Дворцовые страсти - Эмилия Остен

Голос на последних словах взлетел к стрельчатым сводам, зазвенел и снова мягко скользнул вниз.

– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…

– Любовь никогда не перестает, – прошептал Дориан.

Голос аббата Виллуана передавал больше, чем его слова: то возносясь под купол часовни, то падая до шепота, он повествовал о том, что отец Анри извлек из сердца, что сам он не раз шел теми путями, о которых рассказывает, и продолжает идти…

Священник замолк на секунду. В церкви воцарилось безмолвие.

– Апостол Павел прямо говорит нам, что без любви всякое красноречие – просто шум, духовные познания – ничто, а благотворительность – напрасное занятие. Он желал, чтобы мы осознали: только высшая, божественная любовь придает смысл любви человеческой. Любой. Любви родителей к детям. Любви супружеской. Любви материнской. Истинная любовь долготерпит. Она терпелива. Она не поддается на провокации, она не спешит ответить ударом на удар, она вообще не торопится с ударами. Терпения истинной любви не занимать. Она и с пренебрежением не спешит, нет в ее планах расплаты, стремления ответить обидчику так, как он того заслуживает. Эта любовь не умеет гневаться и любит даже тогда, когда это очень больно…

Священник еле заметно вздохнул. Правда, это мало кто заметил. Дориан не мог оторвать взгляда от одухотворенного лица преподобного Виллуана – оно казалось лицом архангела. И сейчас Дориан понял: их со священником встреча – тогда у реки и теперь в часовне – не случайна. Этот человек, испытавший немало невзгод, но, безусловно, изведавший, что такое настоящая любовь, возник в его жизни для того, чтобы на что-то указать, что-то объяснить.

Виконт закрыл глаза. Голос аббата Виллуана пел, словно колокола, – от громадных церковных до махоньких серебряных, чей звон настолько тонок, что надо слушать его в полной тишине, иначе он расколется об иные звуки. Священник говорил, а паства затаила дыхание, ловя глубинный смысл его слов, то дуновение, от которого колышется пламя свечей, дуновение, не имеющее ничего общего со сквозняками. Эта проповедь шла из глубины души, а такие проповеди неизменно отыскивают дорогу к другим душам.

– Как холодно и страшно становится при мысли, что мы так легко отворачиваемся от любви! Кто из нас не раздражается, кто не зазнается, не ищет своего, не мыслит зла? Все это – наши человеческие слабости, и любви в них нет! Будем же молиться всеми силами нашей души, чтобы господь не дал погаснуть в нас искре истинной любви, чтобы Он, Который сам есть любовь, научил бы нас любить так, чтобы это чувство заполняло нашу жизнь своим светом и, никогда не омрачаясь, светило нам до конца наших дней, указывая путь к небу. Каждый уголок земли, освещенный вечным солнцем, становится прекрасным. Так и широкая беспредельная любовь ко всем и ко всему должна освещать, возвышать и согревать каждое наше дело. И все, что нам кажется жалким, скучным и отталкивающим, получит другую окраску и другое значение. Устоит ли твоя любовь против мелких, ежедневных раздражений? Устоишь ли ты, видя себя непонятым, несправедливо осужденным? Устоишь ли, не получая ответа, встречая одно молчаливое нерасположение? Устоишь ли в полном одиночестве, отвергнутый всеми? Если и тогда твоя любовь не умрет, то поистине достойна она хвалебной песни апостола Павла…

Вскоре проповедь, уместившаяся в четверть часа, была завершена. Старому священнику она, очевидно, далась тяжело: он побледнел от волнения, на его лбу выступили капельки пота.

Рядом шевельнулся дядя, но Дориан не открыл глаза. Так, в темноте, ему было проще слушать, проще глядеть в лицо самому себе. Только что, благодаря отцу Анри, виконт сделал открытие, только сейчас он начал постигать природу своего чувства к Лоретте, и это стало для него ошеломляющим. И как это несправедливо – осознать, что влюбился, в тот момент, когда не можешь быть с возлюбленной!

«Но я знаю, что всегда буду стоять на страже, я, ее ангел со шпагой и печальными глазами, буду стоять, даже если полюблю другую или Лоретта полюбит кого-то еще. Мы можем идти различными путями, но я всегда буду у нее за плечом, потому что, как говорил апостол Павел, любовь никогда не перестает. Ее остается лишь принимать – и благодарить бога за этот величайший дар, ниспосланный свыше. Ты очень любишь нас, господи: ты делаешь нам такие дорогие подарки…»

Дориан открыл глаза.

Свечи все еще мерцали, слова отца Анри еще отдавались под сводами. Виконт посмотрел на Лоретту – в глазах ее стояли слезы. Девушку тоже глубоко тронула искренняя проповедь аббата; любовь, о которой он говорил, светилась в ее глазах. Да, видимо, и для нее встреча с Анри де Виллуаном оказалась неслучайной… Симпатия Лоретты к Дориану – чем она могла обернуться, если бы им дали шанс? И необходим ли этот шанс? Досадно, но теперь, когда все выяснено, легче. Проповедь завершила дело: боль ушла, оставив вместо себя кучку пепла. Однако Дориан знал, что поутру из этого пепла возродится феникс мудрости.

Когда люди начали расходиться, Дориан помог дядюшке подняться, и маркиз с племянником двинулись к выходу. За спиной у них одна за другой гасли свечи.

Мир оглушил Дориана; выйдя из дворца на свежий воздух, виконт несколько мгновений стоял, свыкаясь с запахом цветов, глубоким черным небом, безмятежным светом фонарей у входа. Мимо прошествовали де Фавро, такие прозаичные, что ощущение нереальности происходящего оставило Дориана бесповоротно. Маркиз отлучился поздороваться со знакомым, а к виконту подошла Бланш де Лавуйе.

– Он так замечательно говорил, верно? – сказала она.

– Да, мне очень понравилась проповедь.

– Успех проповеди зависит от проповедника.

– Я не буду спорить с очевидным, мадам, – устало кивнул Дориан.

Яркие пятна на щеках Бланш указывали, что мысли ее витают где-то далеко и беседовала она не столько с виконтом, сколько сама с собою. Наверняка она тосковала по мужу, и слова священника пробудили эту тоску.

– Вас сопроводить до ваших комнат? – спросил Дориан, видя, что Бланш здесь одна.

– Нет, я подожду отца Анри.

– Тогда, если вы не возражаете, я подожду с вами.

Виллуан появился через четверть часа, позвякивая шпорами. На нем вновь было светское платье, но на мир он смотрел глазами священника. Дориана так восхитило это сочетание, что он смиренно уступил отцу Анри возможность усадить на поданную к дверям лошадь отчаянно волнующуюся Бланш.

– Вы ведь выслушаете меня, не так ли? – медленно спросила она у священника, разбирая поводья.