Садовник (СИ) - Гавриленко Василий Дмитриевич

Солнце слепило глаза. С деревьев падали сосульки. Зима вернется, но пока – весна.

-Марина.

      Она обернулась, подождала, пока я догоню ее. Пошли рядом.

-Смотри, какое солнце.

-Да, - она зажмурилась.

Я поправил ремешок автомата.

-Слушай, а почему на Поляне ты выбрала меня?

Выстрел зеленых глаз.

-Ты не похож на других.

      Марина взяла мою руку.

-Посмотри, какие тонкие у тебя пальцы - они совсем не загрубели от жизни в Джунглях.

      Я невольно усмехнулся.

-Ты чего?

-Знала бы ты, сколько этими руками я пригвоздил игроков… А единственный игрок, одолевший меня, был похож на обтянутый кожей скелет…

-Расскажи, – загорелась она.

      Пришлось рассказать, как мне оставили Теплую Птицу у Восточной балки.

-Наверное, игрок решил, что твари доделают начатое им, - вспоминая желтолицего, проговорил я.

-Нет, - Марина покачала головой. - Он просто пожалел тебя.

Я пожал плечами.

      Весна, и правда, оказалась короткой. Небо заволокло тучами, пошел снег.

      Железная дорога снова извивалась перед нами.

      Почему мы не остались в доме с камином? Почему собрались и ушли?

Я сплюнул на снег: что осталось за спиной, того не существует – это и есть Закон Джунглей.

      Вынырнув из лесу, к железной дороге прикорнула испещренная колдобинами автодорога, посреди которой замер фургон - черная развалюха, напоминающая оскалившую зубы тварь.

Марина свернула с насыпи.

-Ты чего?

      Она не ответила, коротко махнула рукой.

      На фургоне – едва заметная картинка: румяная женщина подает такому же румяному мальчику тарелку с чем-то желтым.

-Андрей, помоги.

      Я обошел грузовик. Марина боролась с металлической створчатой дверью – ржавые чешуйки летели на снег из-под ладоней.

-Зачем тебе это?

-Помоги.

Я вцепился в створку.

-Погоди, Марина. Пальцы оттяпает на хрен. Отпускай!

Едва приоткрытая дверь снова захлопнулась, снег вокруг нас порыжел.

Я отлучился в лес, вернулся с толстой палкой. Марина сидела на корточках, чертя пальцем по снегу.

-Как думаешь, что там? – она кивнула на дверцу.

-Посмотрим.

      Вставив рычаг в щель, надавил что было силы. Поначалу не чувствовалось ничего, кроме равнодушного сопротивления металла, но затем – щелчок, и дверь распахнулась, да так резко, что я едва успел отскочить в сторону.

      Марина охнула.

      Фургон был доверху набит продолговатыми ящиками, целыми и невредимыми.

      Я залез внутрь и выкинул наружу один ящик. Ударившись, он распался.

-Ананасы, – воскликнула Марина.

      Это слово породило всполох в моей голове: празднично накрытый стол, елка, украшенная гирляндой, включенный телевизор. Андрюшка хмуро ковыряет вилкой в тарелке, рядом с ним – Марина Львовна. Входит Галя – в руках у нее зеленая банка.

-А посмотрите, что я припасла! Ну-ка, Андрюшка, открывай!

      -Открывай скорее, Андрей, - взмолилась Марина.

Достав заточку, я срезал крышку на зеленой банке: желтые кубики, залитые белесым соком.

-Какой запах!

-Держи, - я протянул банку Марине. Она отпила сока.

-Вкусно.

Взяла пальцами желтый кубик, стала есть.

Я открыл банку для себя.

Правда, вкусно. Но мясо лучше… Оно дает силы.

-Неплохо, - сказал я, отшвырнув пустую банку. – Бывшие, наверное, по праздникам это ели?

      Марина наморщила лоб:

-Не знаю… Кажется, на праздник они ели свежие ананасы… Ну, то есть… Богатые ели свежие каждый день, а бедные – на праздник.

-А это тогда для кого? – я кивнул на коробки.

-А это, наверное, для бедных – на каждый день. Или, может, для путешественников - таких, как мы. Не знаю. А почему ты спрашиваешь?

-Всполох, - я замялся. – Похоже, Андрюшка открывал эти банки по праздникам.

      Пару секунд Марина смотрела на меня, потом рассмеялась.

      -Выходит, у тебя сегодня большой праздник.

      Для нее Андрюшка и я – это одно и то же…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

       Тишину нарушал лишь скрип снега под ногами. Автодорога свернула в лес. Все чаще попадались КТСМ, разрушенные или уцелевшие. В чащобе замелькали остовы каких-то зданий.

       Но вот тишина разрушилась, отступила перед настойчивым гулом.

       Между тем мы добрели до моста. Река неторопливо гнала куда-то темную воду.

      За мостом рельсы поворачивали и вдруг обрывались. Впереди, все еще на значительном расстоянии, застилая солнце, - высилась ржавая стена, оттеснившая Джунгли, уходящая за горизонт.

-Московская резервация, - прошептала всезнайка-Марина, положив руку мне на плечо.

12

НЕВИДИМЫЕ СТРЕЛЫ

В Малоярославце палило солнце, плавился асфальт на платформе. Молодая пара, дожидаясь электрички на Москву, кормила хлебом голубей, слетающихся отовсюду. Хлопанье крыльев, воркование.

У синего, похожего на терем, вокзала старушка продавала пирожки, но немногочисленные пассажиры, мучимые зноем, не хотели пирожков, а хотели пить.

      Островцев купил в ларьке небольшую бутылку газировки и тут же выпил, наслаждаясь. Помнится, в детстве он любил лимонад и, когда мать возила его в Обнинск, просил: «Мама, купи «чебурашку». Мать сердилась:

-Потом по туалетам тебя таскай!

Но все-таки покупала.

      Опустив бутылку в урну, Андрей двинулся через привокзальную площадь. Таксисты, поджидающие пассажиров у потрепанных «жигулей» и «волг», окинули ленивыми взглядами: «Нет, не поедет»; лишь один – порядку ради – окликнул: «Парень, в Медынь?».

      Островцев проследовал мимо таксистов, мимо автобусной остановки, гудящей народом.

      Улицы Малоярославца широки и пустынны.

      Многоэтажек здесь немного и почти все – новые.

      Сразу за памятником героям 1812 года – частный сектор, полукольцом огибающий центр города.

      Идя по пустынной улице, где низенькие скромные домики перемежались с огороженными высокими заборами коттеджами, Островцев задумался о стремлении людей даже здесь, в ста тридцати километрах от Москвы, жить по - столичному.

За его спиной раздался рев моторов. Мимо, подняв пыль, пронеслись два тяжелых мотоцикла. Татуированные бородачи, закованные в кожаные безрукавки, за спинами – длинноногие девицы, волосы трепещут, будто флаги.

      Островцев вспомнил: летом в Малоярославце проходит байкерский слет. Любители мотоциклов, природы, пива и девочек съезжаются сюда отовсюду, преимущественно из Москвы.

«Отдыхают люди», - позавидовал Андрей.

      У одного из коттеджей его напугала собака, молча высунувшая из-под забора безухую морду. Залаяла, обнажая клыки.

      «У, зверюга, – подумал Островцев. – Понавыводили, сволочи».

      Дом Анюты прилепился у дороги к глубокой чаше оврага, дно которого - луг, изрезанный рекой. Там-то и тусуются байкеры. Неподалеку от дома церквушка – маковки сверкают на солнце.

       Увидев человека, млеющая от жары дворняжка вскочила, хрипло залаяла, загремела цепью.

Андрей вошел в калитку. По тропинке - мимо кустов смородины и крыжовника - к дому, сложенному из добротных осмоленных бревен.

Надавил кнопку звонка.

За дверью раздался треск, затем - голос:

-Сейчас!

      Дверь открыла женщина лет шестидесяти. Лицо широкое, глаза слегка раскосые, домашний халат открывает сильные руки в разноцветной сетке кровеносных сосудов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

-Вам кого? – спросила женщина, без любопытства рассматривая Островцева.

-Я к Анне Владимировне.

-А ее нет.

Андрей глядел на женщину, ничего не говоря и не торопясь уходить.