Цвет боли. Красный - Эва Хансен

— Только слышала. Она же исландская?

— Да. Слушай о чем в ней. Ярл Стюр, у которого служили два берсерка Халли и Лейкнир…

Мы разбираем подвиг двух берсерков, которым ярл поручил сделать дорогу на непроезжей лавовой пустоши. Братья справились всего лишь за ночь, они своротили целые скалы, оттащили их прочь, где-то закопали огромные куски, все разровняли…

«К утру закончили, и это один из величайших подвигов, какие знали люди, и дорога эта будет стоять вечно, пока существует Исландия…»

— Ну что, мало похоже на разбойничье нападение в отсутствии хозяина? Но ты права, есть и совсем другие, которые рассказывают именно о нападении и бешенстве, таких много. Например, в «Саге о Гисли».

«Жил человек по имени Бьерн Бледный. Он был берсерк. Он разъезжал по стране и вызывал на поединок всякого, кто ему не подчинялся…»

— Да, этот убивал безо всякого смысла, просто из вызова. Потому что ни дом, ни женщина, на которую он претендует, ему не нужны. В доме жить не будет, вообще не умеет жить дома, а женщину всего лишь возьмет силой, чтобы бросить. Но это принцип: отобрать все, что захочу. Конечно, их боялись, ненавидели, в лучшем случае сторонились.

— Но тогда человек становился по существу изгоем. А обиженный силач, тем более способный впадать в бешенство, опасен вдвойне?

— Умница. Мстить всем подряд просто за то, что тебя не любят, сторонятся, это вполне объяснимо. Если их силу признавали, уважали, то она могла использоваться во благо, как при прокладке дороги, а вот если просто боялись или бросали вызов, тут уже есть повод впасть в бешенство. Кстати, знаешь, чего ради Халли и Лейкнир совершали подвиг, строя дорогу? Жениться очень хотелось.

— Жениться? Ради женитьбы?

Ларс смеется:

— Да. Вот ярл Стюр и придумал им подвиг.

— А без подвига никак?

— Наверное, никак. Требовалось совершить нечто, чтобы красавица влюбилась и благосклонно согласилась стать женой. Во все века ради женщин совершали и подвиги, и безумства тоже.

— Хм, интересно… Все-таки за много лет человечество кое-чему научилось. Не превращайте людей в изгоев по любому признаку, если не хотите иметь врагов и преступников? Если каждый будет чувствовать себя ценным, куда меньше станет преступности? Тогда Швеция преуспела в этом.

Ларс с изумлением смотрит мне в лицо, потом прижимает к себе:

— Философ ты мой! Кстати, не задумывалась о разнице между одними и другими сагами?

— О разных людях? В том смысле, что одних оценили, других нет?

— Не только. В самых древних сагах берсерки часто помощники и защитники, во всяком случае, ударная сила ярла. А в поздних — бандиты. В «Саге о Ватисдале» есть строчки о том, что в Исландии берсеркам объявили войну. Это начало XII века, а на сто лет раньше в Норвегии ярлом Эриком Хаконарсоном они были объявлены вне закона. Как думаешь, почему?

Некоторое время я пытаюсь понять логику событий, потом ахаю:

— Христианство?!

— Да, Скандинавия крестилась, и бешенство берсерков стали объяснять одержимостью дьяволом. Это их закат, а потому и сведения только как о бандитах.

— Они действительно ели мухоморы?

— Ну, думаю, не сами мухоморы, но их настойку пить вполне могли. Знаешь, чем отличались берсерки от многих других воинов?

— Силой, мощью, неустрашимостью…

— А еще неимоверным количеством шрамов. Не иметь шрамов от серьезных ран считалось для сильного мужчины неприличным, а для воина и вовсе невозможным. Умереть от старости в постели — позор. Сообщают, что берсерков не брали ни мечи, ни огонь. Думаю, не так, просто они понижали свой болевой порог сознательно, а еще применяли техники железных мускулов, как применяют в восточных единоборствах, когда человек способен превратить свои мускулы в подобие металла, который не всякий клинок пробьет. А кусание щита — это тоже сознательное приведение себя в состояние ярости. Помнишь, как ведут себя перед схваткой участники боев без правил?

Я смеюсь:

— Как дети — бьют себя в грудь пяткой, демонстрируя кукольную ярость.

— Не совсем кукольную. Да, они играют на публику, чтобы ее разогреть, и на противника, чтобы того запугать до начала боя. Но это помогает и им самим. Когда женщина крутится перед зеркалом, убеждая себя, что хороша, это сродни битью пяткой в грудь для огромных мужчин. Я сильный, о, какой я сильный! Все меня боятся, даже я сам себя боюсь! И тому подобное. Глядишь, и поверил. А если еще и победить удалось…

— Значит, мухоморы ни при чем?

— Мухоморы? В них есть мусцимол… Не думаю, что мусцимол может вызвать такую ярость, которая заставила бы грызть металлическую окантовку щита. Много надо съесть или выпить. Эйфорию он вызывает, и даже бешенство тоже. Хотя, кто знает, ведь они физически были много крепче и могли потребить столько этого мусцимола, сколько для нас смертельно. Мы же не знаем их реакцию на такой возбудитель. Говорят, ели число грибов, кратное семи — 7–14–21… Если сейчас съесть двадцать один гриб, пожалуй, и врачи доехать не успеют, если вообще сумеешь дожевать этот двадцать первый гриб. А настойку мухомора я тебе дам попробовать.

— Это же отрава?!

— Конечно. Хотя отрава все вокруг. Жизнь вообще тяжелая штука, никто не выдерживает — все рано или поздно умирают. Ты не знала? Доза должна быть совсем небольшой и под контролем. Это будет сродни наркозу, его же тоже нельзя бесконтрольно.

Наверное, на моей физиономии отразился весь испытываемый мной ужас, потому что Ларс смеется:

— Не бойся, перед тем как предложить настойку, я тебя предупрежу. Свен ее на кухне не использует, клянусь. Трусиха.

В библиотеку, предварительно постучав, заглядывает Свен. Кажется, он не сразу нашел нас взглядом.

— Ларс, звонил Мартин и подтвердил.

— Тьфу ты! Который час?

— Через полчаса обед, как ты просил.

— Хорошо, уже идем. Линн, берсерки подождут до следующего раза, сегодня нам еще нужно в Стокгольм.

Мне очень не хочется в Стокгольм, вообще не хочется уходить от тепла камина, мягкого ковра, интересной беседы, а, главное, от близости Ларса. Похоже, ему тоже.

Но Ларс встает и легко поднимает за руки меня.

— Пойдем переодеваться. Я назначил Петеру отплытие через полтора часа.

На несколько мгновений мы оказываемся вплотную друг к другу, руки Ларса немедленно проникают под мою рубашку и прижимают к себе за спину. Но целует он лишь мой висок, шепча при этом на ухо:

— Ты умница. И не противься, все равно я сильней и ты моя. Напою мухоморами и сделаю все, что захочу. Да, я вот такой: коварный обольститель.

Я не успеваю даже глубоко вдохнуть от такого заявления, потому что в следующее мгновение уже перебираю ногами, стараясь успеть за своим хозяином (а как иначе?), который тянет меня за руку наверх.