Помощник хирурга - Патрик О'Брайан

Я со многими знакома. Множество из них в стране, в столице — сотни. Мне и так стоит многих сил ходить по Хэмпширу с поднятой головой. Представь, что начнётся в Лондоне через несколько недель — Диана Вильерс с огромным пузом, но без мужа. Ты прекрасно знаешь как тесен мир — кузены, знакомые или родственники, куда ни плюнь. Я не смогу сходить в театр, оперу или приличную лавку, не столкнувшись с кем-то из знакомых. А можешь ты представить меня запертой на какой-то богом забытой ферме, из-за боязни быть узнанной не решаясь встретиться ни с одним цивилизованным существом, даже священником? Или в каком-нибудь закутке Суррея? От уныния я просто сойду с ума.

— Несомненно, создание твоего светского нрава нуждается в компании. — Всё так, без общества Диана бы зачахла. — Но решать тебе. Одна чисто номинальная церемония могла бы положить конец этим неудобствам. В качестве миссис Мэтьюрин ты бы разрешилась от бремени в кругу друзей и в приличной части города.

— Стивен, — она повысила голос. — Будь я проклята, если выйду замуж за мужчину, нося ребёнка от другого. Ты не избавил меня от него, когда я просила, и взял обещание не пробовать сделать это самостоятельно. Я уважаю твои просьбы, так что и ты уважай мои, дорогой Стивен. Милый, прошу, возьми меня с собой в Париж!

— Не будут ли высказанные тобой возражения иметь место и во Франции? И сможешь ли ты спокойно жить на родине неприятеля?

— О, никто и никогда не считал Париж вражеским городом. Мы воюем с Наполеоном, а не с Парижем. Погляди — стоит провозгласить мир, и все стремятся попасть туда при первой возможности. Я и сама была там с беднягой кузеном Лоундесом, тем, что считал себя заварочным чайником, если помнишь. Решили, что ему как-то сможет помочь гипнотизёр, и в то время Париж был просто наводнён англичанами. Это было как раз перед нашим знакомством. Так или иначе, я многих там знаю: возвратившихся emigres[2] и несколько дюжин друзей, с которыми познакомились ещё до войны, когда жила вместе с отцом. В Париже всё это не имело бы никакого значения — никто не знает или не интересуется тем, что уже прошло. Я вдова, и вообще любовная связь в Париже вовсе не событие — отношение к таким вещам там совсем другое. Кроме того, война скоро закончится: король вернётся — в Хартвеле д’Авре представил меня ему, ну ты понимаешь — и вновь появится старая добрая Франция. Умоляю, возьми меня с собой, Стивен.

— Что ж, хорошо, — согласился он. — Я зайду за тобой утром, в половине одиннадцатого. А вот и капитан Фортескью. Как ваши дела, сэр?— Я сожалею о том адском грохоте, которому вы стали свидетелями, — сказал капитан.

— Но такие происшествия неотделимы от семейной жизни. А раз наш долг плодиться и размножаться, то приходится с этим мириться. Вы восхищаетесь моими лилиями, как погляжу. Не правда ли, они великолепны? Вот эта вас точно заинтересует, доктор, — весьма редкая, привезённая мне из Кантона племянником, состоящим на службе в Компании. О боже, только не снова, — сощурясь и наклонившись к лилиям, воскликнул он. Горстка красных жучков спаривалась у него на виду, плодясь и размножаясь. — Собаки, подлые французские паразиты! Хотя этого тоже не отнять от садоводства.

Простите, я должен сходить за жидкостью для распыления.

***

Париж купался в очаровательном блеске: зелёные деревья, ласково припекающее солнце, практически голубая Сена, полные красок улицы. Многие оттенки этих красок составляли бессчётные мундиры, и все эти мундиры принадлежали врагу. Но разница между формой, которую войска Бонапарта и его союзники носили на грязном поле боя и тем полным облачением, что (они) надевали на усладу парижан, была столь разительна, что казалось (казалась – (форма казалась принадлежащей), принадлежащей вовсе не неприятелю. Она выглядела лишь чуточку воинственной и создавая ощущение грандиозной, великолепно срежиссированной постановки на блистающей своим великолепием огромной сцене.

Диана внесла свой вклад в этот водоворот цветов, надев васильково-голубое платье от матам Делонэ, изумительную шляпку, несколькими часами ранее купленную на Вандомской площади, и чёрный, больше похожий на шарф, кашемировый платочек — одеяние, заставлявшее многих ощутить уважительное почтение:(если последующее перечисление описаний разных джентельменов – то после каждого описания должна стоять точка с запятой, если описание одних джентельменов собирающих в себе все описания – то запятые – но тогда следует перестроить фразу или сделать из одной две) изысканных джентльменов в латунных шлемах с плюмажем из конского волоса; в серебряных нагрудниках, со звенящими клинками и шпорами, ташками;[3] шапками из медвежьего меха; в наброшенных лишь на одно плечо курточках-ментиках, как правило с золотым шитьем; в любопытных шляпах с квадратным или круглым верхом с алыми, пурпурными или вишнёво-розовыми сумочками. Величественные фигуры в до блеска начищенных сапогах с бакенбардами поворачивались к ней или начинали усиленно крутить усы. А Диана со Стивеном бродили по городу, показывая друг другу знакомые по давним временам дома, постоялые дворы и места игр.

— Здесь, — сказала Диана на Лебедином острове, — тут я и научилась играть в marelle[4] с девочками Пенфао. Мы чертили линии от балюстрады до того куста — боже, как он подрос! Последний квадрат, который мы звали «раем», почти под ним скрылся.

Стивен, как по-английски называется эта игра?

— Я точно не знаю, — немного поразмыслив, сказал он.Чтобы не выделяться из толпы они, с момента высадки с неприметного судна, которое курсировало между двумя странами с весьма частыми интервалами, нарочито игнорируемое властями и военно-морскими флотами обеих держав, говорили по-французски. Судно это вряд ли можно было считать полноценно картельным (ведь Бонапарт не осуществлял обмена пленными) или нейтральным, но оно часто перевозило полу-квази-псевдо-переговорщиков, обменивающихся информацией о военнопленных, известных писателей или натурфилософов, а в направлении Дувра доставляло красиво наряженных куколок, без которых английские дамы не были бы в курсе последней моды.

Так вот, из-за того, что с момента высадки они говорили только по-французски, кое-какие редко используемые слова на родном языке уже начали вылетать из головы.

Они пересекли мост и остановились около высокого дома с большой мансардой на улице Жилекер. В этой самой мансарде Стивен обитал ещё студентом.

— Подо мной жил Дюпюитрен.[5] Мы вместе анатомировали трупы. Теперь, моя дорогая, если ты не слишком устала, мне бы хотелось съездить в предместье Сен-Жермен. У меня там друг, Адемар де Ламот, у которого огромная пустующая усадьба. Вполне возможно, ты решишь там пожить. Он с нетерпением этого ждёт и с радостью пригласит тебя занять один из верхних этажей, а его тётки порекомендуют верных служанок.