Лондон в огне - Эндрю Тэйлор

Хэксби хочет, чтобы я помогала ему с чертежами. У него руки трясутся — говорит, что от озноба.

— От озноба? Так он это называет?

— Господин Хэксби сказал, что поговорит с вами.

Госпожа Ноксон вздохнула и вернула рисунок Кэт. Некоторое время она молчала, потом тихо-тихо произнесла:

— У тебя всегда был трудный нрав, еще с детских лет.

— Вы же не знали меня в детстве, госпожа.

— Зато мой дядя знал, — парировала госпожа Ноксон. — Пожалуй, даже лучше, чем твои родные отец и мать. Говорил, ты будто подменыш — феи младенца забрали, а тебя на его место подкинули.

Взгляд Кэт снова обратился на эскиз. Может быть, заменить сад в центре площади церковью? Шестигранной, с квадратной башней, над которой плавно поднимается шпиль?

— Охота тебе ночью такими глупостями заниматься! — произнесла госпожа Ноксон.

— Мне не спалось. Я боюсь. — Даже площадь не помогла развеять страх. — Мужчина, который вчера заходил во двор и следил за Джоном от Барнабас-плейс… Наверное, он ищет меня.

— Совсем умом тронулась! Да кому ты нужна? Убирай свои бумажки и ложись спать.

Оставшись одна, Кэт задула свечу и в темноте почувствовала себя спокойнее. Девушка лежала, сжимая в руке Хефцибу и передавая ей свое тепло. До нее доносился только стук капель о стекло да храп Марджери.

Нет, никто не заставит ее вернуться в Барнабас-плейс. Кэт предпочтет смерть. Дядя силой выдаст ее за сэра Дензила, обрекая племянницу на кошмар наяву и вдобавок лишая ее всяких прав на тетино имущество. Но это в лучшем случае, а в худшем Олдерли донесут на нее, и Кэт предстанет перед судом за покушение на жизнь кузена. Наверняка дядя Олдерли уже поговорил по секрету с кем-нибудь из своих друзей в Уайтхолле. Но кто им нужен больше? Кэт или ее отец?

Однако Хефциба постепенно оказала свое успокаивающее воздействие, совсем как в прежние времена. Может, секретарь и шел за Джоном, чтобы посмотреть, куда везут сундук, но он никак не мог узнать, что Кэт живет во дворе «Трех петухов». Даже серый плащ в соборе Святого Павла не наведет молодого человека на ее след. Нужно только сидеть тихо, и все обойдется.

А пока Кэт будет ждать, что преподнесет ей будущее. Живи она в совершенном мире, кузен Эдвард погиб бы от ее руки, ведь разве он не убил что-то в ее душе? В совершенном мире Кэт работала бы на господина Хэксби. В совершенном мире она никогда не отправится в ссылку вместе с отцом — конечно, при условии, что Кэт его найдет, — ведь для Томаса Ловетта служение его Богу намного важнее, чем любовь к дочери.

При мысли об отце Кэт охватило неизъяснимое чувство, и даже Хефциба оказалась не в силах ее утешить. Он ведь все-таки ее отец, а это что-то да значит, хотя Кэт сама толком не знала, что именно. Однако бросить его она не может.

Глава 21

С утра дождь полил еще сильнее. Усадив отца у очага, я строго-настрого запретил ему бродить по саду или беспокоить госпожу Ральстон. Я спустился к реке и нанял прогулочную лодку, которая отвезла меня вниз по течению к общественной лестнице Уайтхолла.

Господина Уильямсона в Скотленд-Ярде не оказалось. Я отправился в его кабинет в канцелярии лорда Арлингтона в Собственном саду. Высокомерный секретарь отправил меня в Тихую галерею. По ней, раскланиваясь со знакомыми, неспешно прогуливались многочисленные придворные. Эта галерея была излюбленным местом отдыха во дворце, особенно когда погода не позволяла гулять в парке.

Я заметил Уильямсона в дальней части: он стоял у окна и глядел на раскинувшийся внизу сад. Мой начальник напевал себе под нос какую-то мелодию: он часто так делал, когда был погружен в размышления.

— Его светлость в кабинете герцога, — без предисловий начал Уильямсон: он заметил меня, только когда я подошел вплотную. — До чего же некстати! Его светлость приказал ждать его здесь, а ведь у меня тысяча дел.

Уильямсон взял меня за локоть и повел в нишу, в которой стояли старинные часы. Начальник смотрел куда угодно, только не на меня: он постоянно обшаривал взглядом толпу людей в галерее.

— Хорошо, что вы пришли, — продолжил Уильямсон. — Мне нужно кое в чем удостовериться. Вы упоминали о некоем Колдридже. Вы уверены, что именно эта фамилия была написана на листе бумаги в сундуке у слуги и ее же использовал сообщник Снейда?

— Вне всякого сомнения, сэр. Гинеи в сундуке Лейна были завернуты в бумагу, на которой было написано: «Колдридж. ПСП», вот только почерк был не его. — Я не понимал, почему для Уильямсона так важно то, о чем я рассказал ему вчера. — А госпожа Снейд с уверенностью сказала, что ее муж отправлял письма для своего товарища по фамилии Колдридж.

— Вы спрашивали о нем отца?

— Да. Никакого Колдриджа он не знает.

— Не знает? — с подозрением переспросил Уильямсон. — Или не хочет его выдавать?

— Я расспрашивал отца, когда его рассудок прояснился. Полагаю, что могу судить, говорит он правду или кривит душой.

Уильямсон хмыкнул:

— И больше вы ничего об этом Колдридже не узнали?

— Не то чтобы совсем ничего. — Я решил поделиться с начальником догадкой, озарившей меня в соборе. Вчера я умолчал о своем предположении, посчитав его надуманным. Однако сейчас я хотел отвлечь внимание Уильямсона от батюшки. — Мне пришло в голову, что «ПСП» может означать «проход Святого Павла». А если так, то на бумаге указаны фамилия и место. Не здесь ли кроется причина, заставившая Лейна прийти в собор Святого Павла во время Пожара?

— Он должен был встретиться с Колдриджем?

— Или у Колдриджа была назначена встреча с другим человеком, а Лейн за ними следил. Может быть, Колдридж ждал Джема Брокхёрста, слугу, которого забили до смерти?

Уильямсон пожевал нижнюю губу.

— Возможно, — согласился он. — Тут надо поразмыслить. — Но вдруг задумчивое настроение Уильямсона исчезло без следа, уступив место его привычной деловитости. — Я не могу отлучиться, Марвуд, однако вам я бездельничать не позволю. Составьте свежий список моих новостных корреспондентов. Это много времени не займет. Потом отнесите гранки нового выпуска «Газетт» обратно господину Ньюкомбу. Передайте ему, что… — Господин Уильямсон посмотрел мимо меня и внезапно расплылся в улыбке. — Сэр Дензил! К вашим услугам, сэр. — Он отвесил низкий поклон. — И к вашим тоже, сэр! — Во второй раз Уильямсон склонился еще ниже. —