Мадикен - Астрид Линдгрен

Тут Лисабет поняла, что затевается что-то интересное и без ее участия. Это ей совсем не понравилось.

— Я тоже хочу мазаться сабадиллой, — говорит она Альве. — На меня только что заползли вши. Просто их не видно.

— Уж мы с этими вшами сейчас расправимся! — говорит Альва. — Идите и садитесь на качели все, кому нужна вошебойка.

Во дворе Юнибаккена есть большие деревянные качели с длинной доской, на которую садятся вдвоем друг против друга. Но можно качаться и вчетвером. Дожидаясь Альвы, девочки покачались.

— Ну скажи, разве это не здорово, Маттис! — говорит Мия. — Ты рада, что у тебя вши? Иначе ты никогда не покачалась бы на качелях.

— Ага. Вши — это здорово! — говорит Маттис.

Потом пришла Альва и натерла им волосы сабадиллой, от которой пошла жуткая вонь. Потом каждой девочке плотно замотали голову полотенцем, а концы закрепили большущей булавкой.

Когда Альва закончила эту процедуру, получилось, как будто на качелях сидят четыре арапчонка в белых тюрбанах.

— Теперь можете еще покачаться, пока там вошки не попадают кверху ножками без воздуха, — говорит Альва.

Мадикен до того стало жалко бедных вошек, что ей даже расхотелось качаться, но Лисабет сказала:

— Да ну тебя! Ты качайся, им же будет приятно. Пускай у них от качания закружится голова, тогда они, наверно, сами не заметят, как помрут.

Мадикен поневоле должна была согласиться, что это было разумное предложение. Девочки качались и качались и даже спели в честь своих вошек прощальную песню, которую придумала Мадикен:

Вошек покачаем,Ха-ха, да-да,Все вошки поумирают,Ха-ха, да-да.Их деток покачаем,Ха-ха, да-да.А сами будем жить всегда.Ура! Ура!

— С ума сойти, Мадикен, какие хорошие песни ты придумываешь! — говорит Лисабет.

Затем все пошли на мостки купаться, Альва принесла туда корзинку с булочками и сок. А еще она принесла мыло и щетку.

— Устроим-ка мы сегодня настоящий банный день, — говорит Альва. Подоткнув юбку, она залезает в воду и вылавливает первого попавшегося арапчонка.

Сначала Альве попалась Маттис. Ей действительно давно требовалась хорошая баня.

— Вообще-то у Мии ноги грязнее, чем у меня, — говорит Маттис, протягивая Альве по очереди свои запачканные ножонки. Посмотрев на свои, Мия убедилась, что Маттис права — ее ноги, правда, гораздо грязнее. Мия смеется:

— А как ты думала! Я же на два года старше тебя.

На мостках лает Сассо, он не любитель купаться. Зато арапчата радуются, им такая баня по душе. Альва ловит их по очереди, а они плещут на нее водой, едва она приближается с мылом и щеткой. Но Альва всех переловила, перемыла и оттерла. Из ее рук арапчата выходят чистенькими.

После купания девочки пьют сок и заедают булочками.

— Скажи, Маттис! Ты рада, что у тебя были вши? — спрашивает опять Мия.

Маттис только кивает. Рот у нее набит едой.

Потом Мию и Маттис повели на чердак смотреть уголок. Но они не очень-то поняли, зачем нужно было громоздить друг на друга пустые ящики и старые матрасы и устраивать какой-то уголок.

— А для чего это надо? — удивляется Маттис.

Мадикен подумала.

— Чтобы сделать гостиницу!

А ведь правда, получилась гостиница! Мадикен это только сейчас сообразила. Милосердный самаритянин порадовался бы всей душой, если бы увидел, как здесь удобно. Теперь Мадикен знает, во что они будут играть. Можно поиграть в самаритянина. Коли есть гостиница, надо ее использовать!

— Чур, я буду разбойником! — сразу же объявила Лисабет.

Но Мадикен не соглашается. Разбойниками будут, конечно, они с Мией, как самые большие и сильные. Интереснее всего быть разбойником, думает Мадикен. Поэтому она начинает втолковывать сестре, насколько самаритянин лучше разбойника. Мадикен, уж так и быть, готова уступить сестре его роль.

— Ладно, согласна, — говорит Лисабет. Она поняла, как это будет здорово.

И вот бедняжка Маттис, избитая разбойниками, лежит под кустом сирени, а Лисабет со всех ног бросается ее утешать, гладит ее по голове и уводит с собой на чердак в гостиницу. Но Маттис не знает, как надо играть, и Лисабет принимается ее учить.

«Ой-ой-ой! Кровь! Моя кровь!» — так нужно стонать и приговаривать. Маттис старательно подражает своей учительнице. В конце концов у нее стало очень хорошо получаться.

Зато Мия — вот уж кто действительно умеет представлять. Ее и учить не надо. Из Мии сразу получился самый свирепый разбойник на пути из Иерусалима в Иерихон. Мадикен от нее не отстает. Притаившись в кустах, они неожиданно выскакивают оттуда и нападают на караваны, которые проходят мимо них по дороге. Они совершенно забыли о самаритянине и гостинице, пока Лисабет сама не слезла с чердака и не явилась к ним, злющая, как оса.

— Сколько, по-вашему, можно сидеть в гостинице и поливать его вином и натирать мазутом? — спрашивает она обиженно.

Лисабет спутала мазь с мазутом, а это не одно и то же, объясняет ей Мадикен:

— Если бы его натирали мазутом, он бы в ту же ночь умер!

Но Маттис осталась жива, и теперь она и Лисабет тоже хотят быть разбойниками. Мадикен и тут нашлась: гостиница превратилась в пещеру разбойников. Вскоре в пещере набралось видимо-невидимо золота и драгоценных камней, потому что вся четверка усердно принялась грабить. Никогда еще они так хорошо не играли, как сегодня. Про вшей все давно забыли. И вдруг Мия говорит:

— Слушай, Мадикен! Как ты думаешь: если у нас опять заведутся вши, нас еще раз к вам пустят?

— Да ну! — говорит Мадикен. — Вы можете приходить и без вшей. Хотите завтра?

Когда они вволю наигрались, их позвали на веранду и накормили котлетами с макаронами, а на сладкое дали крем из ягодного сока. Маттис так набросилась на еду, что Мии стало за нее стыдно. Увидев, что Маттис в третий раз потянулась за добавкой, Мия говорит:

— Неужели ты все еще голодная?!

— Еще как наелась! — отвечает Маттис.

— Почему же ты все ешь и ешь? — сердится Мия.

— Я — про запас! — объясняет Маттис.

Она до того наелась, что у нее закололо в боку и ей пришлось отставить тарелку. А тут и Альва пришла и сказала:

— Ну уж теперь, я думаю, вы все сыты, а ваши вши сдохли.

Она забрала девочек на кухню, разложила на столе газету и стала вычесывать им волосы. На газету так и посыпались мертвые вши. Только у Лисабет ни одной ни оказалось.

— Ведь я не такая грязнуля, как вы, — сказала Лисабет.

Затем Альва промыла им волосы душистым мылом, от которого пахло розами. И Мия, и Маттис отправились домой, они были уже не вшивые и такие чистенькие, какими отродясь не бывали.

Мадикен проводила их до калитки.

— А без вшей ты завтра к нам придешь? — спросила она Мию.

— Приду, если ты хочешь, — ответила Мия. — И Маттис, конечно, придет.

Потом Мия взяла сестренку за руку, и они пошагали, как на ходульках. Их волосы пламенели огненно-рыжими кострами.

В это время папа шел с работы и заметил эти развевающиеся костры. Мадикен рассказала ему про своих вшей и про все остальные радости, которые принес с собой прошедший день.

Папа, проходя мимо забора Нильссонов, увидел дядю Нильссона, который проверял лисий капкан, и отдал ему газету для тети Нильссон.

Мадикен висит у папы на руке и не отпускает ни на минуту. Хорошо, когда папа приходит домой!

— Какая мама добрая, что купила так много сабадиллового уксуса! — говорит Мадикен, и папа с ней соглашается:

— Да, наша мама всегда добрая!

Это слышит дядя Нильссон. Он кивает — значит, он тоже согласен:

— Верно! Благородная дама из Юнибаккена — добрая душа! Чего не скажешь о моем чучеле.

Мама сидит на веранде с вязаньем и ждет папу. Мама тоже обрадовалась папиному приходу:

— Сегодня мы с тобой будем ужинать вдвоем. Мадикен и Лисабет уже поели.

Папа целует маму в щечку.

— Здравствуй, благородная дама! — говорит папа. — Я слышал, что ты избавила от вшей двух бедных детишек. Пожалуй, об этом надо написать завтра в газете.

Мамины глаза становятся совсем черными. Она поднимается с плетеного кресла.

— Как тебе не совестно! — говорит она. И хотя папа сразу попросил прощения за свои глупые слова, было уже поздно. Мама молча уходит наверх в спальню. Мадикен знает — теперь мама будет себя жалеть. Только ей не совсем понятно, почему так получилось. Впрочем, Мадикен тоже готова рассердиться на папу за то, что все так печально кончилось.

— Ну зачем ты так сказал? Объясни мне, что это значит?

— Ох, я и сам не знаю! — говорит папа. — Наверно, я тогда подумал, что, если поморили вшей у двух девочек, от этого мало что изменилось. Ведь на свете еще так много недостатков, которые надо исправлять!

— Зря ты так сказал, не надо было, — строго говорит папе Мадикен.