Проект «Джейн Остен» - Кэтлин Э. Флинн

меня видеть. — Лиам помолчал. — Но нет. Меня они не пугают. Джеймс нам не мешает. Кассандра может стать препятствием. Но мы что-нибудь придумаем. — Прозвучало так, словно он пытался убедить в этом самого себя.

— Самое худшее… — начала было я. — Нет, это глупости.

— Что?

— Когда они смотрят на меня, мне кажется, что они понимают, кто я.

Лиам, который сидел, потупив взгляд в стол, поднял лицо и уставился на меня.

— Главное — не выказывать страх. Не демонстрировать никаких эмоций. Не давать им ничего, за что можно уцепиться.

Меня вдруг пронзило озарением — или иллюзией его, эдаким внезапным выводом пьяной логики: он говорит о себе — не только применительно к этой миссии, но ко всему в целом.

— Значит, так ты это провернул?

— Что?

— Ну, то, что задумал. Убедительно прикинулся исконным британцем.

Я ожидала, что Лиам, следуя собственному кредо, и усом не поведет, но он откинулся на спинку стула, улыбнулся мне и скрестил руки на груди. В тусклом свете камина его угловатые черты казались словно вытесанными из камня, и я вдруг осознала, что мне нравится его лицо, я привыкла к его некрасивой угловатости.

— Очень рад, что ты сочла это убедительным.

— Но ты не слишком-то опирайся на мое мнение. Я же американка — что я в этом понимаю?

Мне вспомнились наши первые дни в институте и то, какое впечатление на меня тогда произвели манера речи Лиама, его сдержанный формализм. И эта его девушка. Была ли Сабина с ним, когда мы встретились в институте в самый первый раз, еще до собеседований, психологического тестирования и ролевых игр, после которых от горстки дошедших до финала кандидатов остались двое? Странно было этого не помнить, но все мои воспоминания об институте повыцвели, покрылись пылью оттого, что к ним не обращались. Хладнокровная стать, аристократически высокий рост — вот и все впечатления о ней, что у меня остались, и больше никаких подробностей.

— Сабина, — сказала я, и улыбка исчезла с его лица. — Она ведь исконная британка, правда?

— Однозначно.

— Думаю, это тоже подкрепило мое впечатление.

— Гало-эффект?

— Она показалась мне приятным человеком. — Отнюдь. — Так ты в школе с ней познакомился? — Я сама не могла понять, зачем его об этом расспрашиваю; обсуждать Сабину мне хотелось меньше всего на свете. — И как ты вообще туда попал? Это ведь не так-то просто. Особенно… — Я осеклась — тактичного способа закончить это предложение не существовало.

— Если ты никто, взявшийся из ниоткуда?

— Это твои слова, не мои.

— Я сдал экзамен.

— Вот так просто? Сдал экзамен?

— Это был очень сложный экзамен.

С тихим шорохом в камине рассыпалась кучка догоревших угольков. С улицы донесся крик филина, вдалеке прогрохотала коляска.

— Был у меня один учитель — он уговорил меня подать заявку на грант для малоимущих учащихся, хотя и сам толком не знал, как это работает. Он увидел во мне то, что я всегда ощущал сам, — что мне не место в том богом забытом городишке, в той заурядной семье. И, ко всеобщему изумлению, экзамен я сдал.

— И уехал в Англию. Сколько тебе тогда было, четырнадцать?

— Тринадцать. — Он разлил вино поровну.

— И там ты нашел свое место.

— Матерь божья, нет, конечно. — Он подпер ладонью лоб. — Я так его и не нашел. Может, оно здесь, в 1815 году? Мне тут нравится: тут есть определенные правила, и им следуют. Я буду скучать по роли доктора Рейвенсвуда, когда все это закончится. Быть собой у меня не очень-то получается.

— Когда все это закончится, ты будешь другим человеком, — сказала я, сконфуженная его признанием. Меня кольнула мысль, что и это, возможно, притворство, что он играет передо мной какую-то роль. Но зачем оно ему? — Ты станешь важной личностью. Тем, кто открыл миру «Уотсонов». Будет здорово.

— Точно, — сказал он своим вежливо-нейтральным тоном, и ощущение было такое, словно у меня перед носом захлопнули дверь — ту, которую мне хотелось бы снова открыть, но я не понимала, как это сделать. И тут он с неловким видом кашлянул. — Прямо перед отправлением мы с Сабиной… обручились.

Я отреагировала с опозданием в секунду — подняла бокал.

— Поздравляю! Это чудесно. — Меня мороз по коже продирал те несколько раз, что я общалась с Сабиной, — по прошествии времени неприятное впечатление только усилилось, поскольку воспринимать Лиама я стала иначе. Тогда они казались мне идеальной парой. Но сейчас? Я испытала нечто вроде разочарования в Лиаме. — Уверена, ты будешь очень счастлив.

Он глядел сквозь стол в никуда и отнюдь не выглядел счастливым, но, с другой стороны, собственные успехи и раньше не вызывали у него особенного восторга. Почему Лиам решил поделиться со мной этой новостью именно сейчас, тоже было для меня загадкой. Может, мы просто редко так напивались. Он разоткровенничался, и я сама подняла эту тему.

Если бы он просто улыбнулся и поблагодарил меня, как любой нормальный человек, объявивший о помолвке, мы перешли бы на другую тему, но молчание затянулось. Я никогда не была замужем, никогда не была помолвлена. Теоретически я не против серьезных отношений — но пока, видимо, еще разминаюсь для этого. А может, меня больше устраивает свобода. В голове всплыло воспоминание о Сабине, стоящей возле Лиама, — дело было в институте, во время скромного праздника в честь окончания подготовки, незадолго до того, как мы отправились в 1815 год. Она была почти такого же роста, как он, держала его под руку, заканчивала за него предложения. О чем тогда шел разговор? Я не могла вспомнить. Из-за чего у меня осталось о ней такое неприятное впечатление? Наверное, из-за ее изящных длинных ног, из-за ее горделивого выражения лица.

— Надеюсь, ты будешь очень счастлив, — сказала я и тут же поняла: повторяюсь.

— Я тоже на это надеюсь, — пробормотал он. — У ее семьи хотя бы будет время свыкнуться с этой мыслью, пока я здесь.

— А что не так с ее семьей? — Впрочем, подозрения на этот счет у меня уже имелись.

— Ну, знаешь. Они богачи. Но дело не столько в деньгах. — Он неопределенно махнул рукой. — Когда я впервые пришел к ним, у меня возникло чувство, что я в сказку попал. Я и не догадывался, что люди могут так жить не только в книгах. С масляными портретами предков на стенах и мебелью, которую кто-то купил в 1800 году.

Так, может, ты влюбился в дом, подумала я. Может, ты влюбился в идею. Но вслух этого не сказала — да что мне известно о любви? Однако я вновь ощутила смутное разочарование в нем: возможно, Лиам был таким же, как и все. Это удивило меня: я не догадывалась, что думала о нем иначе. Накрутив локон на палец, я попыталась придумать, как