Мюнхен - Франтишек Кубка

— Танечка!

Многие годы Ян готовился к этой встрече. Он мечтал, как прижмет Таню к себе и будет целовать ее до изнеможения. Ему представлялось, что эта встреча произойдет где-то в деревне, под деревьями, как тогда… возле охотничьей сторожки дяди Василия. Конечно, ему никогда и в голову не приходило, что во время этой встречи будет присутствовать Мирек Восмик.

Ян поцеловал Таню, не прижимая ее к себе, с тихой радостью ощущая, как ее теплые руки обвили его шею. Потом он поцеловал Еничека.

— Сейчас приготовлю чай, — сказал Мирек и вышел.

Таня и Ян уселись на тахту. Еничек остался стоять у окна. Они смотрели друг на друга. Люди меняются, но за эти долгие годы Таня для Яна нисколько не изменилась. Разве только глаза стали более мудрыми и спокойными и под ними появились морщинки. А как же выглядит сам Ян? Пожалуй, он постарел больше, чем она. У него уже и волосы побелели на висках, и глаза немолодые. Свои молодые глаза он передал сыну…

— Много пришлось работать в эти годы?

— Да, ответила Таня и потом с гордостью добавила: — Еничек хорошо учится.

— Он, наверное, забыл чешский язык?

— Снова научится.

Мирек принес чай и сел.

— Да, устроили мы тебе сюрприз! — Он весело посмотрел на обоих через очки: — Я вас не пойму. Не рады вы, что ли?

— Рады, — ответила Таня, — но придется снова знакомиться.

— Так знакомьтесь. А мы пока с Еничеком пойдем вниз, на Вацлавскую площадь.

Оставшись вдвоем, они почувствовали неловкость. Действительно, приходилось вновь знакомиться.

Таня заговорила первой:

— Я вернулась домой.

— Когда вы приехали? — спросил Ян.

— Сегодня.

Он опустился перед ней на колени и стал рассматривать ее лицо. Таня перебирала руками его седеющие волосы.

— Долго тебя со мной не было…

— Тебя тоже, Енда.

— Мне тоже надо было уехать…

Она прикрыла ему рот пальцами, левой рукой поправила свои солнечно-золотистые волосы и улыбнулась:

— Ничего не говори!

Но ему хотелось говорить.

Она снова прикрыла ему рот пальцами и зашептала:

— Потом скажешь, сейчас не надо…

Таня склонилась к нему и принялась горячо целовать. Она нисколько не изменилась. И ее любовь была такой же тихой и спокойной.

Воробьиные стаи в парке умолкли. Возвышающийся над кронами деревьев Град словно плавал в испарениях от невидимой реки.

— Неужели ты наконец-то со мной? — спросил Ян.

— Да, с тобой, и навсегда…

— Таня, я люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя, Еничек! — сказала она.

Свет они включили, когда в коридоре раздался голос Мирека:

— Таня. Еничеку у нас в Праге нравится… Ян, Таня уже сказала, что оставляет с тобой Еничека, а сама уезжает?

Ян побледнел и взглянул на Таню:

— Почему?

— Пока буду жить в пансионе. Своим скажешь, что Еник приехал один.

— Но что это все значит?

— Меня направляют в пограничный район в качестве помощника Владимира Иванова. Разве тебе не известно, что там назревают события?

— Ты теперь дома, и почему… — Ян готов был расплакаться.

— Придет день, когда ты, Ян, тоже научишься подчиняться! — важным тоном заявил Мирек.

Ян понурил голову.

Потом он отвез Таню и Еничека в пансион «Кристалл», приютившийся на одной из древних улочек близ Карлова моста.

При входе Ян шепотом спросил Таню:

— Ты здесь под фамилией Мартину или Попова?

— Таня Попова, советская журналистка. Даже состою членом пражского клуба иностранных журналистов. Паспорт у меня советский, — ответила Таня бодрым голосом. — Не беспокойся. Завтра к обеду приходи за Еничеком. Он снова носит фамилию Мартину.

Все трое на прощание поцеловались.

Опять он один бродил по затихшим улицам. Дома сказал:

— Завтра приедет Еничек…

Мать покраснела от волнения:

— А Таня?

— Она будет позднее!

Мать только вздохнула. Она привыкла не выпытывать, когда Ян молчит. Но к приему внука дед с бабкой готовились, словно ожидали сказочного принца.

46

Директор Аммер встал и подал Яну через стол руку. В сером костюме, с загорелым лицом и рыжеватыми волосами, рослый и широкий в плечах, Аммер внимательно посмотрел на гостя. Его глаза со стальным отблеском выдавали любопытство. Он медленно проговорил:

— С вашим Лаубе, пан редактор, мы больше не имеем дела! Это бесполезно. У него нет ни капли политического благоразумия. Пусть он катится к черту! Мы не намерены вступать с ним в дискуссии о демократии. Он, как Гильснер, думает, что на заседаниях правления позволено поучать нас с помощью идей Масарика. Сам Масарик, еще будучи президентом, застал то время, когда наступил конец делу, ради которого он творил и работал. Настоящая трагедия. Если при нынешнем состоянии здоровья он еще видит происходящие вокруг события, то от этого можно сойти с ума.

Как я сказал, с Лаубе мы больше не связываемся. Между тем меня проинформировали, что вы имеете в редакции «Демократической газеты» определенный вес. Вы и Кошерак. Правда, с Кошераком дела сложнее. Его я хорошо знаю. Мы с ним не раз обсуждали экономические проблемы. Он охотно послужил бы справедливому делу, но сейчас ему придется уйти. В нашей газете евреи уже не смогут работать.

Что бы мне хотелось от вас, пан доктор… Благоразумия. Вот уже несколько месяцев идут бои в Испании. Испанские патриоты подняли мятеж против международной банды, захватившей там власть. Они вновь восстанавливают законность и порядок. А «Демократическая газета» упорно обзывает законных представителей Испании мятежниками. Позвольте спросить, что это еще за мятежники? Франко — испанский генерал, патриот, пан редактор! Франко спасет Испанию! И это не только моя личная точка зрения, пан редактор! Такого же мнения и пан доктор Прейс, от которого ваша газета зависит материально. Так же оценивает эти вещи пан Страговский, епископ, член правления вашего дутого акционерного общества. Так же думают господа из лагеря аграриев и все прочие люди в республике, сохранившие трезвый ум. А вы бубните: «Мятежники, мятежники!» Это оскорбление генерала Франко, оскорбление Муссолини, пан редактор. Тем самым вы оскорбляете и Германию, пан редактор, которая, как и Италия, симпатизирует Франко. Вы проводите внешнеполитическую линию, которая расходится с официальной политикой. Ян Масарик является членом комитета невмешательства! Есть решение не вмешиваться в испанские дела и тем самым сохранить мир в Европе. К этому стремится Англия, а также Франция. Господин Блюм выступает за невмешательство. Все это определяет и нашу позицию. Тем не менее вы превозносите малейшие успехи интернационалистов. Франко называете фашистским путчистом. Мы этого не потерпим! Вы поняли, пан редактор?

— Пан директор, — заговорил Ян, — если вы желаете услышать ответ, я вам скажу. Мятежником является тот, кто выступил против законного правительства.

— Это коммунистическая болтовня, пан редактор! Чехословацкие коммунисты тоже поехали в Испанию, чтобы с оружием в руках бороться против Франко, хотя объявлена политика невмешательства. Характерно, что их воинская часть называется интербригадой.

— Эти люди являются добровольцами!

— Однако когда в Испанию едут итальянские и немецкие добровольцы, вы изволите гневаться.

— Немцев и итальянцев с оружием и самолетами туда посылают их правительства. Следовало бы и нам послать в Испанию пушки, но только испанскому правительству, имеющему право их покупать. В Испании решается и наша судьба.

— Пан доктор, я не приглашал вас агитировать меня. Я не хочу слышать о том, что положение Испании аналогично нашему! Чего доброго, вы скоро начнете сравнивать нас с эфиопами! Просто необходимо изменить тон вашей газеты, изменить его по отношению к Германии, понимаете? Я не представляю, что будет, если наши постоянные нападки вызовут возмущение германского правительства. Да-да, мы ведем себя так, словно находимся на службе у Москвы, пан доктор! Это становится нетерпимым. Мы не были и не будем плацдармом большевизма в Европе! А в Испании для нас вообще ничего не решается. Это только коммунисты запугивают легковерных. У нас, слава богу, Коминтерн не стоит у власти. И если вы думаете, что в газете, издаваемой на наши деньги, вы можете делать все что вам заблагорассудится, то вы заблуждаетесь! Вы не настолько сильны, пан доктор! У нас имеется немало доказательств ваших грехов, так сказать, личных слабостей! Как старых, так и новых! Будет достаточно предоставить их в распоряжение определенных органов печати, и с вами будет покончено, пан доктор.

— Это шантаж, пан директор! — спокойно ответил Ян.

— Шантаж? — вскрикнул Аммер. — Это приказ!

— Мне не известно, чтобы договор предусматривал получение от вас приказов.

— Договоры можно быстро расторгнуть.