Екатерина Медичи - Иван Клула

Из Пуатье на помощь городу помчался герцог де Монпансье. По пути он захватил Конфолан-сюр-Вьенн, вырезав пятьдесят аркебузиров гарнизона. Эта первая победа в войне была отмечена пением Te Deum (Тебя, Господи, славим) в Сент-Шапель. Но Ангулем сдался протестантам. Монпансье поспешно двинулся к Перигору, чтобы преградить путь д'Асье и Мувану, которые вели следующую часть подкреплений из Прованса. Удача улыбнулась католикам. 24 октября Монпансье опрокинул между притоками Дордони Иль и Дронн авангард провансальцев, неосторожно отделившийся от основной армии, оставшейся в Рибераке. В эйфории победы он оценил потери своих врагов в более чем 2500 человек и даже, может быть, еще на 1000 больше, убитых крестьянами во время бегства.

Через некоторое время в Париже стало известно, что 20 октября герцог Альба вырезал арьергард принца Оранского, разрубив на куски более 2000 человек. Таким образом, Конде и Колиньи потеряли значительную часть подкреплений, на которые они надеялись. Они попытались помешать соединиться герцогам Анжуйскому и Монпансье в Пуату, но это им не удалось, и тогда они решили обогнать в Бургундии армию, которую для них вели принц Оранский и герцог Цвайбрюкена. Королевские и протестантские войска продвигались параллельно друг другу на расстоянии двух лье. 12 ноября посол Испании подсчитал количество имеющихся в распоряжении войск: 400 групп копьеносцев, 6000 французских аркебузиров и 6000 швейцарцев под командованием герцога Анжуйского, располагавшего, к тому же, мощной артиллерией; 3000 всадников и 15000 пеших солдат находились в армии Конде, которая вскоре увеличилась за счет 6000 рейтар и 40 рот ландскнехтов герцога Цвайбрюкена. Жалованье им платили королева Англии и протестантские государи, которые 19 ноября должны были [188] вступить на территорию Лотарингии. Остановить это вторжение на границе должен был герцог д'Омаль, командовавший 1000 групп копьеносцев и 2000 аркебузиров. К нему должны были присоединиться 6000 рейтар, собранных королем в Германии. В Пикардии маршал де Коссе, располагавший войском в 1000 групп копьеносцев и 2000 аркебузиров, должен был объединиться с солдатами герцога Альбы на границе с Нидерландами: таким образом он надеялся остановить принца Оранского, вступление которого в пределы королевства казалось неизбежным.

И в одном, и другом лагере план военных действий был разработан гораздо лучше, чем в предыдущем столкновении. Цель теперь тоже стала более четкой: речь шла о будущем католицизма и монархии. По окончании сражений могло бы нарушиться европейское равновесие.

На севере и востоке королевства ситуация была неясной. Коссе, у которого было гораздо меньше солдат, чем предполагалось, и Альба взваливали друг на друга вину за то, что получивший свободу действий принц Оранский смог продвинуться к Шампани и соединиться с герцогом Цвайбрюкена. Испанцы, тут же начавшие подозревать французов в неискренности, решили, что окружение Екатерины разработало новый план: объединить силы короля и мятежников с армией принца Оранского для захвата Нидерландов. Эти опасения были достаточно обоснованы.

Чрезвычайный совет собрался 7 января в Сен-Мор. Он продлился допоздна и в этот день Екатерина пропустила мессу. Королева была решительно настроена продолжать войну. Ее поощряли партия Гизов – герцог де Немур и кардинал Лотарингский. Чтобы избежать давления сторонников мирных переговоров, она уехала в свой замок Монсо, откуда 14 января отправилась в Шампань. На месте, 18-го в Эперне и 20-го в Шалоне, она активно занималась организацией снабжения продовольствием и привалов для принца Оранского на пути в Германию, несмотря на энергичные протесты посла Испании: так ей удалось добиться беспрепятственного отступления посторонних. При этом она [189] истратила значительную часть денег, данных католическими государями.

Когда была устранена опасность непосредственной угрозы, Екатерина принялась за свои личные дела: надо было обеспечить браки своим детям. Отправляясь с королем в Три Епископства [11], чтобы следить за продвижением протестантских подкреплений, она встретилась с вдовствующей герцогиней Лотарингской, которой было поручено добиться согласия императора на брак его старшей дочери Анны с Карлом IX. В Меце, куда королева прибыла 22 февраля, она ждет ответ императора и одновременно готовит защиту города. Она инспектирует крепостные стены и саму крепость, посещает больницы и, весьма вероятно, именно там заражается опасной болезнью – врачи не могут ни определить, что это за болезнь, ни вылечить ее. 4 марта Екатерина слегла, страдая от острой боли в правом боку, ее терзает стойкая лихорадка: именно в тот момент, когда сыну так нужны ее советы, она вынуждена покинуть поле боя. 15 марта герцог Цвайбрюкена Вольфганг Баварский проводит смотр своим войскам: как говорили, в его распоряжении было 8000 всадников и 15000 пехотинцев.

На западе королевства герцог Анжуйский получил долгожданное подкрепление рейтарами. Теперь он располагал войском из 5 или 6 тыс. всадников, прикрываемых с флангов сильной армией в 12-14 тыс. пеших солдат. 12 марта у Жарнака ему удалось завязать бой с армией гугенотов под командованием Колиньи. Адмирал позвал на помощь Конде, который вместе с авангардом в этот момент двигался на Каньяк. Примчавшийся с небольшим эскортом в 300 всадников, принц, который к тому же сломал ногу, когда неудачно садился в седло, яростно атакует противника; но в самый разгар битвы его лошадь пала. Неспособный подняться Конде хладнокровно расстрелян в упор Монтескью, дворянином герцога Анжуйского. Брат короля приказывает взвалить тело принца на осла и на два дня выставляет на посмешище своей армии. [190]

Потери были велики, но не затрагивали ни основной части протестантского войска, ни артиллерии, укрывшихся в Каньяке. На следующий день войска ушли в Сент. Рядом с королем Наваррским теперь остался последний предводитель мятежников – Колиньи. Из мемуаров Маргариты, дочери Екатерины, следует, что в Меце, на своем ложе страданий, королева предчувствовала победу: «Она спала, вокруг ее кровати сидели король Карл, мой брат, и моя сестра, и мой брат Лотарингский, и многие господа из Совета, и дамы, и принцессы. Хоть надежды оставалось мало, все продолжали надеяться. Она вдруг закричала во сне, как если бы увидела битву при Жарнаке: «Посмотрите, как они бегут! Мой сын победил! О, Господи! Поднимите моего сына! Он упал! Смотрите, смотрите, там, у изгороди, мертвый принц Конде!» Следующей ночью, когда король уже лег спать, пришло известие о Жарнакской битве. Он встает, натягивает штаны, накидывает халат на плечи, идет разбудить свою мать и сообщает ей, что победа, которую она видела во сне, действительно произошла. Екатерина радуется, как и король, а возможно, даже больше, потому что героем дня стал Генрих, ее любимый сын. С утра все колокола Меца звонят, а в соборе поют Te Deum (Тебя, Господи, славим).

Королева, которая была еще чрезвычайно слаба и все еще не вставала с постели, печалилась из-за вынужденного бездействия своего дорогого сына герцога Анжуйского, неспособного взять Жарнак без осадной артиллерии. 7 апреля испанский посол сказал ей, что пришло время ударить в колокол, в sonaria, как говорили в Италии, то есть дать сигнал к началу резни, чтобы избавиться от протестантских вожаков – адмирала Колиньи, д'Андело и Ла Рошфуко. Екатерина ответила, что именно так она и собиралась поступить еще семь лет назад, в начале волнений. И сегодня раскаивается, что этот замысел не осуществился. Она назначила премию за головы своих врагов. Тому, кто убьет адмирала, она заплатит 50 тыс. экю и 20-30 тыс. тем, кто уничтожит двух других. Франсес д'Алава посоветовал поручить [191] это Монлюку, который продемонстрировал свои таланты, расправляясь с бордоскими гугенотами.

Эта захватывающая беседа могла бы, в известной мере, подтвердить подлинность утверждений «Замечательного рассуждения о жизни, деяниях и поведении королевы Екатерины Медичи» – жестокого памфлета, собравшего все самые злые и унизительные сплетни о королеве. Автор рассказывает об одном из самых первых планов убийства предводителей протестантов. В начале декабря 1563 года она приказала знаменитому парфюмеру Рене Бьянки отнести яблоко с отравленным запахом. Хирург принца Ле Кро, подозрительно отнесшийся к этому королевскому подарку, поднес яблоко к носу: вскоре его лицо стало странным образом распухать. Потом собаке бросили остатки яблока, перемешанные с хлебом. Едва она прикоснулась к ним, как тут же издохла.

В 1569 году Екатерина уже не могла прибегать к такого рода уловкам, даже если однажды ей случилось ими воспользоваться. Призвать «убийцу короля», пообещав награду за головы своих врагов, было бы средством более действенным, но слишком уж явным: указанные жертвы могли бы себя защитить. Поэтому королева снова решила прибегнуть к сверхъестественным способам «лечения», что тут же стало известно послу Испании и о чем он немедленно сообщил своему повелителю в депеше от 8 июня. Еще полгода назад итальянский «колдун» предложил Екатерине навести «порчу медью» на изображения Конде, Колиньи и д'Андело. Когда королева согласилась, он закрылся в лавчонке с вывеской, изображавшей Василиска, расположенной в «Юдоли печали», на набережной Дубильщиков в Париже. Итальянец вызвал из Страсбурга немецкого ремесленника, сделавшего три бронзовые мужские фигуры – Конде, Колиньи и д'Андело в полный рост. На груди и в местах соединения суставов было очень много всевозможных винтиков, чтобы можно было их открывать и закрывать. Лицо было обращено вверх: концы очень длинных волос торчали во все стороны. Каждый день с помощью своей астролябии итальянец [192] составлял гороскоп этих троих и зажимал или разжимал винтики.