Сделка Райнемана - Роберт Ладлэм

– Но это же безумие! Бессмыслица какая-то! И как же удалось узнать вам, кто именно устроил взрыв?

– Первое, что сделала следственная группа, прибыв на место происшествия, так это загасила пламя водой, разобрала обломки и тщательнейшим образом осмотрела все вокруг в поисках каких-либо улик, которые бы могли сохраниться, несмотря на огонь и взрывную волну, и указывали на виновников преступления. Предварительное расследование было проведено сразу же после катастрофы… Тогда-то и обнаружили в хвостовом отсеке самолета бляху с эмблемой «Хаганы».

Члены данной организации хотели, чтобы все знали, кто совершил эту диверсию.

– Боже мой! А что вы сказали тем людям на Азорах?

– Прежде всего, генерал, я выиграл для вас целый день. Проинструктировал Холондера, чтобы он ни в коем случае не связывал взрыв со Сполдингом. И ссылался на случайное совпадение, коль скоро ситуация, говоря откровенно, вышла из-под контроля. «Хагана» – независимая организация, объединяющая фанатиков. Большинство сионистских организаций не вступают с ними в контакт. Они называют их группой дикарей.

– Как же случилось, что они смогли беспрепятственно совершить этот акт вандализма? – Свенсон был совершенно расстроен.

– Вам и самому известно, я полагаю, что Азоры находятся под британским контролем. Соглашением, заключенным с Португалией еще в стародавние времена, англичанам предоставлено право создавать на этих островах свои военные объекты.

– Да, я знаю об этом.

– Значок нашли англичане.

– Что они собираются предпринять?

– Сами еще не знают. Пока же доложат о происшествии в разведывательное управление Объединенного штаба союзных держав, не делая никаких заключений.

– Но вы же знаете уже сейчас, кто стоит за этой диверсией!

– Холондер неплохой парень. Оказывает нам кое-какие услуги, за что и мы не остаемся у него в долгу.

Свенсон поднялся со стула и бесцельно прошелся по комнате.

– Что сами-то вы думаете об этом, Эд? Взрыв устроен из-за Сполдинга?

Он взглянул на полковника. По выражению лица Пейса Свенсон понял, что полковник начинает догадываться о причине его волнения. Генерал же думал в данный момент не столько об операции – она будет осуществлена независимо ни от чего, считал он, – сколько о своем соратнике – офицере, которого заставили заниматься непривычным для него делом, забросив его без всякой предварительной подготовки в совершенно незнакомую ему область. Сполдинг, попавший в подобную передрягу, вызывал у Свенсона, старого армейца, глубокое сочувствие.

– Все, что я могу вам сообщить, – это только догадки, даже не предположения. Конечно, нельзя исключать возможность того, что самолет был взорван из-за Сполдинга. Однако данная версия мало что проясняет: если мы и примем эту гипотезу, нам вовсе не обязательно делать на ее основании вывод о том, будто подобная акция связана как-то с вашей операцией.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я не знаю, чем именно занимался Сполдинг: если мне и известно что-то, так только в самых общих чертах. Между тем в «Хагане» полным-полно психопатов с самыми различными отклонениями. И они столь же хорошо организованы, как и боевые группы Джулиуса Стрейчера. Вполне возможно, что Сполдинг убил португальского или испанского еврея или использовал его в своей игре как приманку. В католической стране для «Хаганы» этого вполне достаточно… Впрочем, взрыв мог быть организован и из-за кого-то еще, кто должен был лететь этим самолетом. Из-за какого-нибудь армейского офицера или пилота, чей родственник известен своими антисионистскими настроениями. Тем более если этот сородич является к тому же евреем. Я должен лично все проверить, с чужих слов трудно разобраться в истинном смысле этого происшествия.

Свенсон помолчал немного, изучая выражение лица Пейса, а затем заговорил:

– Благодарю… Но, вероятно, взрыв обусловлен все же какими-то другими причинами, а не теми, о которых вы упомянули? И к нему, как я понимаю, не имеют никакого отношения ни испанские евреи, ни лица, которых подставили в тайной игре, ни тот же дядюшка пилота… Все дело в Сполдинге, не так ли?

– Вам же не известно ничего определенного. Само собой, вы можете строить различные догадки, однако делать окончательный вывод пока что рановато.

– И все-таки не могу понять, что же, в конце концов, скрывается за этой акцией. – Свенсон снова уселся, размышляя вслух: – Казалось бы, все было продумано до мелочей…

– Могу я высказать свою версию? – предложил Пейс, подходя к генералу, тщетно пытавшемуся подобрать ключ к загадке.

– Разумеется, – ответил Свенсон. Его взгляд выражал признательность этому знающему свое дело разведчику, способному трезво оценить обстановку.

– Меня никто не посвящал в ваши дела, и честно скажу: мне и не хотелось бы этого. Операцию проводит военный департамент, и это все, что я должен знать. Я уже говорил, неплохо было бы рассмотреть все возможные варианты… Да, скорее всего, вам и не остается ничего иного. Но это даст результат лишь в том случае, если вы сумеете выявить непосредственную связь между отдельными известными нам фактами. Однако, как я мог установить, наблюдая за вами, вам так и не удалось обнаружить ее.

– Иначе и быть не могло, поскольку одно никак не вяжется с другим.

– Как мне представляется, концентрационные лагеря не входят в круг тех проблем, которыми занимаетесь вы. Во всяком случае, именно к такому выводу пришел я на основании имеющихся в моем распоряжении разведданных, включая и донесения из Йоханнесбурга. Надеюсь, я не ошибся? Вы и в самом деле никак не касаетесь по роду своей работы ни Аушвица[28], ни Бельзена?

– Не имею к ним даже самого отдаленного отношения.

Пейс, упершись локтями о стол, подался вперед.

– «Хагана» между тем внимательно следит за происходящим там. И она же считает своим долгом заниматься делами так называемых испанских евреев и прочих лиц еврейской национальности, ставших жертвами насилия и коварства… Не спешите пока что с выводами, генерал. Что толку от скоропалительных заключений, не подкрепленных надежными свидетельствами?

Свенсон недоверчиво взглянул на Пейса:

– Какие еще свидетельства вам нужны? Самолет взорван, люди убиты!

– Да, это так. Однако бляха в хвостовом отсеке мало о чем говорит: ее ведь мог прикрепить кто угодно. Вас, вполне возможно, пытаются просто ввести в заблуждение.

– И кто же?

– Я не могу ответить на этот вопрос. Знаю лишь, что Сполдинга следует предупредить на всякий случай о возможной опасности. Само собой, человеку, пережившему взрыв в самолете, подобный совет может представиться несколько запоздалым. И все же позвольте моему человеку в Митчелл-Филд поговорить с ним по этому поводу, сказать, что он должен быть все время настороже, так как нельзя исключать полностью повторения того, что произошло на Азорах… Не будем забывать, что на том самом самолете находился и Сполдинг! А это значит, что ему ни в коем случае нельзя терять бдительности. И еще я хотел бы взять на себя смелость порекомендовать вам подыскать, пока не поздно, дублера.

– Дублера?

– Ну да. Всякое ведь может случиться, если кто-то предпримет вдруг новую попытку свести счеты со Сполдингом. Вполне возможно, что на этот раз его удастся вывести из игры.

– Убить, хотите вы сказать?

– Да.

– В каком же мире живут ваши люди? – спросил чуть слышно Свенсон.

– В неимоверно сложном, – ответил Пейс.

Глава 15

29 декабря 1943 года

Город Нью-Йорк

Сполдинг наблюдал из окна отеля за движением внизу по Пятой авеню и на территории Центрального парка. «Монтгомери» был одной из тех наиболее элегантных гостиниц, в которых любили останавливаться его родители, приезжая в Нью-Йорк на гастроли. Дэвид ощутил приятное чувство возвращения домой. Старый портье даже прослезился, регистрируя его в журнале. Сполдинг вспомнил, что много лет назад старик частенько гулял с ним в парке. Подумать только, четверть века пролетело с тех пор.

Прогулки в парке. Гувернантка. Шоферы, ожидающие в фойе, чтобы помчать его родителей на вокзал, на концерт, на репетицию. Музыкальные критики. Дельцы из компаний грамзаписи. Бесконечные приемы, на которых Дэвид перед тем, как отправиться спать, по просьбе отца должен был порадовать гостей, продемонстрировав перед ними свою осведомленность о том, в каком именно возрасте создал Моцарт знаменитую Сороковую симфонию. А также поразить их знанием добросовестно заученных им многочисленных дат и различных фактов, лично для него не представляющих особого интереса. И потом – эти вечные споры. Истерики из-за плохого дирижера, прошедшего неудачно концерта или неблагоприятного отзыва в прессе.