Всегда вчерашнее завтра - Чингиз Абдуллаев

— Карту, — кивнул Дронго, поставив еще жетон и попросив не открывать следующей карты.

Все удивленно смотрели на него. Но в казино не принято обсуждать действия других игроков. Савельев разменял деньги и получил свои жетоны.

Крупье стал раздавать карты и в самом конце открыл свою следующую карту. У него выпал король. Теперь все взгляды обратились на Дронго. Крупье улыбнулся. У него набралось двадцать очков против шестнадцати и закрытой карты у странного игрока, решившего рискнуть. Он улыбнулся еще шире и открыл карту. Там лежала пятерка. У Дронго получилось ровно двадцать одно очко.

— Вам всегда везет, мсье, — сказал крупье, перестав улыбаться.

Глава 28

Утром девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года Игната Савельева разбудил возбужденный Семенов. Они знали друг друга давно и даже работали вместе в Латинской Америке, во время одной из командировок, несколько лет назад, когда у Советского Союза еще хватало сил и средств вмешиваться в дела далеких от него латиноамериканских стран.

— Что случилось? — недовольно спросил Савельев, открывая глаза.

— Послушай, что они говорят, — крикнул Семенов, кивая на телевизор.

Савельев недовольно поднялся, принялся натягивать брюки. Во время своей специальной командировки в Литву они оставались на конспиративной квартире во избежание утечки информации. Лозинский и Потапчук уже сидели на стульях у «ящика».

Диктор торжественным голосом передавал сообщение о создании ГКЧП, о предполагаемой болезни Михаила Горбачева, о введении чрезвычайного положения в стране.

— Слава богу, — сказал Савельев, усаживаясь на свободный стул, — теперь все будет в порядке.

— Еще неизвестно, чем все это кончится, — на всякий случай заметил осторожный Лозинский.

— Уже все кончилось, — мрачно улыбнулся Савельев, — теперь наши списки нужны только для архивов. Вот и все, ребята. Придется готовить другие списки.

Люди, которые отказывались от сотрудничества с нами. Члены новых общественных формирований, выступавшие за независимость, вся эта национальная шушера, которая поднялась со дна. Нам предстоит много работы.

Немного пугала эта торжественно-мрачная манера диктора, тревожили и слова Савельева о готовящихся акциях. Из истории офицеры знали о том, как начавшийся молох репрессий раскручивался до предела, пожирая и тех, кто верно ему служил.

— Думаешь, все начнется по новой? — спросил Семенов.

— Обязательно начнется, — подтвердил Савельев.

— Психушки, лагеря, ночные аресты, расстрелы — заново? — спросил Лозинский.

— Тебе что-то не нравится в нашей работе? — повернулся к нему Савельев.

— Нравится. Наша работа нравится. Только мне совсем не по душе, если повторится все сначала. — Все смотрели на Лозинского. — Просто мне кажется, — выговорил тот, с усилием преодолевая себя, — что возрождать опыт тридцать седьмого года не совсем правильно. Репрессии к добру не приводили. Можно действовать более умными методами. Андропов был гораздо умнее, чем Ежов или Берия.

— Ах, вот ты о чем! — коротко хохотнул Савельев, чувствуя, что спадает напряжение. — Ты у нас чистеньким остаться хочешь. Тебя вид крови пугает. А если сегодня не объявили бы о создании ГКЧП, ты представляешь, чем все это могло кончиться? Страна и так уже на грани разрушения. Мы потеряли почти всех своих союзников, сдали все свои позиции. Ты хочешь, чтобы и дальше так продолжалось?

— Не хочу. И ты сам это знаешь. Но если Горбачев болен, то это переворот, а перевороты никогда к добру не приводили.

— Горбачев мямля и размазня, — презрительно заметил Савельев, — поэтому его и скинули. Я в этой компании только Ельцина немного боялся, он мужик рисковый. Но теперь и он ничего не сможет сделать.

Начали показывать заседание Государственного комитета по чрезвычайному положению. У сидевшего во главе стола вице-президента Янаева заметно дрожал голос, он путался, нервничал, запинался, срывался, особенно когда его спрашивали о болезни Михаила Горбачева. Его соседи по столу — большая и разношерстная компания людей — почти все время молчали, отводя взгляды в сторону.

— Черт бы их побрал! — нервно произнес Савельев. — Посмотрите, какие кретины нами руководят. Почему они высыпали все разом? Послали бы кого-нибудь одного из своих. Или пресс-секретаря. Нужно признаться, что Пиночет в черных очках смотрелся намного эффектнее, чем Язов со своим убитым видом. Он, кажется, боится содеянного больше всех остальных. С такой кислой физиономией не объявляют о том, что взяли власть в свои руки.

Какая-то журналистка, совсем молодая девушка, спросила, понимают ли они, что фактически совершили государственный переворот. Ей начали долго и нудно что-то объяснять.

— Слизняки! — разозлился Савельев. — Нужно ответить ей быстро и прямо, а не разводить сопли.

Следующий вопрос задал известный журналист, полный, тучный человек, известный своими либеральными взглядами.

— Как вы попали в эту компанию? — спросил он у Стародубцева, председателя образцового колхоза, Героя Социалистического Труда, известного хозяйственника.

— Вы посмотрите, какие вопросы им позволяют задавать! — вставил Семенов. — Как можно разрешать такие вещи!

— Как фамилия этого толстяка? — зло спросил Савельев.

— Кажется, Бовин, — ответил Лозинский, журналист-международник.

— Они и развалили нашу страну, — нервно сказал Потапчук, — такие, как они.

— Это не пресс-конференция, а настоящее представление, — подвел итог Савельев. — Если они так будут мямлить, уже через пару месяцев их скинут.

— Там просто нет лидера, человека, который мог бы заменить Горбачева. Им нужно было позвать в свою компанию Ельцина. Он единственный мужчина среди этих дохлятиков, — вставил Семенов.

— В любом случае сегодня вечером мы уезжаем, — подсел итог Савельев, — но сначала я позвоню в Москву и узнаю, что нам делать дальше.

Все молча поддержали его решение. Савельев поднял трубку, набрал известный ему телефон Лякутиса.

— Вы уже слышали? — спросил он вместо приветствия.

— Да, конечно. У нас все об этом говорят. Ожидается, что с минуты на минуту нас соберут. У меня есть сведения, что Ландсбергис готов покинуть страну. Решается вопрос о создании правительства в изгнании.

— На Магадане? — грубо пошутил Савельев.

— Что вы сказали? — вежливо переспросил Лякутис.

Но Савельев не собирался отступать.

— На Магадане, — повторил он, — они там создадут свое правительство, в полном составе.

— У вас есть ко мне какое-нибудь дело? — спросил Лякутис ровным голосом.

Он не хотел начинать разборок и выяснений. Его сильно задела фраза Савельева о Магадане. Он абсолютно не разделял идей Ландсбергиса и, более того, считал их вредными для собственного народа. Он всегда выступал за развитие Литвы в составе Советского Союза, но слова прибывшего из Москвы офицера КГБ о Магадане для национального правительства Литвы ему показались обидными. Как литовец он любил свою маленькую страну, но расходился с националистами в вопросе о дальнейшем пути ее развития.

Савельев понял, что несколько перегнул палку. Он умел чувствовать настроение собеседника.

— Кажется, я не совсем удачно пошутил, — в виде извинения примирительным тоном заявил он. — Мне нужен срочный разговор с Москвой.

— Я его для вас закажу по внутреннему телефону, — пообещал Лякутис. — У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?

— Больше ничего. Я хотел еще раз вас поблагодарить и попрощаться. Сегодня мы выезжаем в Москву. Думаю, теперь у нас прибавится работы и документы можно будет сдать в архив.

— До свидания, — сухо попрощался Лякутис и положил трубку.

«Они все ненадежные сотрудники, эти прибалты, — подумал про себя Савельев, — им нельзя особенно доверять. Хорошо, что в нашу задачу лишних людей не посвящали. Это правильное решение — не контактировать с местными сотрудниками госбезопасности. Половина из них находилась под влиянием местных националистов, а вторая половина занимала нейтральную и выжидательную позицию. Даже самые верные из них, такие, как Лякутис, и то обижаются при напоминании о Магадане.

Наверное, у представителей маленьких наций своя собственная утрированная гордость».

— Упаковывайте чемоданы, — приказал Савельев, — сейчас я поговорю с Сарычевым и узнаю его мнение о случившемся. Может, нам еще придется выполнять какие-нибудь другие задачи.

Через пять минут ему дали разговор с Москвой. Местные телефонисты, уже знавшие о случившемся в Москве, почти сразу отреагировали на заказ по междугородному телефону, переданный по внутреннему коммутатору из местного КГБ.

— Слушаю вас, — раздался знакомый голос Сарычева.