Мюнхен - Франтишек Кубка

Профессор Совак появился у Яна Мартину через полчаса. Он сразу заговорил:

— Я даже не предполагал, что встречусь с вами здесь, пан коллега… Встречаемся, чтобы снова разойтись: Град направляет меня в Брюссель. Буду читать лекции о чешской культуре… Бельгия имеет большой вес. Эта страна вроде путевой стрелки: повернете рычаг — и скорый поезд идет сюда, повернете еще раз — и поезд пойдет в другую сторону. Вчера с востока вошли немцы, а завтра с юга могут войти французы, с запада — англичане, в зависимости от того, как установлена стрелка. Вот об этом я напишу для вас. Наконец-то наши господа вспомнили, что и профессора могут принести пользу для политики! Французы уже давно это осознали. Разве их институты во всех частях света не имеют политического значения? А англичане? Я еду в Бельгию с удовольствием. Покупаюсь на пляжах в Остенде, полюбуюсь готическими зданиями. В Бельгии тоже проживают два народа, ха-ха…

Ян прервал тираду Совака вопросом:

— Сколько вы, собственно говоря, хотели бы получить как профессор?

— Вам, наверное, начальство уже сказало?

— Десять тысяч?

— Да, пока только десять тысяч. Остальное получу в посольстве в Брюсселе.

— Надолго вы туда едете?

— Надолго? Наверное, там и останусь.

— Как это?..

— Видите ли, медики и учителя везде приживаются.

— Убегаете в такое время…

— Пардон, пан коллега… Я никуда не убегаю! Это плод вашего богатого воображения. — Совак закатил глаза. — От какой это опасности я должен бежать? Я никогда не симпатизировал ни Масарику, ни Москве. С давних пор мне дорог лишь ром… — Он хрипло рассмеялся над своей шуткой.

Ян позвонил в бухгалтерию и кассу.

— Передайте им, что это распоряжение Града!

— Это не интересует кассира, пан профессор… Ну что ж, ьы встретитесь там с доцентом Градской?

— С кем, прошу повторить?

— С Машей Градской.

— Ах да, с этой дамой, талантливой в области расследований. Я уже забыл про нее…

Пан Ульрих принес десять ассигнаций по тысяче крон. Совак пересчитал их.

— Какой курс нашей кроны в Бельгии? — спросил он, рассматривая деньги.

— Я не знаю… Надо посмотреть в газете. Наш народный экономист знал такие вещи наизусть. Но он умер.

— Что, пан Кошерак?.. Что с ним случилось?

— Он умер от страха.

— Было бы удивительно, если бы человек с подобным именем не умер от страха, — ухмыльнулся Совак. — Близится время заката для евреев… Сегодня большое счастье быть арийцем. Эго племя железной логики и железного вооружения. Оно завоевало половину света. Завоюет весь мир! — Совак пророчески воздел руки к небу.

— Ваша эволюция весьма любопытна, пан профессор. Я вспоминаю клементинскую аудиторию…

— Пан коллега, я остался импрессионистом… Это радостный и свежий способ восприятия. Итак, здесь десять тысяч. Все в порядке. Честь имею кланяться и выразить мое почтение вам, а также пану шеф-редактору!

Совак ушел, а Ян принялся писать некролог в двадцать строк на смерть редактора Кошерака.

51

В телефонной трубке послышался голос незнакомого человека, назвавшего себя Жиачеком.

— Алло… У телефона доктор Мартину… Кто звонит?

— Жиачек, пан доктор. Секретарь Жиачек…

— Какой секретарь?

— Секретарь председателя правительства Жиачек…

— Что вам угодно, пан секретарь?

— Это сразу трудно объяснить… Пан доктор, вы родственник доктору Регеру?

— Какой-то далекий кузен…

— Значит, я неплохо осведомлен, пан доктор. Дело в том, что английский журналист мистер Уильям Айс… поклонник господина рейхсканцлера Гитлера… мистер Айс обратился к нам с просьбой предоставить возможность взять интервью у пана президента. Я переговорил с доктором Регером. Только что доктор Регер сообщил, что пан президент не желает разговаривать с мистером Айсом. Теперь мистер Айс хотел бы переговорить хотя бы с вами…

— Извините, пан секретарь, но это в самом деле сложное дело!

— Наоборот, весьма простое. Мистер Айс, очевидно, полагает, что через вас, а затем через Регера пану президенту станет известно то, о чем он хотел ему рассказать.

— Простите, пан секретарь, давно ли вы работаете в канцелярии председателя правительства?

— Три недели. Меня перевели из Братиславы.

— Ах так… Должен ли я обязательно говорить с этим вашим Айсом? Мне известны его статьи, направленные против нас…

— Тем более это важно. Пан председатель Годжа тоже интересовался этим вопросом и рассердился, когда узнал, что Регер не может устроить разговор с паном президентом.

— Ну хорошо. Когда и где?

— В восемь вечера… В кафе Народного дома. Я приведу его и уйду. Расходы берет на себя правительство.

— Не нужно. У меня есть средства.

— Нет-нет… Оплачивает правительство.

— Хорошо. Спасибо.

— Привет! — произнес секретарь Жиачек и положил трубку.

В кафе Народного дома человек неопределенного возраста представил Яну мистера Айса. Иностранец начал шумно выражать свое удовлетворение возможностью встретиться. Пока он говорил, Жиачек исчез. Так Ян и не заметил, как выглядит этот Жиачек. Махнув рукой, Ян занялся Айсом.

Ян был знаком со статьями Айса в газете Ротермира «Дейли пост». Уже в течение ряда лет лорд Ротермир посылал мистера Уильяма Айса то в Венгрию, то в третий рейх. В Венгрии мистер Айс проник даже в апартаменты адмирала Хорти. В третьем рейхе его принял сам фюрер. Когда Айс писал о Венгрии, он восхвалял Хорти и графа Бетлина. Описывая Германию, Айс нахваливал Гитлера, Геринга и Геббельса. Он помогал этим странам бороться за «законные права». По словам мистера Айса, Венгрия имела законные права на Словакию, Трансильванию и Хорватию, а Германия — на всех немцев в других странах мира, в том числе на австрийцев и судетских немцев, как их называл господин Айс. Мистер Айс писал о выступлениях Генлейна в Лондоне, называя его «фюрером судетских немцев», с пристрастием разоблачал «страдания» немецкого народа в Чехословакии.

Мистер Уильям Айс не принадлежал к мужчинам английского типа: он был кудрявый, черноволосый и смуглый. У него были волосатые руки с короткими пальцами и обкусанными грязными ногтями.

— Как я слышал, вы родились в Шанхае, — сказал Ян. Он знал, что выходцы из Шанхая в Англии производили неблагоприятное впечатление.

Мистер Уильям покраснел и нахмурил брови:

— Я там родился по воле случая…

— Конечно, — продолжал Ян, — никто не волен выбирать место своего рождения. Но, видимо, этим объясняется ваша склонность к пограничным и национальным проблемам. Шанхай — это ведь многонациональный город…

— Я не помню Шанхай. Но мне приятно, что теперь он стал японским городом. Впрочем, к чему нам здесь, в Праге, заниматься восточными проблемами! Я прибыл из Австрии.

— Конечно, это был для вас незабываемый момент…

Айс с жадностью ел закуски и допивал уже второй бокал пива. Вытерев губы рукой, он воскликнул:

— Для вас не является тайной, что Адольф Гитлер считает меня своим другом! Таких личных друзей у него в Англии мало — два-три человека. Это лорды. А из журналистов к друзьям он относит только меня одного, Уильяма Айса… Он обращается ко мне со словами «дорогой Уильям», «друг Уильям».

— Мне знакомы ваши статьи в «Дейли пост» — в основном те, где речь идет о Чехословакии. Но подробности, о которых вы сейчас рассказали, мне до сих пор были неизвестны.

— Поверьте моему слову. Фюрер любит меня!

— Курите?

• — Ни в коем случае. В этом я похож на фюрера…

— Но пьете?

— В этом я отличаюсь от фюрера.

Мистер Уильям Айс принялся далее рассказывать о своих впечатлениях:

— Я находился в Линце, когда фюрер праздновал свое вступление в Австрию. Он возвратился на свою родину победителем. Побывал в Браунау у могилы своего отца, потом пировал со своими приближенными в Линце в вечернем ресторане на втором этаже. А я ожидал на первом. До моего слуха доносились звон стекла и серебра, смех и гомон возбужденных голосов… Появился очаровательный адъютант. Когда он ступал вниз по лестнице в сиянии ламп, он напоминал Лоэнгрина. Адъютант спросил, что мне угодно. Я ответил, что хотел бы поздравить фюрера и спросить его, чего он пожелал бы сказать в этот знаменательный день своей жизни читателям моей газеты. Очаровательный адъютант улыбнулся своими большими голубыми глазами и попросил меня минутку подождать. Потом он поднялся по лестнице наверх. Не знаю, сколько мне пришлось ожидать. Но когда фюрер распорядился пригласить меня в свой личный салон, у меня закружилась голова. Уже была полночь. Фюрер находился в веселом настроении. Он дал интервью для газеты «Дейли пост» — единственное в тот день его интервью для печати. После этого он не отпустил меня, а еще долго по-дружески и доверительно беседовал со мной. Это были незабываемые минуты. К сожалению, сказанное им не подлежит оглашению…