напуганный, уже без оружия и бронежилета. Когда офицеры покинули комнату, Герасимов нетерпеливо вошёл.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться! – приложил ладонь к чёрной вязаной шапочке на затылке сержант.
– Ну обратись, – ответил ротный, не отводя взгляд от военного билета контрактника.
– Мы на кладбище два автомата нашли, куда их? Подствольники я снял. Они неисправны и деформированы. Наверное, после того как наши вертолёты отработали.
– Сдай Калядину. Что, в первый раз, что ли? – зло распорядился командир и взглянул на бойца. – Калибр автоматов какой?
– Не наш, товарищ капитан. Семь шестьдесят два, – доложил сержант, снимая трофейное оружие с плеча.
– Ну вот и сдай их прапорщику, у меня, что, оружейная комната? – Есть, – ответил Герасимов.
Сержант ждал поощрения, а попал под горячую руку. В подъезде он снял оружие с плеча и передал мне. На ремне бойца болтался армейский штык-нож – гордость хозяина и зависть сослуживцев. Когда я смотрел на Герасимова, мне хотелось, чтобы слово «сержант» писали с большой буквы во всех случаях. К моему приезду в Чечню он отслужил почти полтора года и с нетерпением ждал весны, то есть того дня, когда он заслуженно может назвать себя дедом.
Старшина отсутствовал по своим хозяйственным делам в районе полевой кухни. Печка в комнате погасла, и я подкинул немного дощечек от разбитого ящика патронов. В комнату вошёл Казаков, скидывая увесистый вещмешок на лежанку. Я наблюдал за ним молча. Вид у бойца был интригующим. Он смотрел то на меня, то на свои руки, развязывая крепкий узел. На лице сияла незамысловатая улыбка, щеки покрыл румянец. Впрочем, Юра выглядел так всегда. Я редко наблюдал его задумчивым или грустным.
– Смотри, что я для тебя нарыл, Замок, – сказал гордо наводчик, всё-таки справившись с узлом.
Я поднялся с лежанки и подошёл к нему, взглянув внутрь мешка. Там лежали книги. Очень много книг в твёрдом переплёте, в основном классика.
– Вот эту я возьму, – потянулся я к «Идиоту» Достоевского, – и «Преступление и наказание» тоже возьму. Ого, «Сто великих тайн»! Эту книгу вместе читать будем.
– «Преступление и наказание» – что-то знакомое, – прошептал Казаков, вглядываясь в обложку романа.
– Он там бабку топором зарубил, – решил подсказать я.
– Кто, Достоевский? – серьёзно спросил Юра.
– Ты идиот? – засмеялся я, сообразив, какой каламбур получился благодаря ситуации и игре слов.
Наконец появилась отличная и полезная альтернатива перечитанным до дыр письмам из дома. Я спрятал книги в свой мешок. Отвлечься от действительности с помощью литературы получается не у всех. Многим это просто неинтересно. Многим интересно то, что происходит здесь. Я, конечно, тоже увлечён, но не до фанатизма. Свою свободную минуту времени хотелось бы провести подальше отсюда. Желательно в другом веке. Прогуляться по Питеру или Москве, не боясь ракетно-бомбовых ударов и пули снайпера. Представить на вкус шампанское из хрустальных бокалов и раздеть глазами барышню на светском балу. Одним словом, свалить отсюда хотя бы мысленно, хоть и ненадолго. Даже если бы и не было войны, я всё равно сюда бы не поехал. Здесь всё чужое. Воздух, земля, люди. И в друзьях у меня нет ребят
