Великая мать любви - Эдуард Лимонов

- Запомни первое правило трудящегося человека, - сказал Косогор тоном школьного учителя. - Никогда, ни при каких обстоятельствах - не торопиться. Платят нам почасово, так что спешить нам некуда. На, держи карту, будешь штурманом. А я буду водителем и стрелком-радистом. Хуево, что ты не умеешь водить car*... Здоровый лоб, давно бы научился...

- Где? Я всегда был бедным. Это вы у нас были привилегированным членом общества - председателем рабочего контроля. Я был поэтом, у меня денег не было...

- Работать не хотел, вот и был поэтом. Ну, поехали?

- Да уже давно следовало бы поехать, - съязвил я. - Вы сами-то автомобиль водить умеете, Леонид?

- У меня всю жизнь была машина, - гордо сказал Косогор.

- И в ГУЛАГе?

- Ну в ГУЛАГе нет, конечно. - Он вдруг расхохотался. - Там на казенных машинах возили... У меня и до войны была в Симферополе машина, и потом, когда из лагеря реабилитировали, я целых два "Москвича" разбил у нас на крымских дорогах.

"Олдсмобиль", как тяжелый танк, не спеша выполз из грязи на асфальт и, минуя запаркованные авто соседних с "Барни энд Борис" столь же важных лонг-айлендовских мелких бизнесов, вылез на дорогу с двойным движением. Вокруг, по крайней мере, куда достигал глаз, нас окружали новенькие индустриальные объекты. Склады, бараки, башни, трубы, несколько легких полевых небоскребов среднего размера еще в лесах, краны и море грязи. Скучно и противно было глядеть на этот пейзаж. И особенно противен он был именно в весеннюю, конца марта, распутицу, в момент, когда развороченная земля еще не успела улежаться и обрасти вновь, хотя бы только там, где ей позволили, защитной коркой травы и камней. "Барни энд Борис" была молодой фирмой, посему ей досталось место на самом краю искусственной пустыни.

- На хуя все это человеку нужно, Леня? Все это железо и другая мерзость? - спросил я, вздохнув.

По крыше "олдсмобиля" затоптался дождь.

- Ты не философствуй, философ, а лучше выполняй функции. Смотри на карту, - сказал Косогор.

Он, следуя своему собственному правилу, не торопился. Мы ехали со скоростью чрезвычайно медленной, держась середины шоссе. Трафик не был оживленным в этой части Лонг-Айленда, однако некоторые водители клаксонили нам, проскакивая, очевидно, желая над нами посмеяться. Мне стало стыдно, что мы так медленно едем, как старики или инвалиды.

- Может, прибавим газу, Леня? - предложил я. - Лучше в Квинсе в "Мак-Дональд" зайдем, посидим?

- Ни хуя, пусть себе гудят. - Косогор даже нажал на тормоз "олдсмобиля". - Им, может быть, от выработки платят, вот они и спешат. А нам - почасово...

Вспомнив психологию кадрового рабочего, я заткнулся. Я всегда был некадровым рабочим, случайным пришельцем, текучей рабочей силой, пришедшей пережить трудное время, как сейчас, сделать немного денег и свалить. Кадровые же рабочие ни в СССР, ни в Соединенных Штатах и, наверное, нигде в мире, не торопятся. В отличие от авантюристов в беде (мой случай), им работать всю жизнь.

В похожем на скучный украинский захолустный городок Квинсе мы заблудились.

- Бля, куда ты смотрел! Штурман, называется!

Леонид, сняв шляпу, вылез из машины и пнул ногою колесо. Может быть, чтобы не пинать меня. Длинные несколько волосин над лбом, назначение которых заключалось в символическом прикрытии косогоровской лысины, упали ему на очки.

- А вы куда смотрели? Я же вам сказал, что я в блядском Квинсе никогда в жизни не бывал. Как аристократ духа, я не покидаю пределов Манхэттана. Я даже их нумерации не понимаю. Что, например, это ебаное тире между цифрами значит? Вы должны знать, вы живете рядом, в Астории?

- А вот я не знаю! - сердито сказал Косогор. - У тебя есть еще дайм? Аристократ хуев! Придется опять позвонить Барни.

- Зачем звонить, что мы, дети? Найдем! Сейчас сориентируемся и найдем.

- Мы уже сориентировались. Я уже галлон бензину сжег! Вон спроси у черного, видишь, идет. Похоже, местный. Спроси!

- Леня, что у такого спрашивать. Он или кроме своей улицы нигде не бывал, или же умышленно пошлет нас не в том направлении.

- Ты што, расист, Едуард?

- Причем здесь расизм? У него рожа, видите, недовольная. Одет он бедно. Ясно, что дела у него хуевые, хуже, чем у нас с вами. Он не откажет себе в удовольствии запудрить белому человеку мозги, послать его хуй его знает куда. Опыт, мистер Косогор, а не расизм. Спрашивал я у таких дорогу, и не раз...

Сконцентрировавшись, мы все же отыскали нужный адрес. Сразу от чугунной калитки, окрашенной в зеленый цвет, вдоль бедра дома ступени вели в полуподвал. На ядовито-зеленой двери в полуподвал висела табличка: "Доктор Шульман. Общие болезни. Рентгеноскопия". Я крутанул бронзовую лопасть звонка.

Только ветер был слышен, распыляющий над Квинсом последние капли шестого за день дождя. Я крутанул еще раз. Сквозь дверь просочились звуки осторожных шагов.

- Who is it? - спросил вялый женский голос.

- Доктор Шульман?

- Доктор Шульман не может вас принять.

- Как это не может? - Леонид сжал мое плечо. - В газете написано, что можно приехать посмотреть аппаратуру с 9-ти до 5-ти. Барни дал мне объявление. Оно у меня в машине... Откройте пожалуйста!

- Кто вы такие?

- Мы от фирмы "Барни энд Борис". Мы хотели бы осмотреть ваш рентгеновский аппарат. Доктор Шульман дал объявление о продаже рентген-аппарата.

- Доктор Шульман мертв.

- Ни хуя себе! - воскликнул Косогор. Снял шляпу и почесал затылок. Спроси ее, когда он умер?

- Какое это имеет значение? - прошептал я. - Валим отсюда на хуй!

- Имеет. Мне нужно будет отчитываться перед Барни. Он с меня спросит. Что я ему скажу? Что доктор умер? Так он мне и поверил!

Я постучал в дверь.

- Простите пожалуйста, миссис, а когда умер доктор Шульман?

- Сегодня утром.

- Может быть, вы все-таки откроете?

В дополнение к женскому, из-за двери просочился мужской голос, и после короткого диалога дверь открылась.

- Извините, я думала, вы пуэрториканцы... - Миссис оказалась женщиной лет сорока, в халате. Блондинкой, вполне красивой, но начинающей полнеть. Это я дала объявление в газету. Я совсем забыла... Когда такое горе...

Рядом с нею стоял чернокудрый молодец явно латиноамериканского происхождения. Не пуэрториканец, но, может быть, аргентинец или бразилец... Такими в старых русских пьесах бродят по сценам приказчики, находящиеся в преступной связи с женою купца-хозяина.

- Ебарь! - громко констатировал Косогор, поглядев на молодца. - А старика они убрали. Спроси у нее, не передумала ли она продавать оборудование рентген-кабинета.

Я спросил. Мы узнали, что миссис зовут Присцилла, потому что "приказчик", схватив (именно схватив с цыганской порывистостью) ее руку, сказал:

- Присцилла, давай избавимся от этих бесполезных для нас предметов! Чем скорее, тем лучше!

- О'кэй! - согласилась Присцилла. И обратилась ко мне: - Поднимитесь, пожалуйста, на улицу и зайдите с главного входа.

Я послушно повернулся. Но бывший узник ГУЛАГа не поднял с пола свой портфель.

- Почему? - спросил он, стоя на моем пути.

- Что почему, Леонид?

- Почему они не хотят, чтобы мы прошли через офис? Они что-то прячут от нас. И ты знаешь что?

- Что? - спросил я, тесня его к лестнице.

- Труп доктора, - сказал Косогор.

- Леня, - сказал я, вы перечитались американских детективов, пиратски издаваемых в Израиле по-русски. Признайтесь!

- Они убили его, и труп находится в офисе...

- Леня!

Осмотрев рентген-кабинет, отвинтив с моей помощью несколько шурупов и гаек, померив амперметром напряжение в нескольких проводах, произведя полдюжины арифметических действий в неопрятной пухлой тетради, Косогор сообщил мне пренебрежительно, что старую рухлядь покойного Шульмана "Барни энд Борис" покупать не будут.

- Нет смысла. Оборудование изношено до предела. Механическая часть еще ничего, но электронная... - Косогор сплюнул чуингам в ладонь и предложил вдове поставить на квитанции с шапкой "Барни энд Борис" ее подпись.

Вдова было отказалась, испугавшись, что мы желаем ее каким-либо образом обмануть, но я, отведя в сторону латиноамериканского ебаря, заверил его, что фирма купит аппаратуру непременно, и вдова уступила тройному нажиму. Подписала.

Именно за освидетельствование они и платили Косогору двадцать долларов в час. Оказалось, что подобно старому ветеринару, способному, всего лишь приложив ухо к грудной клетке коровы или лошади, определить, какая у животного болезнь, или, покопавшись в коровьем душистом дерьме, определить по цвету дерьма, что у коровы с желудком, прибывший из Симферополя через Рим Косогор разбирался в здоровье медицинских машин. Покружив вокруг докторского оборудования, поскребя здесь и там, приложившись клеммами допотопного симферопольского амперметра с разбитым стеклом к паре проводов, он мог уверенно сказать, стоит или не стоит приобретать облупленного монстра. Оказалось, что Косогор обладает редчайшей в Соединенных Штатах профессией, что Косогоров в Штатах раз, два да и обчелся, и они ценятся на вес золота.