Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Проза » О войне » Сон о Кабуле - Александр Проханов

Сон о Кабуле - Александр Проханов

Читать онлайн Сон о Кабуле - Александр Проханов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 109
Перейти на страницу:

Белосельцев чувствовал, как сдвигаются к цыгану прозрачные клинья света, словно стрелы ударов. Из разных углов рынка, из дверей и окон дуканов, с крыши харчевни, из туманной глубины чайханы нацелены на него зрачки, пистолетные дула, нетерпеливые устремленья. По мере того как цыган приближался и громче, печальней звучала его шарманка, в движение этих отточенных стрел вводился искажающий элемент, искривляющий и ломающий стройный чертеж захвата. Острия, нацеленные на цыгана, промахивались, проскальзьшали мимо, и захват срывался. Притаившийся за стеной человек исчез из вида. Белосельцев подумал, что он выйдет из дукана на свет, мелькнет его бисерная красная шапочка, и он либо подойдет к цыгану, сунет ему горсть монет, либо скользнет вдоль рядов, скрываясь в толпе.

Страшный удар в стену выломал трухлявые доски, пахнул пылью, кусками дерева, ржавыми гвоздями. В открывшийся длинный пролом, заполняя его сухим стиснутым телом, в дукан ворвался рыжебородый, в красной шапочке человек. Выставил кулаки, на которых висели, опадали лохматые обломки досок и мучнистая древесная труха. Мимо Бе-лосельцева, оглядываясь на него, пронеслось ненавидящее, перерезанное шрамом лицо, оскаленный, свистящий рот, развеянная, как косое крыло накидка. Человек, расшвыривая клетки с птицами, вторым ударом, словно в руках у него был колун, прошиб тыльную стену и канул в прогале, среди тьмы, тряпья, скользких нечистот, оставляя за собой дымящийся след пыли, ветра и светящегося пространства.

И сразу снаружи загрохали пистолеты. В темных прогалах и окнах засветились выстрелы. Ожили, повскакали с мест сонные подслеповатые нищие, доставая из-под лохмотий автоматы. Мясники, рубившие тушу, побросали топоры, достали револьверы и, приседая, хоронясь за висящими окороками, стали палить. Белобородые старики в чайхане, степенно вкушавшие чай, молодо и резко вскочили, кинулись в разные стороны, стреляя на бегу из вытянутых стволов. В проулке, где секунду назад монотонно, в обе стороны, тянулась вязкая, как вар, толпа, образовался стремительный водоворот. Молча, как брызги от упавшего камня, расплескивались бегущие люди. Сыпались лотки с апельсинами. Скакали по земле твердые красные яблоки.

Белосельцев вытягивал голову, вглядывался в сумятицу, стремясь понять среди вспышек, прыжков причину срыва, смысл случившейся неудачи. Сайд Исмаил, все еще державший на весу пиалку с чаем, кинулся к нему, с неожиданной силой толкнул в угол, и из соседнего дука-на, в пролом, повторяя скачки и движения пробежавшего рыжебородого, ворвался яростный, черноглазый стрелок. Паля с двух рук, наполняя дукан длинным грохочущим пламенем, умчался сквозь тыльную стену, озаряя пистолетными вспышками скользкую жижу.

Все стихло. Не было стрелков, вытянутых, грохочущих пистолетов. Исчезали и пропадали из глаз разгоряченные люди, закутывались в пыльные ткани, сдвигали на лбы матерчатые тюрбаны. В опустевшем проулке, среди рассыпанных яблок, лежал убитый цыган. Фетровая шляпа, раздавленная и сплющенная, плоско лежала рядом. Музыкальный ящик пестро, нарядно валялся, и из него чуть слышно излетали невнятные звуки. Медный диск завершал свои обороты, цеплял последние струнки мелодии.

Белосельцев выходил из угла, куда его затиснул Сайд Исмаил. Смотрел на убитого цыгана, на трухлявую дырку в стене, на мелькающую синюю птичку. Несколько пластов бытия на секунду совместились, как ударившие друг в друга клинки. Просверкали, прозвенели, осыпали искры и распались бесследно, оставив на земле недвижное тело в малиновой рубахе, заглохшую шарманку и маленький исчезающий вихрь, куда свертывалось и пропадало сгоревшее пространство и время.

– Спасибо, Сайд Исмаил. Ты меня спас. Иначе бы в моей голове появилось несколько лишних дырок.

– Очень плохо случилось, – афганец смотрел на убитого цыгана, подбирал с пола расколотую пиалку. Хозяин дукана, охая, поправлял висящие клетки, подходил к дыре в стене, оценивая нанесенный урон.

Белосельцев старался понять, что случилось на Грязном рынке. Кому было угодно свести и поставить рядом его, Белосельцева, и рыжебородого, рассеченного шрамом американца в красной бисерной шапочке. Укутать обоих в восточные одеяния, навесить под мышку тяжелые пистолеты, толкнуть навстречу друг другу в истребляющем жестоком броске. Развести и не дать столкнуться, оставив между ними крохотный зазор, в который улетели все пули.

Проулок стал медленно затягиваться вязкой осторожной толпой, как свежая зарубка на дереве заплывает смолой. На земле расстелили квадратную дерюгу, перенесли на нее цыгана. Четверо носильщиков схватили ее по углам, понесли провисшее тело. Пятый прихватил с земли шарманку, и все они исчезли в толпе.

– Надо ходить домой, – сказал Сайд Исмаил, бережно трогая Белосельцева за локоть. Они попрощали с торговцем, и, уходя, Белосельцев подумал, что, если ему суждено прожить огромную жизнь и в старости оказаться одному среди тишины и безлюдья, он вспомнит этот дукан, мелькающую синюю птичку и смеющиеся глаза человека, глядящие сквозь щели в стене.

Глава шестнадцатая

Белосельцев вернулся в отель, когда улицы озаряло медное вечернее солнце и в зеленых небесах драгоценно сиял ледник. Он был потрясен. Смерть летела в него, стреляла из пистолета, прорубалась к нему сквозь сумрак дукана. Промахнулась, промчалась мимо, оглушая грохотом, озаряя длинным пламенем, обдавая горячим ветром. Не он ли, Белосельцев, сорвал операцию? Дженсон Ли, чуткий и зоркий, разглядел сквозь древесную щель его европейский лик под нелепой азиатской чалмой. Разгадал западню, ушел из ловушки. А он, Белосельцев, не выдернул из кобуры пистолет, не послал ему вслед меткую пулю. Не принял бой – соглядатай, умник, сторонний наблюдатель, которого не пустили в операцию, оставили в стороне наблюдать. Но чья-то вещая воля толкнула его в самый центр скоротечной схватки в чреве азиатского рынка, где сшиблись жестокие беспощадные силы. Разлетелись, оставив на земле мертвое тело цыгана и поломанную, разбитую пулей шарманку.

Он устало поднимался по лестнице к себе в номер, шаркая чувяками, поддерживая на весу полу шерстяной накидки. Не понимая случившегося, не находил объяснения таинственному совпадению, которое в своей незавершенности должно было иметь продолжение.

В номере он сбросил свои хламиды. Голый, продрогший, прошел в ванную. Встал под горячий душ. Шелестящие, острые струйки воды ударялись о его плечи и грудь, катились по животу и ногам стеклянной блестящей оболочкой. Вода смывала с него страхи, усталость, возвращала телу розовый цвет жизни. Из хромированного железа орошала его мировая вода, из которой все вышло, родились континенты, всплыли первозданные живые твари. Вода, льющаяся одновременно во всех реках мира, ударяющая океанской волной во все берега, текущая в венах злодеев и праведников, родившихся младенцев и готовых умереть стариков. Он стоял, окруженный сверкающей водяной пленкой, благодарный воде за ее равнодушие к добру и злу, за ее бесцветную бесконечность.

Энергично, до красных пятен, он растерся махровым полотенцем. Облачился в чистую рубаху, свежий костюм. Завязал вольным узлом галстук, разглядывая в зеркало свое худое лицо, настороженные глаза, узкие сжатые губы, все еще хранившие выражение тревоги и ожидания. Вышел в холл.

В холле внизу громко рокотал телевизор. В открытую дверь ресторана были видны пустые белые столики, черные официанты в ленивых позах с переброшенными через локоть салфетками. Белосельцев смотрел на химическое цветное изображение поющего заунывно певца. Два коридорных и портье слушали с наслаждением. Песня кончилась, появился диктор, красивая чернобровая женщина с жестко выпуклым носом и ртом. Металлически и отчетливо передавала последние известия – о начале весеннего сева в Джелалабаде, о ирригационных работах в Лашкаргахе, о газоперерабатывающем заводе в Маза-ри-Шарифе. Она исчезла с экрана, и появился мулла, тучный, седобородый, в белых одеяниях, на пороге мечети Пули-Хишти, тот самый, с кем недавно разговаривал Сайд Исмаил. Заговорил зычно, поводя мохнатыми бровями, то грозно, то страдальчески, возвышая голос до молитвенного заунывного пения. Белосельцев подумал, что завершенный, испепеленный день посылает ему свое иллюзорное отражение.

Он поднял глаза: в стеклянных дверях стояла Марина. И снова, как днем, на посольском дворе, ему показалось, что пространство холла, темное дерево стен, сумрачные ковры, неярко горящие люстры наполнились плотной, наподобие света, силой. Он лицом почувствовал дуновение эфира. После недавней стычки на рынке, когда стреляющая огнедышащая смерть пролетела у самых глаз, сжигая и испепеляя часть его жизни, в эту обгорелую, сумрачную пустоту вдруг вошла она, заполнила ее своим тихим сияющим лицом, заслонила от клубящихся безобразных видений.

– Это я, – сказала она, подходя. В этой фразе было что-то детское и наивное, тронувшее его нежно. – Вы давно здесь?

1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 109
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Сон о Кабуле - Александр Проханов торрент бесплатно.
Комментарии